АРХИВ

Об авторе | Анна Кознова родилась в Москве. Окончила факультет иностранных языков МПГУ (2010) и аспирантуру при нем (2013). Кандидат филологических наук. Научный сотрудник отдела Государственного музея истории российской литературы имени В.И. Даля «Дом-музей Б.Л. Пастернака».

Анна Кознова

Все тесней кольцо облавы: дело 1959 года на Бориса Пастернака

                                  Я думаю, что страна и народ уже оправдали себя, если они создали хоть одного

                                  совершенно свободного человека, который пожелал и сумел воспользоваться

                                  своей свободой.

                                                                                                                           Осип Мандельштам

30 января 1959 года молодой британский корреспондент газеты Daily Mail Энтони Браун, находившийся в Москве для освещения XXI съезда партии, отправился на дачу к поэту и писателю Б.Л. Пастернаку. В одной из статей, написанных после встречи, он вспоминал:

«Я сошел с поезда, и мимо меня пронесся товарняк, груженный тракторами, предназначенными для девственных земель… Я потерялся, а затем встретил крестьянку, почти горбунью, с металлическими зубами. Она шла через лес и тащила за собой сани с хворостом… Женщина знала Пастернака и предложила проводить меня к нему… Мы прошли через кладбище, мимо православной церкви с позолоченными куполами… Пастернак оказался ниже, чем я думал, широкоплечий, с отличной выправкой, глубокими, широко посаженными карими глазами, красивый, сильный, доброжелательный, он взял меня за обе руки и пожал их. “Я гулял с собакой, — сказал он, — и надеюсь, что Вам не пришлось долго ждать. Вы проделали большой путь, а старики не должны заставлять ждать молодых”»¹ (перевод мой. — А.К.).

Свидетелем беседы Б.Л. Пастернака с впечатлительным корреспондентом стал советский чиновник В.А. Кузьмищев, сопровождавший уругвайского журналиста Эстепачи к дому писателя. 12 февраля он даст в ЦК следующую информацию об этом визите: «Б. Пастернак встретил нас сам и проводил в одну из своих комнат, где в это время находился корреспондент английской газеты “Дейли Мейл” Энтони Браун… При встрече Пастернак сказал мне, что ему страшно надоело принимать всяких иностранцев... Б. Пастернак в течение всего пребывания Эстепачи неоднократно спрашивал меня, “не совершает ли он преступления, принимая иностранцев”. Беседа Пастернака с Э. Брауном шла на английском языке, который я не знаю… Пастернак передал Э. Брауну какое-то стихотворение, “из числа старых” — как выразился он, для одного из своих друзей в Париже»².

Как известно, стихотворением оказалась написанная незадолго до этой встречи «Нобелевская премия». 10 февраля, сразу по окончании командировки, Браун отправился в Лондон и уже на следующий день опубликовал стихотворение. Точнее, опубликованы были только автографы первых строк каждой строфы и буквальный, на скорую руку выполненный перевод стихотворения на английский язык, снабженный политическим комментарием. Сам разговор, за которым Кузьмищев застал поэта и британского корреспондента, составил вторую статью Энтони Брауна для Daily Mail. Она была опубликована 12 февраля, когда последствия первой публикации, как на Западе, так и в СССР, были необратимы.

Статьи Брауна и еще два десятка газетных сообщений о Пастернаке войдут в 86-страничное дело под заголовком «Представление Генерального Прокурора СССР в ЦК КПСС по делу Пастернака и материалы к нему». Сейчас дело находится в Государственном архиве Российской Федерации. Помимо вышеупомянутых статей оно содержит копии отчетов А.Н. Шелепина для ЦК и рукописный протокол допроса Б.Л. Пастернака генеральным прокурором Р.А. Руденко. До ноября 2016 года дело было недоступно исследователям. Обратимся к его предыстории.

Энтони Браун навестил Б.Л. Пастернака в один из тяжелейших моментов в жизни писателя. Б.Л. Пастернак встретил новый 1959 год в подавленном состоянии. За плечами были присуждение Нобелевской премии, травля и отказ от премии, впереди — растянувшаяся на несколько месяцев неопределенность и финансовая блокада. В письме к главному редактору New Directions Мак Грегору от 10 января 1959 года, изъятом КГБ и так и не достигшем адресата, поэт писал: «Я переступил порог нового года с самоубийственным настроением и гневом»³. Пастернак вынужден был искать выход: 11 января он написал письмо директору Управления по охране авторских прав Г.Б. Хесину с просьбой объяснить задержку гонораров за выполненные переводы, пять дней спустя — Д.А. Поликарпову⁴ (О.В. Ивинская так и не решилась отправить письмо, но прочитала его вслух на «Малой даче», после чего оно оказалось в отчетах А.Н. Шелепина для ЦК.) Наконец, 21 января Пастернак сделал наброски к письму Н.С. Хрущеву с просьбой положить конец всем неопределенностям⁵.

К этому моменту ситуация обострилась из-за тяжелой ссоры с О.В. Ивинской. Как известно, в последнюю минуту Б.Л. Пастернак нарушил договоренность уехать вместе с ней на дачу к Паустовскому в Тарусе; этот отъезд должен был стать поводом к разрыву с семьей. Скорее всего, стихотворение «Нобелевская премия» было написано после этой ссоры⁶. Некоторое время спустя появился другой вариант окончания стихотворения, которым Б.Л. Пастернак был недоволен. З.А. Масленникова вспоминала, как, отдавая ей рукопись «Нобелевской премии», он зачеркнул последнее четверостишие⁷ и вписал два других:

        Все тесней кольцо облавы
                И другому я виной:
                Нет руки со мною правой
                Друга сердца нет со мной.
                И с такой петлей у горла,
                Я б хотел еще пока,
                Чтобы слезы мне утерла
                Правая моя рука…

«Петля неясности»⁸, боль от разрыва с любимой, неспособность дать ей искомую стабильность и выпутаться из всего происходящего разрешились в «самоубийственный» поступок — Пастернак отдал рукопись стихотворения случайному гостю, иностранному корреспонденту Daily Mail. Этот поступок тогда многое значил для Пастернака, так как был способом заявить о том, что он не сломлен и не принимает навязанных правил игры.

В своих воспоминаниях О.В. Ивинская так передает рассказ поэта о том, что произошло со стихотворением:

«…Вчера, когда ты на меня справедливо разозлилась и уехала, я все в это не хотел поверить. Пошел на большую дачу и написал стихотворение о Нобелевской премии… Я написал это стихотворение, Лелюша, и пошел к тебе… мне не верилось, что ты уехала. И тут мне встретился иностранный корреспондент. Шел за мною и спрашивал, не хочу ли я что-либо ему сказать? Я рассказал, что только что потерял любимого человека, и показал ему стихотворение, которое нес тебе...»⁹.

На самом деле события следуют не друг за другом, а с промежутком в десять дней — 20 и 30 января соответственно. А звонок Поликарпова, который описан в той же главе, мог раздасться только после 11 февраля: «Вы поссорились?.. Нашли время. Сейчас по всем волнам передается его стихотворение, которое он передал одному иностранцу…»¹⁰.

Стихотворение, опубликованное в момент повышенной настороженности западных журналистов (XXI съезд партии и приезд премьер-министра Великобритании Гарольда Макмиллана), пришлось крайне некстати. Недавно утихшая советская махина вновь стала разворачиваться к поэту. После передачи стихотворения Брауну и до момента реакции властей прошло меньше двух недель. В эти дни Пастернак продолжал вести переписку с читателями и принимать журналистов. 8 февраля у него побывал корреспондент американского газетного объединения Scripps-Howard Newspapers Генри Тейлор. Его статья тоже будет приложена к материалам следствия. В этот же день, незадолго до своего шестьдесят девятого дня рождения, Пастернак принял немногочисленных гостей. Все настроения и движения Пастернака и Ивинской фиксировались в шелепинских записках для ЦК. Они тоже будут приложены к делу.

11 февраля, в день выхода первой статьи Энтони Брауна, Б.Л. Пастернак принял у себя нескольких корреспондентов, среди них — журналистов Daily Express Берчета и Добсона и председателя агентства United Press International Генри Шапиро. Согласно отчету Шелепина от 12 февраля, «…иностранные корреспонденты, аккредитованные в Москве, в том числе два агента КГБ (курсив мой. — А.К.), получили от своих агентств задание посетить Пастернака и получить от него русский текст стихотворения с разрешением напечатать в своих газетах»¹¹. Журналисты сообщили Пастернаку новость о материале в Daily Mail. В статье Генри Шапиро описывается бурная реакция поэта на новость: «Я не давал разрешения на ее публикацию. Да, прекрасный подарок вы преподнесли мне в день рождения!»¹².

К 17 февраля в ЦК начали поступать ежедневные отчеты, состоящие из материалов о Пастернаке, которые аккредитованные в Москве журналисты отправляли своим агентствам и издательствам. Так называемые «телеграммы» поступали из ТАСС и Главлита и передавались в ЦК начальником главного управления по охране военных и государственных тайн печати при Совете Министров СССР П.К. Романовым. 20 февраля Генеральным прокурором Р.А. Руденко было заведено дело. Во вступительной записке предлагалось вызвать Пастернака на допрос, продемонстрировать ему экземпляр газеты Daily Mail и пригрозить высылкой из страны и лишением советского гражданства на основании пункта «б» статьи 7 Закона о гражданстве СССР от 19 августа 1938 года¹³, то есть только в случае принятия властями особого указа.

Основными материалами дела стали те самые, кропотливо собранные для ЦК новостные телеграммы (25 штук) и копии отчетов Шелепина с характеристиками Пастернака, выдержками из изъятой корреспонденции и наблюдениями, добытыми в результате прослушки (от 12, 16 и 18 февраля). Центральным обвинительным документом стали подшитые в дело газета Daily Mail и перевод статьи Энтони Брауна от 11 февраля. Тридцать один экземпляр статьи был разослан членам президиума, кроме того, был подготовлен проект Указа о лишении Б.Л. Пастернака советского гражданства. Именно в этом документе Пастернака вновь упекают в «двурушничестве». Когда-то, на Пушкинском пленуме 1937 года, такой же упрек прозвучал из уст друга Пастернака, поэта Дмитрия Петровского¹⁴. Слово «двурушник» будет сопровождать Пастернака в последние месяцы его жизни в официальных документах, а после неоднократно — и в некоторых воспоминаниях о нем.

Проект указа о лишении гражданства так и не был принят, но 27 февраля члены Президиума ЦК вынесли постановление «О Пастернаке Б.Л.»¹⁵, которое, судя по всему, предполагало проведение Генеральным прокурором СССР некой воспитательной работы по отношению к поэту.

К этому моменту писатель, растерянный и лишенный привычной ему переделкинской обстановки, уже неделю находился в Тбилиси. В разгар нового скандала некий источник сообщил о необходимости покинуть Москву на время визита премьер-министра Англии. О.В. Ивинская вспоминала, что инициатором отъезда был Д.А. Поликарпов¹⁶. Е.Б. Пастернак предполагал, что сигнал мог исходить от представителя Управления государственных тайн при Совете министров. Наконец, версия о том, что желание уехать выразил сам поэт, приводилась в отчете А.Н. Шелепина для ЦК¹⁷.

