Любовники,
безумцы и поэты
Воображенью отданы во власть.
Умалишенный всюду видит бесов.
Влюбленный, точно так же
полоумен,
В чернавке видит светлую красу.
У. Шекспир. «Сон в летнюю ночь».
Перевод Осии
Сороки
Переводов пьес Шекспира на русский язык,
в том числе и «Сна в летнюю ночь», существует множество: есть переводы точные и
академические, требующие обращения читателя к сопутствующим комментариям, есть
более простые и вольные. У перевода Осии
Сороки, взятого румынским режиссером Сильвиу Пуркарете за основу новой постановки «Сна...», есть два
неоспоримых преимущества: во-первых, этот перевод изначально был создан для
театрального зрителя, а потому не требует дополнительных пояснений, а
во-вторых, шекспировский текст в интерпретации Сороки лишен сентиментальности и
романтических украшательств, которыми во все времена любили снабжать его
переводчики, создавая произведения часто прекрасные, но имеющие мало
отношения к Шекспиру: так, например, в оригинале знаменитого 130-го сонета,
известного всем в переводе Маршака («Ее глаза на звезды не похожи / Нельзя уста кораллами назвать...), изо рта возлюбленной
лирического героя «воняет» (какой уж там «фиалки не-жный лепесток» — ничего
подобного у Шекспира днем с огнем не найдешь), а кожа ее — тускло-коричневого
цвета, и даже не цвета, а масти, потому как автор употребляет прилагательное,
которое обычно применяется не к людям, а к домашней скотине. Шекспир — автор не
сентиментальный и не романтический, ему в принципе чужды попытки приукрасить —
что человеческое тело, что человеческую душу: он обладает, как замечает
переводчик в предисловии к «Сну в летнюю ночь», «необычной, жестокой,
разительной трезвостью взгляда, уменьем «дать страсти с плеч отлечь, как
рубищу»... Этот трезвый, почти жестокий взгляд на человеческую природу режиссер
делает стержнем своей постановки, и «Сон в летнюю ночь» выходит не совсем
комедией, хотя зрительный зал то и дело взрывается смехом.
Сильвиу Пуркарете и художник Драгош Бухаджар создали два
самостоятельных взаимосвязанных мира: мир людей и мир духов; первый
решен в черно-белых тонах и предельно минималистичен:
собственно, на сцене практически нет декораций, если не считать самостоятельной
декорацией пустое пространство, в котором разворачивается все первое действие —
до появления фей и эльфов, когда с потолка на сцену опускаются причудливые
барочные люстры, представляющие собой одновременно и лес, и ярко сияющие
созвездия колдовской ночи, и чары, окутывающие героев. Отношения миров
людей и духов можно выразить одной фразой: «Люди — ну ж и дурачье!», которую
произносит Робин-добрый малый, сельский эльф,
обязательный в пьесах Шекспира шут-трикстер — его
образ, один из самых запоминающихся в спектакле, создала актриса Наталья Парашкина, которая также исполняет роль Филострата,
распорядителя празднеств при дворе герцога афинского Тезея. К словам шутов у
Шекспира вообще следует относиться с наибольшим вниманием: среди его персонажей
именно шуты обладают авторской «трезвостью взгляда» и обнаруживают ее с
позволенной только шутам непосредственностью: люди слабы и непостоянны, им
стоит лишь смазать веки соком волшебного цветка, и они тотчас забудут прежнюю
страсть и загорятся новой.
Впрочем, ведь и духи — ничем не
лучше людей, и царица эльфов Титания точно так же,
попав под власть цветочных чар, влюбляется в осла... Смешно ли это? Пожалуй, смешно, как смешна всякая путаница и несуразица: вот
только что юноши Лисандр (Игорь Гоппиков)
и Деметрий (Александр Муравицкий)
были без ума от прекрасной Гермии (Александра Мамкаева), и вот уже они отвергают ее и готовы драться друг
с другом за Елену (Елена Карпова). Но если хотя бы на мгновение
задуматься, ситуация предстанет совсем в ином свете: мрачном и почти трагическом,
и станет ясно, что сок волшебного цветка нужен только для ускорения действия,
для проявления превратностей действительности, в обычной жизни сглаженных
течением времени. Для этого же нужна магическая ночь на
первое мая, когда духи и призраки устраивают свой праздник, «шалая ночь», как
предлагает ее называть Осия Сорока, потому как
оригинальное название пьесы — «A Midsummer Night’s Dream» — идиома, в
буквальном переводе утрачивающая смысл, хотя и существует устоявшееся ошибочное
представление о магической шекспировской ночи как о ночи на Ивана Купалу (один
из переводных вариантов названия пьесы — «Сон в Иванову ночь»). Шекспир
предположительно писал так называемую «свадебную маску» — легкую
развлекательную комедию, предназначенную для разыгрывания на свадебных
торжествах, но Пуркарете поставил спектакль с тем же
размахом и требующий такой же глубины восприятия, что и его предыдущие
эпические театральные полотна.