Безусловно, Б.Л. Пастернак не мог быть инициатором отъезда. В одном из февральских писем читателям он писал: «… Так запутано мое положение, столько перекрестных, сталкивающихся страданий вокруг меня! Мне надо, по посторонним причинам, против воли, временно уехать…»¹⁸. Поэт послушно принимал все указания друзей и домашних, чтобы не приносить новых огорчений. З.Н. Пастернак очень плохо восприняла известие о публикации «Нобелевской премии». О том, чтобы принять в доме новый поток журналистов, не могло быть и речи.

Тогда как для Советского Союза выходка Пастернака стала досадным и раздражающим актом неповиновения, для Запада «самоубийственный» поступок стал толчком, приведшим в движение остановившуюся на некоторое время кампанию поддержки писателя. Это хорошо видно по текстам «телеграмм», составивших дело. В начале года корреспонденты, читатели, поклонники хотели знать, как на самом деле принял нобелевскую травлю писатель, правдой ли являются слухи о его ухудшающемся здоровье, домашнем аресте, непрестанно ведущемся наблюдении. Материалы Генри Шапиро и Генри Тейлора, последовавшие за статьями Брауна, были перепечатаны во множестве провинциальных газет.

С той же скоростью, с какой они подшивались в дело, статьи о Пастернаке перепечатывались в эмигрантской газете «Новое русское слово». Сотрудники газеты, Аргус и Иван Елагин, не имея русскоязычной версии «Нобелевской премии», пытались реконструировать стихотворение, используя переводы с английского¹⁹. Такую же попытку сделал и переводчик, который работал над текстами иностранных статей для ЦК. Этот перевод, оказавшийся не хуже версий Аргуса и Елагина, приводится в деле на соседних страницах с оригиналом²⁰.

Собранные в деле статьи позволяют увидеть, насколько неясным и далеким оставалось положение Пастернака для Запада. Большинству были непонятны и вынужденное «двурушничество», и сила обиды поэта на отношение к нему в родной стране, и его душевная боль. «Самоубийственный» поступок, передача стихотворения английскому репортеру, вызвал внимание прессы, живой интерес, но не помог глубоко истолковать происходящее, прочесть между строк. Отсюда — порой абсурдные и трагично нелепые описания жизни писателя, бодрящегося «тори», которому слегка не хватает ловкости и хитрости, советского помещика, легко принимающего в своем загородном двухэтажном доме по восемь гостей за завтраком. Горечь, затравленность, усталость так и не были по-настоящему услышаны.

Тем более выгодны подобные статьи были для американского правительства. Известия о хорошем самочувствии Б.Л. Пастернака и его продолжающейся борьбе за независимость оправдывали использование романа «Доктор Живаго» в целях антисоветской пропаганды. В официальном меморандуме ЦРУ было прописано: «Интерес к книге во всем мире и заявления самого Пастернака показали, что его положение не ухудшилось. Иными словами... использование “Доктора Живаго” не принесет Пастернаку больше вреда, чем он уже навредил себе сам»²¹.

Отметим, что в Америке основным источником информации о происходящем было агентство United Press International. Председатель UPI Генри Шапиро не один раз посетил Пастернака до отъезда в Грузию. Его статьи перепечатывались во множестве маленьких американских газет. В них образ поэта выведен искаженно. Шапиро описывает несвойственные поэту бюрократические выпады, утверждая, что Пастернак предоставил ему официальное письменное заявление о своей невиновности в случившемся и намерении больше не принимать иностранных корреспондентов. Журналист не упустил случая описать реакцию на публикацию «Нобелевской премии» семьи поэта, что также было растиражировано десятками газет²².

Кроме того, у Шапиро неоднократно упоминается желание Пастернака вновь примкнуть к Союзу писателей, проскользнув в секцию переводчиков. Герд Руге вспоминал разговор с Пастернаком, в котором поэт напрочь отказывался покаяться перед Союзом писателей, и утверждал, что «Союз должен покаяться перед ним»²³. Об отношении Пастернака к возобновлению отношений с ССП красноречиво говорят и строки из того самого, неотправленного письма Поликарпову от 16 января: «Вы напомнили мне, что дело примирения с союзом Вы выделили и, как условие существования, возложили на меня. О, зачем же я должен это помнить, зачем должен я быть воплощением благородства и верности честному слову среди сплошной двойственности и притворства»²⁴.

Правдоподобными в статье Шапиро кажутся только слова Б.Л. Пастернака о качестве перевода, выполненного для публикации в Daily Mail, — поэта не мог не возмутить грубый, дословный перевод стихотворения.

Можно допустить, что Б.Л. Пастернак при встрече с Шапиро, журналистом, хорошо знающим советскую действительность и, вероятно, имеющим в стране особый статус²⁵, только делал вид, что удивлен и расстроен тем, как воспользовались его доверием. Так же он будет вести себя позднее, на допросе у Генерального прокурора Руденко. Пастернак отказывался от «благородства и верности честному слову» после того, как уже транслировал все важное и необходимое через малознакомого, ничем не связанного в СССР британского журналиста.

Отметим, что вторая, неподцензурная статья Энтони Браунапредставляет большую историческую ценность, чем статьи Генри Шапиро. Несмотря на свойственную Брауну потребность в броскости и эпатаже, в статье точно переданы интонации поэта, его мысли о романе «Доктор Живаго», о поэтическом творчестве, о роли художника и о религии, высказанные во время трехчасовой беседы. Однако последствия первой публикации Брауна продолжали набирать обороты.

Б.Л. Пастернак вернулся из поездки вдохновленным, очарованным красотой древней Грузии и увлеченным мыслями о новом романе. 14 марта, два дня спустя после возвращения, его остановили на прогулке в Переделкине, посадили в черную «волгу» и увезли на допрос. Руденко точно следовал собственноручно заданному сценарию: вызвать на допрос, отчитать за распространение романа «Доктор Живаго», продемонстрировать номер Daily Mail от 11 февраля. Текст протокола допроса, каждая страница которого была подписана Б.Л. Пастернаком, буквально повторял непринятый указ о лишении гражданства. Интересно, что допрос пришелся на тот момент, когда высказанные в творчестве Пастернака «клеветнические измышления, порочащие советский государственный и общественный строй», уже невозможно было подвести под 58-ю статью. Формулировки протокола соответствовали тексту готовящегося, но еще не принятого обновленного уголовного кодекса. Он вступит в силу в январе 1961 года, когда Пастернака уже не будет в живых.

Единственная статья, которая конкретно называлась в допросе, — 96-я статья Уголовного кодекса РСФСР о неразглашении. Предупреждение о неразглашении было подписано Пастернаком и — нарушено в тот же день: поэт рассказал о встрече с «человеком без шеи» старшему сыну и О.В. Ивинской. А 23 апреля в дневнике К.И. Чуковского появилась следующая запись: «За это время я раза три виделся с Пастернаком… Рассказывал (по секрету: я дал подписку никому не рассказывать), что его вызывал к себе прокурор и (смеется) начал дело... Между тем следователь²⁶ по моему делу говорит: “Плюньте, чепуха! все обойдется”. — У меня опять недоразумение... слыхали? — “Недоразумение” ужасно. Месяца три назад он дал мне свои стихи о том, что он “загнанный зверь”. Я спрятал эти стихи, никому не показывая их, решив, что он написал их под влиянием минуты, что это не “линия”, а “настроение”. И вот оказывается, что он каким-то образом переслал “Зверя” за границу, где его и тиснули!!! Так поступить мог только сумасшедший — и лицо у Пастернака “с сумасшедшинкой”»²⁷.

Формально дело, состоящее сплошь из газетных статей, быстро сошло на нет и было прекращено летом того же года. Вероятно, этому поспособствовала примирительная речь Н.С. Хрущева на III Cъезде советских писателей. Тем не менее допрос и события зимы 1959 года сильно отразились на жизни поэта. В двухэтажный деревянный дом почти перестали приходить иностранцы, на заборе появилась табличка на трех языках: «Пастернак не принимает, ему запрещено принимать иностранцев». За домом, очевидно, следили — показателен известный случай с профессором Нильсом Оке Нильссоном, которого остановили на пути к поэту и сопроводили до станции. Тех редких иностранных гостей, которым все же удавалось добраться до его дома, поэт был вынужден принимать в саду или на крыльце.

О жизни в эти дни Б.Л. Пастернак написал 30 марта в письме Ж. де Пруайяр: «Я пробовал соблюдать это в течение двух недель. Но это лишение уничтожает все, ничего не оставляя. Такое воздержание искажает и разлагает все составные элементы существования, воздух, землю, солнце, человеческие отношения. Мне осознанно ненавистно стало все, что я бессознательно и по привычке любил до сих пор²⁸».

Не приветствовалось и участие Пастернака в массовых мероприятиях: его первое официальное появление на публике состоялось 11 сентября 1959 года на концерте Нью-Йоркского филармонического оркестра под управлением Леонарда Бернстайна.

Некоторые иностранные гости устремились на дачу О.В. Ивинской в Измалково. Именно этому дому и его обитателям было суждено принять на себя основной удар. Дело на Б.Л. Пастернака символично заканчивается протоколом от 25 июля 1959 года на О.В. Ивинскую, в котором ее предупреждают о том, что ее общение с иностранцами противоречит данному Пастернаком обещанию и может привести к серьезным последствиям²⁹.

Как известно, в августе 1960 года, через два месяца после смерти Б.Л. Пастернака, О.В. Ивинская и ее двадцатиоднолетняя дочь Ирина Емельянова были арестованы и после приговорены к тюремным срокам. В постановлениях к уже другому, уголовному делу о контрабанде³⁰ О.В. Ивинской и ее дочери припомнили иностранных посетителей. После, отбывающая уже второй срок, истерзанная неустройствами, почти отчаявшаяся женщина будет писать властям и просить об амнистии для себя и дочери. В письме от 20 сентября 1962 года из Потьмы А.Н. Шелепину она напишет: «Я была близким… человеком замечательного русского поэта, а он бы умер второй раз, если бы увидел, что вы со мной сделали…»³¹

Далее следуют не публиковавшиеся ранее материалы дела, в том числе телеграммы, собранные Главлитом для ЦК.

Приложение # 1 к особой переписке по делу Пастернака № 13 — ЛС

Представление Генерального Прокурора СССР в ЦК КПСС по делу Пастернака и материалы к нему

Начато 20.02.1959

Окончено 25.07.1959

1) Записка Генерального прокурора СССР с предложением принятия мер к Б.Л. Пастернаку в связи с публикацией его стихотворения «Нобелевская премия» от 20.02.1959³²

2) Текст стихотворения «Нобелевская премия» (первый вариант стихотворения, 5 строф)

3) Приложение №1 к Особой переписке № 13 лс по делу Пастернака

Начальник главного управления по охране военных и государственных тайн печати при Совете Министров СССР

17 февраля 1959 г.

Сов. секретно

Генеральному прокурору

тов. РУДЕНКО Р.А.

Согласно договоренности посылаю Вам телеграммы находящихся в Москве иностранных буржуазных корреспондентов, направленные ими за границу в связи с опубликованием в английской газете «Дейли мейл» поэмы Пастернака Б. «Нобелевская премия».

Приложение: упомянутое на 14 стр. и газета «Дейли Мейл» от 11 февраля на 10 полосах.

(П. Романов)

Из информации Главлита СССР о содержании телеграмм зарубежных информационных агентств и газет о Б.Л. Пастернаке в связи с его днем рождения

13 февраля 1959 г.

Совершенно секретно

Далее следуют материалы Добсона и Шапиро, опубликованные в книге «“А за мною шум погони…” Борис Пастернак и власть. 1956–1972 гг.: Документы» под редакцией В.Ю. Афиани и Н.Г. Томилиной³³.

БЕРГ (Франс пресс) 12 февраля:

«Пастернак подтвердил в беседе с западным журналистом, что он написал в последнее время ряд поэм, одна из которых называется “Нобелевская премия”. Но, как подчеркнул Пастернак, эти поэмы не были предназначены для опубликования, и он выразил крайнее возмущение, узнав, что корреспондент «Дейли Мейл» опубликовал в печати его поэму. Как припоминают, “Дейли Мейл” сообщила недавно, что Пастернак передал эти свои поэмы, в том числе и поэму, озаглавленную “Нобелевская премия”, ее московскому корреспонденту.

Пастернак заявил, что корреспондент его обманул, и подтвердил, что опубликованная поэма была предназначена его парижским друзьям. Пастернак добавил, что он написал эти поэмы “в момент депрессии” и “меланхолии”.

Во время беседы с корреспондентом Пастернак поклялся, что он никогда больше не примет журналистов, которые используют его имя в корыстных целях. Он вновь опроверг также слухи о том, что он готовится совершить поездку на Запад. Пастернак уточнил, что он направил вчера телеграмму Виллалонгу³⁴  в Париж, в которой он просил не использовать его имя в рекламных целях.

Во время беседы с журналистом г-жа Пастернак разделила гнев мужа в отношении поведения корреспондента “Дейли Мейл”. Она сказала: Я уже давно говорила своему мужу, чтобы он не принимал западных журналистов».

Цензурой изъято следующее место в телеграмме БЕРГА:

«В западных кругах Москвы считают, что история с передачей поэмы Пастернака иностранному корреспонденту может привести к «неприятностям» для автора “Доктора Живаго”, поскольку по советскому законодательству советский гражданин не имеет права передавать через иностранцев литературные произведения лицу, проживающему за границей.

Известно, что в случае с передачей рукописи “Доктор Живаго” итальянскому издателю операция была проведена законным путем, и против ее автора поэтому не было принято никакой юридической санкции».

НИЛЬСЕН (ДПА) 12 февраля:

«Серия статей в “Дейли Мейл”, посвященных Пастернаку, чрезвычайно поразила поэта. Опубликованная в “Дейли Мейл” поэма “Нобелевская премия” была написана Пастернаком не для опубликования, а для передачи в качестве подарка проживающему в Париже другу Жаклин Пруяр (Жаклин де Пруайяр. — А.К.). Посетивший Пастернака корреспондент “Дейли Мейл” Браун предложил ему свои услуги, пообещав передать поэму в Париж, а затем подорвал оказанное ему доверие, напечатав ее в своей газете. Пастернак не раскрыл московским корреспондентам содержания появившейся в “Дейли Мейл” серии статей, которые содержат “ряд неправильных моментов и ложных толкований”».

ЭЛФИК (Рейтер) 13 февраля:

«Борис Пастернак, автор получившей распространение во всем мире книги “Доктор Живаго”, заявил, что его стихотворение “Нобелевская премия”, опубликованное на этой неделе в лондонской газете, “никогда не предназначалось для публикации”.

Пастернак заявил посетителям, навестившим его в окруженном деревьями доме в писательском поселке Переделкино, под Москвой, что стихотворение было опубликовано без его разрешения.

“Я дал стихотворение молодому человек, навестившему меня, с тем, чтобы он мог вручить его как личное послание моему другу в Париже, — заявил Пастернак. — Стихотворение никогда не должно было быть опубликовано… И к тому же это очень плохой перевод”.

Присуждение Пастернаку Нобелевской премии в прошлом году вызвало бурю в советском литературном мире. Пастернак отказался от премии, когда Союз писателей потребовал лишения его гражданства, а официальные лица заявили, что не будет никаких возражений, если Пастернак пожелает стать эмигрантом и насладиться благами “капиталистического рая”.

Сейчас Пастернак заявляет, что он желает лишь одного — пусть его оставят в покое и дадут возможность “писать”. Он спрашивает, как ему относиться к посетителям, появляющимся на пороге его дома. “Я разговариваю с людьми, когда они навещают меня, — заявил он. — Возможно, я поступаю неправильно, что принимаю так много людей, но я не могу сидеть здесь безмолвно. Что мне делать?”

Пастернак заявляет, что большую часть своего времени он тратит сейчас, отвечая на письма, приходящие со всех концов мира. Но он также работает в уединении у себя дома над новой книгой о “положении человека в настоящее время”, то есть о настоящем, которое, как заявил он, “я принимаю, превозношу и должен писать о нем”».

РУГЕ (Вестдейчер рундфунк) 13 февраля:

«Лауреат Нобелевской премии Борис Пастернак получил вчера в день своего 69-летия очень неприятный подарок с Запада. Вчера во второй половине дня он узнал, что английский корреспондент злоупотребил его доверием и опубликовал поэму, которая не была предназначена для печати, — поэму, опубликование которой в сенсационной английской газете не могло присниться поэту даже в самых страшных кошмарных снах.

Уже не в первый раз чрезмерная откровенность и честность в беседах с иностранными гостями причиняют поэту неприятности. Однако до сих пор болтливость некоторых корреспондентов можно было оправдать их беспечностью и, может быть, незнанием местных нравов.

Когда одна воскресная немецкая газета предложила издателю в декабре опубликовать стихи Пастернака, то корреспондент этой газеты сделал это предложение из самых лучших побуждений. И если это обернулось во вред поэту, то это произошло в результате недоразумения.

Такого оправдания нет для испанского писателя в изгнании Виллалонги. Последний, сообщив крайне удивленному миру несколько недель тому назад, что он подготовил поездку Пастернака за границу для чтения лекций, сделал это, не только не посетив Пастернака, но даже не известив об этом поэта в письме. “Я никогда не имел с ним переписки, — сказал Пастернак. — Утверждение, будто я планирую поездку в Западную Европу и Америку для чтения лекций, просто смешно”. Он послал раздраженную телеграмму проживающему в Англии испанцу, отец которого в Барселоне защищает интересы наследника испанского престола.

Однако вред был нанесен: недоверие к поэту, которого советская пресса обвиняла в нелегальном сотрудничестве с Западом, появилось вновь. Перед кем Пастернак должен оправдываться, кому он должен доказывать, что Виллалонга — честолюбивый человек, который, используя имя Пастернака, хочет привлечь к себе интерес?

С тех пор как миллионы читателей узнали роман Пастернака “Доктор Живаго”, с тех пор как обвинения против лауреата Нобелевской премии в течение ряда дней подавались под крупными заголовками в мировой прессе, вокруг его имени начались всякие разговоры. Самому же поэту — этому русскому Парсефалю и богатому тори — не хватает хитрости и ловкости. Наивная вера в понимание и порядочность его гостей как раз и вызвала сложную ситуацию. Опубликование поэмы Пастернака в “Дейли Мейл”, несомненно, нанесло по этой вере большой удар.

Корреспондент, которому Пастернак передал эту поэму, обычно работает в Париже; поэма же была предназначена для хорошей знакомой Пастернака, проживающей во французской столице. Поэма представляет собой описание чувств поэта, его состояние после присуждения ему Нобелевской премии. “Это слишком личное, слишком от сердца, чтобы можно было публиковать”, — сказал он о своей поэме.

Пастернак был крайне поражен, когда вчера во второй половине дня английский корреспондент конкурирующей с “Дейли Мейл” газеты омрачил день его рождения известием о том, что поэма напечатана в “Дейли Мейл”. Когда Антони Браун посетил Пастернака и был приглашен к праздничному столу, он обещал ничего не писать о частном и откровенном разговоре с поэтом. Об этом обещании он вспомнил затем в беседе со своими коллегами. Он спросил нас, несколько наивно, не будет ли оплачена дороже поэма Пастернака в рукописи.

Мы ему сказали, что ведь он, во всяком случае, уже получил подарок на память, представляющий для него большую ценность. На это Антони Браун заметил, что поэма, к сожалению, не является его собственностью.

Это ему не помешало опубликовать поэму и написать к ней статью, которая изобилует бессмысленными и безответственными замечаниями, вроде того, что Пастернак ведет борьбу с советским руководством. Вряд ли можно удивляться тому, что статья, насколько мы знаем о ней, находясь в Москве, изобилует и другими ошибочными фактами.

Опубликование без разрешения Пастернака его поэмы в “Дейли мейл” до сих пор не подвергалось в советской прессе ни критике, ни нападкам. Западные корреспонденты в Москве, которые были поражены грубым нарушением оказанного человеку доверия, не ожидали, что реакция Советов найдет свое выражение в проводимой против Пастернака кампании в печати. Повторение событий, последовавших за присуждением поэту Нобелевской премии, в Москве считают совсем невероятным. Однако после опубликования поэмы и особенно учитывая бессмысленное и чреватое неприятностями неправильное изображение поведения и намерений Пастернака, все это рассматривается как серьезное препятствие на пути всех его стараний получить возможность спокойно продолжать работу».

ЛЕВИН (Нейшнл бродкастинг компани), 14 февраля:

«Борис Пастернак реагировал с понятным негодованием и возмущением на опубликование в одной лондонской газете его интимного стихотворения не для печати. Пастернак разъяснил здешним корреспондентам, что он попросил находившегося здесь английского корреспондента передать стихотворение его другу в Париже в качестве подарка. Вместо этого английский корреспондент опубликовал стихотворение в своей газете. В стихотворении Пастернак описал чувства, которые он испытал, когда отказался от Нобелевской премии.

Корреспондент английской газеты написал статью, сопровождавшую это стихотворение, в которой он интерпретирует его как отражение продолжавшейся “борьбы” Пастернака.

Пастернак заявляет, что он шокирован этим поступком английского журналиста, который, как он заявил, просто пытается использовать его имя за границей в своих корыстных интересах. Потрясение и гнев Пастернака разделяют многие находящиеся в Москве западники, считающие, что этот инцидент не может способствовать благополучию Пастернака».

ЗАРНЕКО (Франс пресс), 16 февраля:

«В интервью с американским корреспондентом Борис Пастернак подтвердил свое окончательное намерение не принимать более иностранных корреспондентов и посвятить себя работе, в результате которой он может возвратиться в Союз писателей. Это его решение избегать в дальнейшем контактов с внешним миром было ускорено тем, что на прошлой неделе английская газета опубликовала без его разрешения его поэму “Нобелевская премия”, которую он дал одному английскому журналисту, попросив его передать ее своему другу в Париже.