Человеческий мир легкомыслен и
жесток одновременно, таинственный мир — мир снов и видений — еще более
легкомыслен, жесток и немного инфернален, что вполне
согласуется с представлениями времен Шекспира: феи, эльфы и духи — отнюдь не
ангелы, по случаю они могут и безжалостно подшутить над человеком, и только по
настроению бывают к нему благосклонны. В свете этого становятся понятными и
автоматы Калашникова в руках персонажей, и эльфы и феи, обликом больше
напоминающие бесов и демонов, и прозрачный намек на графа Дракулу в образе Оберона. Зло и добро в спектакле неотделимы
друг от друга и находятся в сложных взаимоотношениях, и ни один персонаж не
поддается однозначной трактовке. Иными словами, все как в жизни, и с XVI века,
когда была создана пьеса, ничего не изменилось: тексты великого драматурга вне
времени, но и вне географического пространства: и пространство, и время в них
предельно условны. Шекспировский текст предоставляет
режиссеру практически абсолютную свободу, поскольку с ним ничто не диссонирует:
ни звонящий в кармане у эльфа Робина мобильный телефон, ни плюшевая панда.
Сильвиу Пуркарете изображает персонажей
марионетками в руках сильных мира сего, с одной стороны, и рабами собственных
страстей — с другой: две пары влюбленных — Лисандр и Гермия, Деметрий и Елена, —
представляют собой именно таких мейерхольдовских сверхмарионеток, их движения четко выверены, слаженны и
механистичны, речь отрывиста. Четверо молодых актеров, каждый из которых
обладает яркой индивидуальностью, сумели создать убедительную иллюзию того, что
их персонажам немудрено перепутать друг друга и без
всякого колдовства: они и так похожи друг на друга, как братья и
сестры-близнецы. Как бы в противовес им подчеркнуто
свободными от условностей и живыми выглядят другие две пары: герцог Тезей и его
невеста Ипполита, царь эльфов Оберон и царица эльфов Титания, которых согласно уже устоявшейся традиции играет
одна пара актеров (Константин Анисимов и Мария Шульга (в другом составе — Мария
Мещерякова).
Настоящую «свадебную маску»
разыгрывают афинские ремесленники, задумавшие поставить в честь свадьбы Тезея и
Ипполиты «скорбную комедию» «Пирам и Фисба». Правда,
здесь нужно сделать небольшую оговорку: в «Сне в
летнюю ночь» присутствует не один, а сразу два шута: уже упомянутый эльф Робин
и Ник Мотовило (Леонид Алимов), ткач, превращенный Робином в осла и ставший
объектом страсти царицы эльфов. Именно околдованный Мотовило
в ответ на признание Титании произносит печальную
реплику, служащую противовесом всего происходящего в пьесе: «Думается
мне, сударыня, что любовь ваша малорассудительная. Но, правду говоря, нынче
любовь с рассудком компанью водят редко. И тем
прискорбней, что добрые люди не удосужатся их сдружить». Трезвость рассудка
сохраняет человек с ослиной головой на плечах, и неслучайно разыгранная дружной
компанией «скорбная комедия» представляет собой откровенную пародию на «Ромео и
Джульетту»: человеку невлюбленному влюбленные кажутся не больше чем безумцами,
их страсти — поводом для сожалений или для насмешек. В пьесах Шекспира всегда
присутствует множество внутренних связей, рифм; как в симфонии, каждая тема
разрабатывается в них сразу на нескольких уровнях. Не сократив текст
первоисточника ни на одну фразу, режиссер сохранил и все эти внутренние связи и
рифмы.
Когда наступает утро, эльфы и феи
улетают, причудливый лес люстр поднимается к потолку, но волшебство остается:
увидев ткача Мотовило в роли Пирама, Ипполита,
мгновение назад бывшая Титанией, вздрагивает, как
будто что-то припомнив, а Деметрий будет всю жизнь
любить свою Елену, зачарованный соком цветка. «Сон в летнюю ночь», очевидно,
можно считать одной из самых ярких премьер театрального сезона: спектакль
получился новаторским, очень в духе «Балтийского дома», на сцене которого можно
увидеть самые авангардные постановки, но в то же время — и традиционным, с
бережным отношением к тексту и сдержанной актерской игрой. Режиссеру Сильвиу Пуркарете удалось
воплотить мощную и завораживающую фантасмагорию и в то же время — поставить не
«русского Шекспира», но «вечно современного» Шекспира по-русски, в
котором при желании можно обнаружить не только общефилософский, но и политический
подтекст и взглянуть на сценическое действо, как в безжалостно прямое зеркало.