Как сказал Пастернак, он хочет спокойно жить у себя на даче в поселке писателей в Переделкино и заниматься переводами иностранных классиков. Он получает сотни писем из-за границы, на которые пытается отвечать. Он сказал, что получил письмо от Игоря Стравинского, который советовал ему: “Не давайте себя использовать темным личностям”».

ШАПИРО (Юнайтед пресс интернейшнл), 16 февраля:

«Борис Пастернак сообщил корреспонденту Юнайтед пресс интернейшнл, что вследствие нежелательной полемики, вызванной за границей опубликованием без его разрешения его поэмы “Нобелевская премия”, он решил избегать контактов с внешним миром и посвятить себя работе с тем, чтобы попытаться добиться реабилитации в Союзе писателей. Он вновь подчеркнул свое возмущение тем, что английский журналист опубликовал на прошлой неделе его поэму, которую он доверил ему для вручения другу в Париже.

Вторично на протяжении трех дней Пастернак сказал корреспонденту Юнайтед пресс интернейшнл, что он не будет более принимать иностранных корреспондентов.

Он дал нашему корреспонденту следующее подписанное им заявление: “Я хочу на некоторое время, быть может, на длительное время, сосредоточиться и заняться работой. Этим частично объясняется мое решение не принимать иностранных корреспондентов. Я создал поэму «Нобелевская премия» в самый тяжелый, беспокойный для меня период — в конце октября. Заключительные строки поэмы по замыслу не являются вредными, но поскольку они туманно сформулированы, то дают возможность для неправильной интерпретации”.

Поэт, очевидно, намеревается осуществить это свое решение, и последние несколько дней он действительно отказывался принимать корреспондентов. До этого двери его двухэтажной дачи были широко раскрыты для всех. Как у деревенского помещика прошлого века, случайный гость всегда мог найти у него готовый стол, а после опубликования романа “Доктор Живаго” гостей было много. Но отныне, сказал он, “будет работа, работа и никаких интервью”.

Пастернак сделал исключение для вашего корреспондента по причине длительного знакомства. По его словам, он намерен посвятить все свое время главным образом переводам иностранных классиков и, возможно, в дальнейшем обратиться в секцию переводчиков Союза писателей с просьбой вновь принять его в члены этой секции.

Пастернак был исключен из Союза советских писателей вслед за присуждением ему Нобелевской премии, хотя он и отказался от нее. Московские писатели требовали также лишить Пастернака советского гражданства, но Пастернак написал письмо Хрущеву, прося у него разрешения остаться здесь. Он писал, что изгнание для него будет равносильно смерти. Затем он обещал внести в дальнейшем свой вклад в советскую литературу. Нынешнее законодательство запрещает изгнание советских граждан, но в свое время ТАСС распространил официальное заявление о том, что Пастернак может покинуть страну в любой момент, когда он этого пожелает.

Это было несколько месяцев назад, но сейчас Пастернак так же не склонен эмигрировать, как и раньше. Согласно уставу Союза советских писателей, если он напишет новую приемлемую книгу, то это даст ему возможность просить, чтобы его снова приняли в союз. Если шум вокруг романа “Доктор Живаго” стихнет, то не исключено, что он вновь может вступить в секцию переводчиков.

По словам Пастернака, он также хочет урезать время, которое он отвел для ответов на сотни писем, получаемых им со всех концов мира. Он выразил надежду, что его корреспонденция сократится, поскольку он не имеет возможности отвечать на все письма.

Пастернак упомянул, в частности, об одном письме, полученном от видного западного музыкального критика, который передал ему следующее послание от композитора Игоря Стравинского. “Примите совет от любящего Вас друга: не давайте возможности темным личностям использовать Вас”.

Он имел в виду различных лиц и организаций за границей, которые без его разрешения распространяют листовки и выступают с требованиями, касающимися его. “Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое и чтобы я мог работать”, — сказал Пастернак с явным неудовольствием.

Несмотря на бурю, развившуюся над его головой во всем мире, 68-летний поэт, по-видимому, в хорошей форме, полон жизни и его не омрачили те большие неприятности, которые имели место в последние несколько месяцев».

БЬЮЙСТ (Рейтер) 11 февраля отправил ответ на запрос на следующую служебную телеграмму:

«Отвечаю на ваш № 41110.

У Пастернака может взять интервью любой приезжающий корреспондент, имеющий туристскую визу. Так в большинстве случаев неизменно и поступают. Отвечаю, что как Флойд, так и Браун по очевидным причинам написали статьи в Лондоне, а не в Москве. Еженедельное наведение справок о Пастернаке представляется расточительством. Что предлагает редакция?»

4) Записка Комитета госбезопасности при СМ СССР о материалах «в отношении писателя Пастернака Б.Л.» от 18.02.1959³⁵

5) Записка Комитета госбезопасности при СМ СССР о выявлении связей Б.Л. Пастернака с советскими и зарубежными гражданами от 16.02.1959³⁶

6) Совершенно секретно

12 февраля 1959 года

ЦК КПСС

Докладываю, что 11 февраля с.г. в английской газете «Дейли Мейл» опубликовано стихотворение ПАСТЕРНАКА «Нобелевская премия», в котором автор с враждебных позиций изображает свое положение после присуждения Нобелевской премии.

В этот же день иностранные корреспонденты, аккредитованные в Москве, в том числе два агента КГБ, получили от своих агентств задание посетить ПАСТЕРНАКА и получить от него русский текст стихотворения с разрешением напечатать в своих газетах.

С этой целью председатель американского агентства Юнайтед Пресс ШАПИРО и корреспонденты английской газеты «Дейли экспресс» БЕРЧЕТ и ДОБСОН посетили ПАСТЕРНАКА и проинформировали его о появлении на страницах «Дейли Мейл» стихотворения «Нобелевская премия».

Сообщением корреспондентов ПАСТЕРНАК возмутился и заявил, что это стихотворение он вручил корреспонденту газеты «Дейли Мейл» в Париже А. БРАУНУ, находившемуся с 25 января по 9 февраля с.г. в Москве в качестве туриста, не для опубликования в печати, а для передачи знакомой, проживающей в Париже (фамилия неизвестна).

Одновременно докладываю о материалах в отношении ПАСТЕРНАКА Б.Л., полученных за последнее время. Эти материалы свидетельствуют о том, что ПАСТЕРНАК в переписке со своими зарубежными корреспондентами жалуется на отказ ряда издательств печатать его произведения и переводы, что якобы поставило его в затруднительное материальное положение.

Так, в письме на имя некоего ЧАТЕРДЖИ, проживающего в Англии, ПАСТЕРНАК указывает, что он наивно предполагал о том, что, опубликовав свое письмо (имеется в виду письмо на имя Первого секретаря ЦК КПСС), добьется признаков великодушия и терпимости, однако «преследование продолжается».

Письмо клеветнического содержания ПАСТЕРНАК направил также своей сестре Л. СЛЕЗТЕР (Лидия Слейтер. — А.К.), проживающей в Англии:

«…После свалившихся ужасов мы обманулись, думая, что после моих писем в печати проявления низости прекратятся и я дождусь знаков широты и великодушия в ответ на мои обращения. Это не в духе нынешнего периода, грубого и ограниченного. Немного озабочивает денежная неизвестность, в которую, может быть, меня поставили, чтобы вынудить шаги, которые я, конечно, никогда не сделаю. Я не представляю себе, чтобы мне скоро и в близко обозримом будущем дали какую-нибудь платную работу. Слухи, будто бы меня будут тут издавать, намеренно распространяются некоторыми нашими ведомствами. Они заведомо бессовестны и ложны…»

25 января текущего года ПАСТЕРНАК обратился с письмом на имя английского издателя КОЛЛИНСА, которое вновь свидетельствует о его двурушнической позиции:

«Эта книга (имеется в виду “Доктор Живаго”) является вызовом многих индивидуальных взглядов, судеб, надежд, чаяний и способностей против государства и силы деперсонализации, которая проводится повсюду по различным, часто противоположным причинам³⁷.

Это — вызов современной, образной одухотворенности, без участия которой настоящая жизнь, современное существование теряет свою прелесть, свою чарующую ценность.

Мой успех является криком этого движения, которым я горжусь, я готов служить этому всем своим телом и кровью».

Секретным подслушиванием, проводимым в отношении сожительницы ПАСТЕРНАКА — ИВИНСКОЙ О.В. установлено, что она прочитала художнику ЗДАНЕВИЧУ К.М. письмо, якобы написанное ПАСТЕРНАКОМ в отдел культуры ЦК КПСС, содержащее злобные выпады. Со слов Ивинской также известно, что ПАСТЕРНАК колеблется, направлять ли указанное письмо адресату.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИТЕТА ГОСБЕЗОПАСНОСТИ

ШЕЛЕПИН

7) Стихотворение «Нобелевская премия» (4 строфы, официальный вариант)

8) Секретно. 20 февраля 1959

ПРЕДСЕДАТЕЛЮ КОМИТЕТА ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ при СОВЕТЕ МИНИСТРОВ СССР товарищу ШЕЛЕПИНУ А.Н.

Направляю Вам копию моего письма, направленного в ЦК КПСС о Пастернаке.

Приложение: на 5 листах.

Р. Руденко

Начальник главного управления по охране военных и государственных тайн печати при Совете Министров СССР

21 февраля 1959 г.

Сов. секретно

Генеральному прокурору СССР тов. РУДЕНКО Р.А.

Согласно договоренности посылаю Вам дополнительно телеграммы находящихся в Москве буржуазных корреспондентов, направленные ими за границу в связи с опубликованием в английской газете «Дейли Мейл» стихотворения Пастернака Б. «Нобелевская премия».

Корреспондент шведской газеты «Экспрессен» Луи приложил к своей телеграмме пять стихотворений Пастернака на русском языке, в том числе указанное стихотворение, одно четверостишье которого исправлено Пастернаком.

ПРИЛОЖЕНИЕ: Упомянутые телеграммы и стихотворение «Нобелевская премия» на 6 листах.

П. Романов

ЛУИ (Экспрессен), 19 февраля:

«Обитатели двухэтажной дачи в Переделкино, где живет Пастернак, привыкли к буре волнений, пронесшейся над ними.

После кратковременного периода затишья волнение вновь охватило дом.

Пастернак расстроен в связи с новой кампанией, начавшейся в западной печати после опубликования в «Дейли Мейл» его новых стихотворений.

Западные корреспонденты помчались за новостями, и Пастернак, встретивший их — члены его семьи стояли нахмурившись рядом, сказал, что он вовсе не желает больше встречаться с иностранными корреспондентами.

Пастернак обратился к корреспонденту «Экспрессен» с просьбой передать шведским читателям, что стихи, переданные Антони Брауну, корреспонденту «Дейли Мейл», не предназначались для опубликования. «Я просил его передать эти стихотворения моему другу в Париже. Стихотворение “Нобелевская премия” было написано в самые тяжелые дни. Теперь я изменил конец этого стихотворения», — сказал он.

Пастернак категорически отверг заявление газеты «Дейли Мейл» о том, что он «продолжает вести борьбу с отдельными членами Советского правительства».

Советская печать все еще продолжает хранить молчание об опубликовании этого стихотворения.

«Дейли Мейл» поставила Пастернака в очень сложное и деликатное положение, особенно после его хорошо известного письма Никите Хрущеву.

Русские, которые слушают иностранные радиопередачи и узнали эту новость, придерживаются мнения, что если Союз советских писателей снова потребует изгнания Пастернака, ему придется навсегда выехать из России».

КАРАЗЕРС (Нью-Йорк таймс), 20 февраля:

«Как сообщили сегодня, Борис Пастернак временно выехал из своей загородной дачи под Москвой, очевидно, чтобы избежать посещений десятков корреспондентов, прибывающих сюда для освещения визита премьер-министра Макмиллана.

Автор романа “Доктор Живаго”, из-за которого он стал знаменитым за границей и приобрел дурную славу здесь, как заявляют, уехал на другую загородную дачу по неизвестному адресу, и, очевидно, находится вне 40-километровой зоны, в пределах которой находящиеся в Москве иностранцы могут свободно передвигаться.

В конце прошлой недели Пастернак был расстроен тем, что, как он выразился, стихотворение, которое он доверил одному английскому корреспонденту, было опубликовано без его разрешения. Антони Браун из лондонской газеты «Дейли Мейл», который приезжал в Москву, просил стихотворение и получил его для передачи другу Пастернака на Западе.

Несмотря на советы друзей и членов семьи и несмотря на свое собственное решение, Пастернак не в состоянии был отказать интервьюерам. Вскоре после отказа от Нобелевской премии осенью прошлого года, в то время, когда Пастернак подвергался здесь сильным нападкам, он просил посетителей оставить его в покое и дать событиям утихнуть.

Некоторые корреспонденты оказались, однако, не в состоянии внять его просьбам. Они направились в небольшой писательский поселок Переделкино, стучались в дверь к поэту без приглашения или предварительного уведомления, и фактически каждый раз их сердечно принимали там.

С некоторыми из корреспондентов поэт беседовал даже доверительно, хотя каждый раз просил их оставить его в покое на некоторое время. Его супруга, которую такие вторжения всегда раздражали, заявляла, что большинство посетителей пытаются лишь использовать славу Пастернака, не думая о тех затруднениях, которые они ему создают.

Ожидают, что еще до приезда английского премьер-министра сюда прибудут около 100 западных корреспондентов, фото- и телерепортеров. Некоторые из них уже частным порядком намекали на желание встретиться с Пастернаком для получения заявлений, фотографий и интервью.

Очевидно, по дружескому совету или в предвидении наплыва корреспондентов поэт быстро сменил местожительство. Тех, кто приезжает к нему на дачу в Переделкино, настоятельно отказываются сейчас принимать, и никто не знает, где он находится или когда намерен вернуться в свой уютный и любимый деревянный домик.

Телеграммы аналогичного содержания отправили ГОЛЬДБЕРГ (Ассошиэйтед пресс) и НИЛЬСЕН (ДПА).

РАНДОЛЬФ ЧЕРЧИЛЛЬ³⁸  (Ивнинг стандарт) 20 февраля отправил корреспонденцию в связи с предстоящим приездом в Советский Союз премьер-министра Великобритании Г. Макмиллана:

«Мы дадим вам возможность жить, заявил товарищ Хрущев, обращаясь к западным державам на XXI съезде Коммунистической партии, состоявшемся накануне визита в Москву Гарольда Макмиллана.

Хрущев, возможно, доволен тем, что он благосклонно позволяет нам жить, однако он, несомненно, мало что делает для того, чтобы помочь нам путешествовать. Направляясь в Москву, я вынужден был задержаться на несколько дней в Копенгагене, ожидая прибытия паспорта из Лондона с русской визой, за которой я обратился почти за две недели до отъезда.

Я не мог вылететь из Копенгагена в Москву до тех пор, пока у меня не было двух паспортов — одного для Дании, другого для России. Между прочим, у меня уже было два паспорта, поскольку вы не можете сейчас путешествовать по Дальнему Востоку без двух паспортов.

Если вы покажете свой паспорт с израильской отметкой, то ни одна арабская страна не впустит вас к себе: арабы считают, что они все еще находятся в состоянии войны с Израилем, хотя последний дважды во всеуслышание заявил, что это не так.

Хотелось бы знать, гордятся ли русские коммунисты тем, что они так же беспомощны в вопросах приезда сюда иностранцев, как и арабы.

Незадолго до того, как виза была готова, в Лондоне начался туман. И даже когда виза была получена, мой коллега, который должен был привезти мне ее в Копенгаген, не мог пуститься в путь.

Таким образом, я коротал время в Копенгагене за чтением книги Пастернака “Доктор Живаго”. Какое выдающееся произведение искусства! Какой вклад в прославление человечества, и русского народа в частности, и как глупо со стороны русских коммунистов не разрешать своему собственному народу читать эту книгу о реабилитации человечества, о его страдающем благородстве и безграничной способности пережить царей, феодализм, военный коммунизм, жестокость, трусость, предательство и догму.

Все эти мысли занимали меня в момент, когда г-н Макмиллан собирается в Москву. Премьер-министр, конечно, уже давно прочитал произведение Пастернака.

Г-н Хрущев ошибся бы, если бы предположил, что неофициальное чтение г-ном Макмилланом этого романа было поверхностным.

Когда сэр Энтони Иден имел встречу с г-ном Хрущевым в Лондоне летом 1955 г. (так у корреспондента — примечание переводчика), он убедил русских руководителей в необходимости более широкого обмена между обеими странами в части туризма и культурных связей. И так, со своей стороны, мы внесли вклад, опубликовав «Доктор Живаго», но, судя по моему недавнему опыту, русские не сделали многого, чтобы содействовать туризму.

Я был только один раз в Москве, в ноябре 1945 г., сразу же после войны. Русские руководители были настроены тогда исключительно дружелюбно, но цензура была жестокой. Цензоры просматривали три моих сообщения в течение 24 часов и оставили от них только клочья.

После этого я быстро выехал из Москвы в Хельсинки, где престарелый, отважный премьер-министр г-н Паасикиви, даже не читая моих корреспонденций, дал указание финским цензорам пропускать их полностью. Воспользовавшись этим, я пошутил, включив в них все то, что русские вырезали бы.

Как сказал г-н Макмиллан, он едет сюда, чтобы произвести “разведку”. То же самое относится и ко мне, особенно в отношении цензуры печати. Если она не ослабла за последние двенадцать лет, то следует найти путь, чтобы выяснить это».

«Дейли Мейл» об интервью ее корреспондента с Борисом Пастернаком (здесь и далее — подчеркивания соответствуют подчеркиваниям в деле. — А.К.)

Лондон, 11 февраля (ТАСС). Газета «Дейли Мейл» опубликовала 11 февраля на первой странице под сенсационным заголовком пространную статью своего корреспондента Антони Брауна, побывавшего недавно в Советском Союзе, о его беседе с Борисом Пастернаком.

Статья помещена под огромным заголовком через всю первую полосу: «Великий поэт России во время поразительного интервью передает новое спорное произведение корреспонденту газеты “Дейли Мейл”. Сюрприз Пастернака. Его агония нашла выражение в стихотворении «Нобелевская премия».

В статье говорится: «Советский поэт и писатель Борис Пастернак, которого Москва вынудила отказаться от крупнейшей мировой премии в области литературы — Нобелевской премии — за его роман, посвященный описанию русской революции, “Доктор Живаго”, написал новое стихотворение “Нобелевская премия”». После трехчасового интервью в его загородном особняке в 15 милях к юго-западу от Москвы, который я посетил во время своей поездки в Россию для освещения XXI съезда партии, Пастернак передал мне это стихотворение для опубликования. Написанное карандашом на русском языке, это стихотворение свидетельствует о том, что г-н Пастернак продолжает борьбу с отдельными членами советского правительства и со всем могущественным Союзом советских писателей за право свободного выражения в СССР религиозных и политических взглядов.

Ниже приводится это стихотворение в буквальном переводе одного из лучших переводчиков стихов, которого удалось найти вчера в Лондоне:

        Я пропал, как зверь в загоне,
                Где-то люди, свобода, свет,
                Сзади слышан шум погони,
                И пути отсюда нет.
                Темный лес и берег пруда,
                Пень поваленной сосны,
                От всего я здесь отрезан,
                Будь что будет, все равно.
                Что же сделал я за пакость?
                Я «убийца», «негодяй»?
                Я, заставивший всех плакать,
                Над красой моей страны.
                Но и так, почти у гроба,
                Верю я, придет пора,
                И над подлостью и злобой
                Воссияет дух добра.

                              (Стихи даны в переводе с английского языка. — Прим. ред.).

(Для убедительности газета воспроизводит факсимиле начала каждой строфы стихотворения.)

После опубликования романа «Доктор Живаго», говорится далее в статье, г-н Пастернак, один из величайших поэтов современности и почти единственный переживший сталинскую эру чисток среди писателей и поэтов, чуть не был изгнан из Советского Союза. Стихотворение “Нобелевская премия” отражает мучительную душевную агонию Пастернака и тревогу за будущее в период, когда некоторые правительственные органы и Союз советских писателей настаивают на том, чтобы выселить его из его дома, лишить его всех гонораров от его поэм и переводов в Советском Союзе (в результате чего он остался бы без гроша) и, быть может, заключить в тюрьму за “уклон в литературе”. Кроме того, Союз советских писателей обвинил этого 68-летнего поэта в том, что он “продал свою страну за 30 сребреников”, написав и опубликовав роман “Доктор Живаго”.

В беседе со мной г-н Пастернак сказал, что он прекрасно понимает, что опубликование на Западе его стихотворения “Нобелевская премия” может еще больше поставить под угрозу его личную безопасность. Однако в связи с этим разрешением опубликовать эту исключительно волнующую защиту той моральной позиции, которую он занимает, вряд ли серьезные юридические меры будут приняты против него без личного согласия г-на Хрущева.

В хорошо информированных кругах Москвы мне сказали, что советский руководитель выступает не в роли защитника г-на Пастернака, а в роли посредника в борьбе, которая, во всяком случае частично, является результатом личной зависти к международной известности Пастернака в литературе. Насколько мне известно, Господин Хрущев не хочет превращать г-на Пастернака в мученика, допустив, чтобы Союз советских писателей довел этого престарелого больного человека до суда и санкций. Отдавая себе отчет в том, что, затягивая этот бурный спор, Россия предоставляет Западу исключительно ценный антисоветский пропагандистский материал и превращает Пастернака в символ надежды и свободы в представлении молодой советской интеллигенции, г-н Хрущев дал указание умерить пыл этой кампании.

Насколько известно в Москве, русский премьер созвал совещание членов Союза советских писателей, которые энергичнее других требовали лишить Пастернака советского гражданства.

Рассказывают, что на этом совещании Хрущев по очереди спросил каждого из них: “Вы читали «Доктора Живаго»”?

Каждый из писателей признавался, что не читал этого романа, поскольку эта книга не была принята к опубликованию в СССР.

Согласно сообщениям, г-н Хрущев спросил: “Тогда из-за чего весь этот шум?”.

Совещание закончилось, и критики Пастернака стали нервозно смягчать эту кампанию.

Г-н Пастернак, продолжая опасаться, что его вышлют, обратился, согласно сообщению ТАСС, к Хрущеву с просьбой не высылать его, заявив, что для него «выезд за пределы Советского Союза был бы равносилен смерти».

Приведя затем текст письма Пастернака Н.С. Хрущеву, Браун пишет: «На этом — до тех пор, пока г-н Пастернак не воспользовался моим визитом и интервью, чтобы разрешить опубликовать на Западе это его стихотворение, — вопрос оставался открытым.

Насколько известно, г-н Хрущев не дал г-ну Пастернаку никаких официальных заверений, что ему будет разрешено сохранить свое гражданство.

Однако Кремль, проявивший чрезвычайную чувствительность в отношении проблемы “Доктора Живаго”, пошел на беспрецедентный шаг, опубликовав официальное письмо с отказом, посланное Пастернаку, когда он предложил опубликовать этот роман в России.

Это письмо, размером примерно на 20 колонок газеты “Дейли Мейл” было единственным в своем роде, поскольку, как мне сказали, впервые в истории советское правительство сочло себя вынужденным оправдать одно из своих действий в разумных и человеческих выражениях.

Почему же “Доктор Живаго” вызвал такую бурю в России? Почему великое мрачное произведение о России в дни до, во время и после революции было напечатано в миллионе экземпляров в Соединенных Штатах и моментально стало бестселлером в Англии?

Эта книга, которая была опубликована после того, как г-н Пастернак послал рукопись итальянскому коммунистическому издателю в период послеженевской оттепели, стала на Западе символом борьбы одного человека против диктатов сурового, ничего не прощающего тоталитарного порядка.

Взрыв — именно это слово употребил сам Пастернак в интервью со мной для характеристики своего мнения о впечатлении от его книги — смутил Советский Союз не из-за его критического отношения к марксистской и коммунистической идеологии, а потому, что, как утверждали, он пытался заразить Советский Союз принципами индивидуального христианского сознания».

Разослано А.Б. Аристову, Н.И. Беляеву, Л.И. Брежневу, К.Е. Ворошилову, Н.Г. Игнатову, Н.Г. Игнатову, А.И. Кириченко, Ф.Р. Козлову, О.В. Куусинену, А.И. Микояну, Н.А. Мухитдинову, М.А. Суслову, Е.А. Фурцевой, Н.М. Швернику, П.Н. Поспелову, Д.С. Коротченко, Я.Э. Калнберзину, А.П. Кириленко, А.Н. Косыгину, К.Т. Мазурову, В.П. Мжаванадзе, М.Г. Первухину, Н.В. Подгорному, Д.С. Полянскому.

9) 12 февраля 1959 года, ТАСС. Сов. секретно

Газета «Дейли Мейл» о беседе своего корреспондента с Пастернаком

Лондон, 12 февраля (ТАСС). Сегодня газета «Дейли Мейл» опубликовала новую статью о беседе своего корреспондента Антони Брауна с Борисом Пастернаком. По словам Брауна, Пастернак заявил, что после опубликования книги «Д-р Живаго» он получал письма от молодежи повсюду в мире. “Письма из далеких уголков, городов и деревень, от совсем простых девушек и парней… Они рассказывают мне, как они нашли в «Д-ре Живаго» надежду, органическую реальность, чистоту и счастье, а не рабское преклонение перед теорией”.

Пастернак сказал Брауну, что он считает себя “белой вороной”. Как вам известно, г-н Браун, — сказал он, — существуют только черные вороны. Я — странное явление, индивидуум в обществе, которое рассчитано не на единицу, а на массы…»

«Пастернак, — пишет Браун, — стал отщепенцем. Его товарищи-писатели сурово оградились от него. Государство не поощряет иностранцев разговаривать с ним.

Однако, поскольку Россия, по-видимому, движется в направлении большей благожелательности, терпимости и либерализма, никто не может помешать вам купить билет в Переделкино, пригородную станцию по Киевской железной дороге, вблизи Москвы, и пройти хвойным лесом к его даче, находящейся на расстоянии трех миль»…

Браун рассказывает, что Пастернак говорил с ним «быстро, несвязно и нервно». Затем он приводит следующие его заявления о влиянии книги «Д-р Живаго» на западный мир: «…Мои друзья, весь мир встретили меня благодарностью и аплодисментами. Эта книга имеет для меня значение, и она изменила мою жизнь и мою судьбу. Для меня это не было неожиданностью. Я ожидал, я предчувствовал, что моя жизнь и судьба изменятся. Но мне все равно. Мой дом, моя дача, принадлежит Союзу советских писателей. Мне хочется окрасить ее в белый цвет, посадить в саду красные и синие цветы и повесить на дверь надпись: “Дом Живаго”.

Таков, пишет Браун, ответ Пастернака «на широкую кампанию, предпринятую против него Союзом советских писателей, когда “Доктор Живаго” был опубликован на Западе».

«Но для меня, — продолжает Пастернак, — взрыв, вызванный моей книгой, был неожиданным. Почему я написал эту книгу? Я не думаю, что я могу совершенно ясно объяснить это даже на русском языке. Для меня написание этой книги было кусочком теории творчества. Я писал стихи, и после войны я спросил себя, чего я достиг. Я сказал себе, что я должен написать книгу, не стихи. Поэзия отрывочна, это штрих, это мимолетное чувство. Стихи — это не великая работа, не великий труд. Не требуется расширять сердце и мысли, когда вы пишете стихи. Ты художник, сказал я сам себе, и твоя задача описать реальность. Я сказал себе, что я должен описать прошлое в прозе. Описать ту историческую истину, свидетелем которой я был.

Я сказал себе, что я должен смешать в словах любовь к краскам, к природе, ко времени, к людям: внести философию жизни, любви, человечества и религии, которые были у нас не так давно».

Браун спросил Пастернака, религиозен ли он; в ответ Пастернак сказал: «В широком смысле слова — я религиозный человек. Религия, по моему мнению, — это не обман, это большое служение не небесам, а земле и жизни. Я должен был писать о силах, которые делают жизнь прекрасной, о любви, о победе, об успехе, показать краски мира.

Я колорист, и краски заставили меня увидеть все хорошее. Я думаю, что краски, использованные мною в “Живаго”, верны. Новый Завет имеет для меня большее значение, чем Ветхий Завет. Новый Завет предназначен для будущего».

Как указывает Браун, Пастернак в разговоре коснулся поездки на поезде молодого Живаго и его опыта во время русской революции. «Поезда были частью истории XIX и начала XX столетия в России и остаются ею, и я, конечно, люблю поезда. Вот почему я описал в «Докторе Живаго» большую поездку на поезде, хотя я во время революции никогда не совершал такого путешествия.

Хотя в этой книге отображена моя жизнь, мое прошлое, мой опыт и мои убеждения, я не принимал участия в широких революционных движениях — больших передвижениях населения по России вместе с приливом революции. Я жил в Москве, но тогда это был город болезней и голода. Кто Лара? Жива ли он? Лара жива. Она является моим очень большим другом за последние 10 лет. Она помогла мне в работе с гранками книги, в моей жизни, в этих несчастных событиях, в отношениях с властями. Она пять лет пробыла в тюрьме, и она мой большой друг. Я замечаю, что я причиняю раздражение обществу!

В моей юности, — продолжал Пастернак, — не было одной Лары. Не было такой женщины, напоминающей Марию Магдалину. Лара моей юности — это опыт. Лара моей старости запечатлелась в моем уме со всеми ее страданиями и тюрьмой.

Вы понимаете характер и природу общества, в котором я живу. Для меня это — трудное положение. Возможно, что Запад преувеличил значение моего романа. Но сейчас я полон стремлением написать новый роман, не прозаический документ о нашем государстве, а книгу о жизни. Но это, может быть, невозможно. Я русский, и я живу в России, и я думаю, что меня еще ждут новые неприятности от государства, но я все же хочу писать о жизни, о жизни в России и на земном шаре».

В ответ на вопрос, как будет использован гонорар за его книгу на Западе, Пастернак сказал: «Когда Союз писателей назвал меня Иудой, продавшим свою страну за 30 сребреников, я решил, что я не могу даже притронуться к этому гонорару и не сделаю этого. Эти деньги останутся на Западе и, быть может, я попрошу моих издателей за границей отдать их тем членам моей семьи, которые живут в Англии».

13 февраля 1959 года, ТАСС. Сов. секретно

Английское радио о посещении корреспондентом «Дейли телеграф» Бориса Пастернака

(РАДИО ЛОНДОН), 12 февраля

За последнее время несколько корреспондентов английских газет побывало у писателя Бориса Пастернака на его даче под Москвой, и они опубликовали в английских газетах отчеты о своих разговорах с ним. Слушайте беседу корреспондента «Дейли телеграф» Дэвида Флойда, который расскажет о своих впечатлениях от посещения Пастернака. Дэвид Флойд говорит по-русски и сам выступает у микрофона.

— Для меня было большой радостью и, конечно, большой честью познакомиться с Борисом Пастернаком во время моего пребывания в Москве в январе. Нечасто приходится лично встретиться с авторами такой книги, как «Доктор Живаго», которая вот уже несколько месяцев стоит на первом месте по количеству проданных экземпляров во многих странах Запада. Помимо того, встреча с Пастернаком позволила мне убедиться из первоисточника, как складываются теперь обстоятельства его жизни и на что он надеется в будущем. Я могу смело сказать, что несмотря на все испытания последних месяцев в связи с нападками на него после присуждения ему Нобелевской премии, Пастернак не производит впечатления человека подавленного, преследуемого или запуганного. Он нисколько не сожалеет о том, что роман «Доктор Живаго» появился в западных странах, и вполне естественно радуется успеху своей книги.

Он сказал мне, что единственное, о чем он сожалеет, это то, что у русского народа нет возможности прочитать роман. Хотя Пастернак этого прямо и не говорил, но у меня сложилось впечатление, что он все еще надеется на то, что «Доктор Живаго» выйдет на русском языке в Советском Союзе. В конечном счете, несмотря на все и при всех обстоятельствах, Пастернак остается оптимистом.

Мне кажется, что он также сожалеет о том, что волнения, связанные с появлением его книги и присуждением ему Нобелевской премии, нарушили спокойствие его духа и лишили его возможности работать. Когда я спросил его, правда ли, что он, как говорят на Западе, уже приступил к работе над новым произведением в прозе, он ответил, что дело идет только о проектах на далекое будущее. Для того, чтобы писать прозу, сказал он, автору необходимо чувство обеспеченности, которое позволило бы ему развивать и доводить до конца свои мысли. Такого чувства у него в настоящее время нет.

По-видимому, Пастернак чувствует себя необеспеченным, так как будущее его далеко не ясно. Пока что власти, его коллеги-писатели, за немногими, заслуживающими уважения, исключениями, полностью игнорируют его. Перед его домом, однако, нет часовых, и никто не мешает ни иностранцам, ни местным жителям посещать его. С этой точки зрения вряд ли можно утверждать, что его якобы преследуют.

С другой стороны, исключение Пастернака из состава Союза советских писателей лишило его возможности зарабатывать на издании своих произведений в Советском Союзе. Что с ним будет, когда остающиеся у него средства иссякнут? Что ему делать, если Союз писателей, которому принадлежит занимаемая Пастернаком дача в Переделкине, решит ее у него отобрать? К счастью, пока что нет никаких признаков того, что это собираются сделать.

Мне кажется, что Союз писателей или по крайней мере некоторые из его членов предпочли бы, чтобы Пастернак сделал еще какое-либо заявление с признанием своих заблуждений и ошибок в своих сочинениях, и тогда ему было бы разрешено снова присоединиться к Союзу писателей. Однако сомневаюсь, чтобы он на это когда-либо пошел.

На основании разговоров с другими видными советскими писателями у меня сложилось впечатление, что они предпочли бы предать все это забвению, а некоторые из них даже высказывали уверенность, что все кончится благополучно для Пастернака. Они считают, что в такой огромной стране, как Советский Союз, может найтись место по крайней мере одному несогласному.

Я надеюсь, что в руководящих кругах Советского Союза разделяют такое мнение. Бесчисленные почитатели Пастернака за границей пришли бы в ужас, если бы его жизнь осложнилась еще больше. Для Советского Союза, как и для всего остального мира, было бы лучше всего, чтобы Пастернаку была дана возможность продолжать писать без дальнейших помех. Никто не оспаривает даже в Советском Союзе, что он редкий и великий писатель. Является ли «Доктор Живаго» действительно столь важным произведением искусства, как это принято считать на Западе, решат наши потомки.

Я должен сказать, что после моей встречи с Пастернаком я вышел значительно ободренным и до некоторой степени оптимистически настроенным. Разумеется, тот факт, что писатель пастернаковского размаха оказывается отрезанным от общения со своими собратьями по перу и не имеет читателей в своей собственной стране, вызывает огорчение и разочарование. И все же я был рад убедиться, что Пастернак полон энергии и, по-видимому, находится в добром здравии, что он с такой прямотой и честностью обсуждает касающиеся его проблемы и, наконец, что этот гениальный поэт снова начал писать стихи.

16 февраля 1959 года, ТАСС. Сов. секретно

ЮНАЙТЕД ПРЕСС ИНТЕРНЕЙШНЛ О ЗАЯВЛЕНИИ ПАСТЕРНАКА

НЬЮ-ЙОРК. 15 февраля. Корреспондент агентства Юнайтед Пресс Интернейшнл Генри Шапиро передает из Москвы:

Вечером 15 февраля лауреат Нобелевской премии Борис Пастернак заявил, что он будет добиваться восстановления его в числе членов Союза советских писателей, который исключил его из своих рядов в связи с его вызвавшим споры романом «Доктор Живаго».

(Далее следует текст, по содержанию идентичный приводящейся выше статье Генри Шапиро от 15 февраля. — А.К.)

Служебный вестник иностранной информации ТАСС «ОЗП»

17 февраля 1959 года

«Дейли Мейл» о предстоящем приглашении Б. Пастернака в Англию и США

ЛОНДОН, 17 февраля (ТАСС). Газета «Дейли Мейл» опубликовала 17 февраля сообщение Антони Брауна из Парижа, который пишет, что Б. Пастернак будет приглашен в Англию и США, чтобы совершить поездку по этим странам и прочесть там лекции. «Советское правительство, — пишет Браун, — предоставило визу организатору такой поездки Хосе Луису де Вильялонга, проживающему в эмиграции испанскому писателю и актеру, и его жене-англичанке, разрешив им вылететь в Москву и вести переговоры с Пастернаком. Они надеются увидеться с поэтом, последнее спорное произведение которого стихотворение “Нобелевская премия” было опубликовано на прошлой неделе в газете “Дейли Мейл”, — в его доме в Переделкино, близ Москвы, еще на той неделе.

Как ожидают, эта поездка даст доход в сумме около 750 тыс. фунтов стерлингов. Выручка будет использована, по заявлению г-жи де Вильялонга, для создания фонда помощи бедствующим молодым писателям. Он будет назван «фонд Пастернака». Г-жа де Вильялонга заявила: «Прежде всего мы посетим в Москве Министерство культуры. Мы установили контакт с Пастернаком письмом, и хотя до сего времени он не дал нам никаких обещаний, он указал людям, посетившим его, что рад будет совершить такую поездку. Он подчеркнул, что даст согласие на такую поездку лишь при условии, что история с романом “Доктор Живаго” упоминаться при этом не будет. Он не хочет никакого гонорара за эту поездку».

ЗАЯВЛЕНИЕ ИСПАНСКОГО ПИСАТЕЛЯ ВИЛЬЯЛОНГА

ПАРИЖ, 16 февраля. Агентство Франс Пресс передает:

16 февраля испанский писатель и актер Хосе Луис де Вильялонга объявил, что Советский Союз предоставил ему визу на посещение лауреата Нобелевской премии писателя Бориса Пастернака, которому он намерен предложить поездку с лекциями по США и Англии с гонораром в 1,100 тыс. долларов.

Вильялонга, испанский эмигрант, проживающий во Франции, заявил, что он выезжает 18 февраля со своей женой-англичанкой Присциллой, дочерью покойного лорда Говарда де Уолден. Врач, выделенный лондонской фирмой «Ллойдс», также поедет с ним для медицинского осмотра Пастернака и страхования его жизни на время этой поездки.

Вильялонга заявил, что Пастернак сможет заработать минимум 1100 тыс. долларов всего за 10 недель. Поездка будет организована фондом, находящимся в ведении специального международного комитета писателей, избранного самим Пастернаком.

Вильялонга заявил, что русским было известно о его плане, когда они выдали визу.

Далее он указал, что он установил в письменной форме контакт с советским Министерством культуры и сразу по прибытии в Москву установит с этим министерством личный контакт.

Хотя Пастернак лично не дал ответа на предложение Вильялонга, испанский писатель заявил, что он убежден в том, что Пастернак даст свое согласие. «У нас имеется основание полагать, на основе сведений, полученных косвенным путем, что он примет нас, хотя на этот раз он не хочет быть скомпрометированным».

Вильялонга указал, что он подготовил уже все бланки договора и действует от имени крупнейших лекционных агентств США и Англии.

«НЬЮ-ЙОРК ТАЙМС О ПАСТЕРНАКЕ»

НЬЮ-ЙОРК, 17 февраля (ТАСС). Касаясь опубликования в английской печати стихотворения Пастернака, «Нью-Йорк таймс» пишет в редакционной статье, что это доказывает, что «испытания Пастернака продолжаются… Как яркий маяк, дело Пастернака проливает свет на рабство, которое лежит в основе советской системы».

Сов. секретно

СЛУЖЕБНЫЙ ВЕСТНИК ИНОСТРАННОЙ ИНФОРМАЦИИ ТАСС «ОЗП»

19 февраля 1959 года

АНГЛИЙСКИЙ КОРРЕСПОНДЕНТ О БЕСЕДЕ С ПАСТЕРНАКОМ

НЬЮ-ЙОРК, 18 февраля (ТАСС)

Сегодня газета «Нью-Йорк уорлд телеграм эдн Сан» вышла с заголовком через всю первую страницу: «Специальное интервью; Пастернак — дурак, который говорит правду». Под заголовком дана большая фотография Пастернака, снятого вместе с корреспондентом газетного треста Скриппс-Говарда Генри Тэйлором. Под фотографией подпись: «Я не беру обратно ни одного слова из “Доктора Живаго”, заявляет романист».

Газета сообщает, что 8 февраля Тэйлор беседовал с Пастернаком «наедине» в течение 45 минут и написал интервью, не прошедшее цензуру, как только он уехал из Советского Союза на этой неделе. Интервью, помеченное: «Переделкино, Советский Союз, 8 февраля», начинается следующей цитатой из Пастернака: «В каждом поколении должен быть какой-то дурак, который будет говорить правду, как он ее видит.

Я не беру обратно ни одного слова из “Доктора Живаго”. В душе я испытываю чувство благодарности за то, что весь мир читает эту книгу. В то же время я понимаю, почему она не была опубликована в России, и я не рассчитываю на ее опубликование. Сейчас было бы много недоразумений».

Тэйлор дает краткое описание наружности Пастернака и указывает, что он говорит по-английски, а затем отмечает, что Пастернак не был выселен из своего дома, находящегося в поселке, который принадлежит Союзу советских писателей.

Он приводит следующие слова Пастернака: «Были неприятности, но я чувствую, что сейчас буря проходит. У меня есть свой дом, своя семья и свобода. Я получаю сотнями удивительные письма из-за границы, но некоторые из них создают для меня проблемы».

Тэйлор объясняет, что некоторые проблемы Пастернака вызваны «благонамеренными, но не осведомленными» людьми за границей, и рассказывает, что Пастернак показал ему письмо испанского писателя Хосе Вильялонга, который предлагает Пастернаку бежать в Париж и выступать там с антисоветскими лекциями. По словам Тэйлора, Пастернак рассказал ему, что он ответил Вильялонга следующей телеграммой: «Не хочу приезжать. Не могу. Пожалуйста, прекратите суету». Тэйлор подчеркивает, что Пастернак не хочет покидать Советский Союз, потому что он «любит русскую землю, снега и березовые рощи».

Тейлор утверждает, что предложение Вильялонга Пастернаку объясняется полным непониманием Пастернака и его книги о Живаго. В доказательство он приводит следующие слова Пастернака: “Доктор Живаго” — это не политическое произведение. Но в глазах советского государства неполитическая книга становится негативно-политической. Заявляют, что Нобелевский комитет принял политическое решение. Но я честно считаю, что его члены судили о труде всей жизни человека».

Корреспондент указывает, что у Пастернака имеются экземпляры немецкого, французского, датского, шведского и американского изданий его книги, и пишет, что один иностранный студент в Московском университете «имел неприятности» в прошлом месяце лишь потому, что показал эту книгу русскому студенту.

В ответ на вопрос Тэйлора, считает ли он, что Н.С Хрущев прочел эту книгу, Пастернак сказал: «Вероятно, нет. Он очень занят». Когда Тэйлор спросил его, не думает ли он, что другие советские писатели написали аналогичные книги, но «прячут их», Пастернак сказал: «Я слыхал, что Михаил Шолохов, возможно, сделал это, а может быть, и другие».

Тэйлор отмечает, что «Доктор Живаго» — это одна из самых популярных книг в Америке, но что, по мнению некоторых европейских критиков, большинство американцев не понимают ее, а лишь считают, что она в моде, и поэтому ее следует прочесть. В связи с этим Пастернак сказал: «Я не думаю, чтобы это было так. Письма, полученные мною, в особенности от молодежи в Америке, показывают, что они понимают. Это простая книга для народа, для юношей и девушек. Она должна возродить их надежды на свою собственную индивидуальную жизнь. В тоталитарном государстве личные вопросы считаются второстепенными. Но судьба людей во всем мире одинакова».

«Как чувствуешь себя, — пишет Тэйлор, — если за границей тебя окружают почестями, а на родине называют паразитом? Пастернак сказал, что он мог ужиться и что это относится и ко всему человечеству. Его вера в человечество велика, как и вера, несмотря ни на что, в первоначальные высокие идеалы русской революции».

«Это парадокс, — сказал он, — но я думаю, что без революции в других странах результаты русской революции проявятся мягче, но более несомненно и раньше, чем здесь».

Пастернак опроверг слухи о том, что он физически разбит из-за всей этой истории и болен. В течение одного года у него были нервные боли в ногах, но это не было серьезным заболеванием. Именно это помешало ему купаться зимой в ледяных реках, как он это когда-то делал. Что касается сообщения о том, что Пастернак находится под домашним арестом, то вокруг его дома не было видно никакой охраны, и в тот день, когда я был у него, у него за завтраком было 8 гостей».

СЛУЖЕБНЫЙ ВЕСТНИК ИНОСТРАННОЙ ИНФОРМАЦИИ ТАСС «ОЗП»

19 февраля 1959 года

ФРАНС ПРЕСС О ПОЕЗДКЕ ИСПАНСКОГО ПИСАТЕЛЯ ДЕ ВИЛЬЯЛОНГА В СССР

ПАРИЖ, 19 февраля. Агентство Франс Пресс передает:

Испанский писатель Хосе Луис де Вильялонга вылетел сегодня из Парижа в Берлин, откуда он направится в Москву, где предложит, чтобы Борис Пастернак прочитал этой весной в США цикл лекций, рассчитанный на 10 недель.

Как заявил на этой неделе де Вильялонга, ему предложили заключить с Пастернаком ряд контрактов на чтение лекций в Америке на общую сумму более чем 1 миллион долларов.

Де Вильялонга, проживший несколько лет во Франции, — первый испанец, получивший визу на въезд в Советский Союз с тех пор, как окончилась испанская гражданская война. Де Вильялонга заявил, что он намеревается встретиться с должностными лицами советского министерства культуры для обсуждения этой поездки Пастернака, получившего Нобелевскую премию по литературе в прошлом году.

«Я уверен, что Пастернак согласится поехать в Америку, где высоко ценятся его стихи», — сказал де Вильялонга.

Он добавил, что Пастернак заинтересовался такой поездкой еще до получения Нобелевской премии, и «я не думаю, что он изменил свое мнение». Но, заявил испанский писатель, Пастернак потребует гарантий, что он сможет вернуться в Советский Союз.

Как заявил де Вильялонга, он надеется убедить советские власти, что эта лекционная поездка, которая должна начаться в апреле, вызовет большой интерес среди деятелей культуры. Как полагают, де Вильялонга, которого сопровождает его супруга, вернется в Париж на следующей неделе.

«МОНД» о телеграмме Б. Пастернака

Париж, 20 февраля (ТАСС). Газета «Монд» сообщает, что Борис Пастернак прислал телеграмму, в которой выражает свою радость и признательность издателям и переводчикам его книг, опубликованных во Франции, а также критикам, которые их комментировали.

Газета не приводит точное содержание телеграммы.

10) Записка генерального прокурора СССР Р.А. Руденко о допросе Б.Л. Пастернака от 14.03.1959³⁹

11) Протокол допроса в рукописной и печатной версиях⁴⁰

12) Сов. секретно

25 июня 1959

ПРЕДСЕДАТЕЛЮ КОМИТЕТА ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ при СОВЕТЕ МИНИСТРОВ СССР тов. ШЕЛЕПИНУ А.Н.

Направляю протокол беседы Зам. Генерального Прокурора СССР тов. Кудрявцева П.И. с гр. ИВИНСКОЙ О.В. от 25 июля 1959 г., а также возвращаю копию письма Комитета государственной безопасности от 16 июля с.г. за № 2008 в отношении Пастернака⁴¹.

Приложение: на 4 листах

/Р. Руденко/

Сов. секретно

КОМИТЕТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ при СОВЕТЕ МИНИСТРОВ СССР

ПРОТОКОЛ

25 июля 1959 года гр. ИВИНСКАЯ Ольга Всеволодовна, 1912 года рождения, русская, беспартийная, проживающая в г. Москве, Потаповский пер., дом № 9/11, кв. 18, была вызвана на беседу к Заместителю Генерального Прокурора СССР Кудрявцеву П.И.

В ходе беседы Ивинская О.В. предупреждена о том, что ее общение с иностранцами, проявляющими — по соображениям, связанным с враждебной деятельностью против СССР, — интерес к Б.Л. Пастернаку, НЕЖЕЛАТЕЛЬНО, НЕСОВМЕСТИМО с обещаниями, данными Б.Л. Пастернаком 14 марта с.г. Генеральному Прокурору СССР, и может привести как в отношении Ивинской О.В., так и в отношении Пастернака Б.Л. к серьезным последствиям.

Гр. Ивинская О.В. заявила во время беседы, что ей понятно сделанное предупреждение и она обещает прекратить всякую связь с указанными иностранцами.

Правильность изложенного в протоколе подтверждаю и об ответственности за разглашение беседы предупреждена

/Ивинская О.В./

Беседу провел Зам. Генерального Прокурора СССР

/П. Кудрявцев/

25 июля 1959 года

Протокол составил —

/Н. Краснопевцев/

1  Pasternak Boris Leonidovich, 1958–1972; HU OSA; 300-120-7:152; Biographical не разрешенное сочетаниеs; Western Press Archives; Records of Radio Free Europe/Radio Liberty Research Institute; Open Society Archives at Central European University, Budapest (Contribution from Elena Vaneyan).

2  «А за мною шум погони…» Борис Пастернак и власть. 1956–1972 гг.: Документы. Под ред. В.Ю. Афиани и Н.Г. Томилиной. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2001. С. 241–242.

3 Е.В. Пастернак. «Перехваченные письма» // Новое о Пастернаках: Материалы Пастернаковской конференции 2015 года в Стэнфорде. Под ред. Лазаря Флейшмана. М.: Издательский центр «Азбуковник», 2017. С. 204.

4 Б.Л. Пастернак. Полное собрание сочинений в 11 томах. Том X. М.: Слово, 2005. С. 414.

5 Там же. С. 418.

6 В воспоминаниях З.А. Масленникова передает слова Пастернака: «На днях я ходил гулять и вернулся в страшно тяжелом настроении. Нет, ничего не произошло, ничего не случилось, но мне показалось, что вокруг меня непроходимый, дремучий лес» (З.А. Масленникова. Портрет Бориса Пастернака. М.: «Советская Россия», 1990. С. 129). В это время Б.Л. Пастернак написал еще три стихотворения — «Зимние праздники», «Божий мир» и «Единственные дни», так называемые «Январские дополнения».

7  Но и так, почти у гроба,
Верю я, придет пора —
Силу подлости и злобы
Одолеет дух добра.

Экземпляр стихотворения, переданный Брауну, содержал эти нелюбимые поэтом изменения. Д.Л. Быков видит в этом жесте особый смысл: Пастернак передавал тот вариант стихотворения, в котором не упоминалась Ивинская, потому что знал, что это будет напечатано, и не хотел причинять боль семье (Быков Д.Л. Борис Пастернак. 12-е изд. М.: Молодая гвардия, 2012. С. 832–833).

8  Е.В. Пастернак. «Перехваченные письма» // Новое о Пастернаках: Материалы Пастернаковской конференции 2015 года в Стэнфорде. Под ред. Лазаря Флейшмана. М.: Издательский центр «Азбуковник», 2017. С. 204.

9  Ивинская О.В. В плену времени. Годы с Борисом Пастернаком. Paris: Fayard, 1972. C. 319.

10 Там же. С. 318–319.

11 ГАРФ. Ф. 8131, оп. 32, № 6194. Л. 33.

12 Там же. Л. 33.

13 Лишение гражданства СССР может иметь место: а) по приговору суда — в случаях, предусмотренных законом; б) в силу особого в каждом случае Указа Президиума Верховного Совета СССР.

14 Громова Н.А. «Узел. Поэты. Дружбы. Разрывы. Из литературного быта конца 1920–1930-х годов». Москва: Издательство АСТ: CORPUS, 2016. С. 324.

15 «А за мною шум погони…» Борис Пастернак и власть. С. 190.

16 Ивинская О.В. В плену времени. Годы с Борисом Пастернаком. C. 320.

17 «А за мною шум погони…» Борис Пастернак и власть. С. 187.

18  Б.Л. Пастернак. Полное собрание сочинений в 11 томах. Том II. М.: Слово, 2005. С. 430.

19 Флейшман Л.С. Борис Пастернак и Нобелевская премия. М.: Издательский центр «Азбуковник», 2013. С. 411–415.

20 ГАРФ. Ф. 8131, оп. 32, № 6194. Л. 43–44.

21 П. Куве, П. Финн. Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу. М.: ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2015. С. 149. Режим доступа http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=17806677

22 ГАРФ. Ф. 8131, оп. 32, № 6194. Л. 11.

23 Борис Пастернак. Переписка с американским издателем «Доктора Живаго». Знамя, 2005, № 3. С. 154.

24 Б.Л. Пастернак. Полное собрание сочинений в 11 томах. Том X. М.: Слово, 2005. С. 414.

25 Исаак Генри Шапиро (19.04.1906 — 04.04.1991) жил в СССР с 1933 года, женился на Людмиле Никитиной, дочери советского профессора, в 1937 году освещал «показательные» судебные процессы, имел пропуск в Колонный зал Дома союзов, работал в United Press Associated c 1937 года.

26 Следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР Н. Преображенский.

27 К.И. Чуковский. Собрание сочинений: В 15 т. Т. 13. Дневник (1936–1969). 2-е изд., электронное, испр. — М.: Агенство ФТМ, Лтд, 2013. С. 284–285.

28 Б.Л. Пастернак. Полное собрание сочинений в 11 томах. Том X. М.: Слово, 2005. С. 449.

29 ГАРФ. Ф. 8131, оп. 32, № 6194. Л. 81.

30 Там же. С. 29.

31 Из архивов О.И. Поповой.

32  «А за мною шум погони…» . С. 187–189

33  Там же. С. 243–247.

34  Испанский писатель, аристократ, революционер, актер, снявшийся в знаменитом «Завтраке у Тиффани».

35 Там же. С. 182–187.

36  Там же. С. 180–181.

37  Ср.: Е.В. Пастернак. «Перехваченные письма». С. 212–213.

38  Государственный деятель, сын Уинстона Черчилля.

39  Там же. С. 190.

40  Там же. С. 191–193.

41  Данное письмо в деле отсутствует.