Александр Шаравин

Ирак как зеркало российской военной реформы

Александр Александрович Шаравин родился в 1952 году в Новосибирске в семье кадрового военного. Закончил Ленинградское высшее военно-топографическое командное училище, затем — Военно-инженерную академию им. Куйбышева. Доктор технических и кандидат военных наук, профессор, действительный член Академии военных наук, полковник запаса. Служил в Вооруженных силах с 1969 по 1993 год. Последняя должность на действительной службе — начальник группы разработки военной доктрины Центра военно-стратегических исследований Генерального штаба МО РФ.

В настоящее время директор Института политического и военного анализа, главный редактор газеты “Гражданин”. Печатается в периодических изданиях, выступает по радио и телевидению по военным и политическим вопросам.

Из недавней иракской кампании каждый заинтересованный наблюдатель может извлечь свои уроки. Что в действиях коалиции, прежде всего, конечно, американских войск, должно броситься в глаза нам в России? Какими мы увидели собственные Вооруженные силы в зеркале этой войны и какие для себя выводы из увиденного нам предстоит сделать?

В первую очередь следует отметить внимание к жизни каждого военнослужащего, характерное для ВС США. Американцы четко фиксируют количество не только погибших, но и пропавших без вести и попавших в плен. Поименные списки потерь обновляются и публикуются ежедневно. По окончании кампании руководство ВС отчитывается перед Конгрессом за понесенные потери. Излишне даже говорить, какой контраст это составляет с нашей ситуацией. На протяжении всей истории страны “от Рюрика до наших дней” жизнь военного не имела никакой ценности, заваливание противника трупами остается очень распространенным “тактическим приемом” как Советской, так и Российской армии. Достаточно вспомнить лобовой штурм Зееловских высот в середине апреля 1945 года или штурм Грозного в январе 1995 года. Или, например, кровопролитные бои в 1942—1943 годах за Ржевско-Вяземский плацдарм, который немцы оставили сами после поражения под Сталинградом. В итоге наши фактически напрасные потери превысили 800 тысяч бойцов. Каковы потери наших ВС в ходе Великой Отечественной, до сих пор неизвестно. Не исключено, что даже обнародованная 10 лет назад цифра в 8,6 миллиона является сильно заниженной. Очевидно, что столь “вольное” обращение с жизнями своих солдат и офицеров абсолютно недопустимо для цивилизованной страны.

Наши ВС в Чечне одних генералов потеряли ненамного меньше, чем американцы военнослужащих всех званий в Ираке. У США погибло в этой войне 125 человек. Потери ВС РФ в первую чеченскую кампанию, по официальным данным, составили 5552 человека, во вторую чеченскую также превысили 5 тысяч человек. Только в ходе второго штурма Грозного погибло около 400 военнослужащих, и это при том, что второй штурм был организован намного лучше первого. Нынешняя Россия не может себе такого позволить не только по гуманитарным, но и по демографическим причинам — генофонд нации и так уже сильно подорван. Причем надо подчеркнуть: речь идет не о том, чтобы заключить очередной “мир” с бандформированиями — это как раз приведет к увеличению потерь. Речь о том, что надо по-другому воевать и начать заботиться о людях. Командир в Российской армии должен, как и в ВС США, отчитываться перед парламентом за каждого погибшего бойца, а общество должно воспринимать как национальную трагедию гибель каждого солдата, а не только массовые катастрофы типа “Курска” или Ми-26 у Ханкалы.

Война в Ираке подтвердила решающее значение для успеха боевых действий технологического превосходства. Заметная в последнее время абсолютизация террористических методов ведения войны, когда техника играет второстепенную роль, является очевидной ошибкой. Классические войны между регулярными армиями были, есть и будут. Развеяны многие мифы о бескровной войне, широко бытовавшие перед началом операции. Энтузиасты предполагали, что непосредственных боестолкновений вообще не будет, американцы обойдутся вовсе без потерь. Скептики предсказывали ожесточенные бои и жертвы среди американцев, исчисляемые многими тысячами погибших. Почти все ожидали мощной авиационной подготовки и были смущены ее относительно скромными масштабами. Истина, как часто бывает, лежала посередине. Контактные бои были, но крайне немногочисленные даже на тактическом уровне. А что касается авиационной подготовки, то она была очень мощной, но не по масштабам разрушений, не по количеству затраченных бомб, не по длительности воздушной операции, а по эффективности, по полученным результатам. И это — следствие технологических достижений. Именно техническое превосходство позволило американцам одержать победу в кратчайший срок с минимальными потерями в войне с противником, имеющим значительный перевес в численности личного состава. Применение высокоточного оружия (ВТО) резко возросло по сравнению с предыдущими войнами — по некоторым данным, до 85% целей в ходе этой кампании было поражено высокоточными боеприпасами. Всего 12 лет назад, во время “Бури в пустыне”, этот показатель составлял 10—15%, хотя ту войну было принято считать первой войной высоких технологий. В Югославии ВТО поразило 40% целей. Американское высокоточное оружие чрезвычайно разнообразно — от противотанковых ракетных комплексов с лазерным наведением и дальностью стрельбы 10 км до крылатых ракет, наводимых по данным спутников на расстояние 2,5 тысячи км. Многие неуправляемые боеприпасы, например авиабомбы, модернизированы и стали управляемыми, что многократно повысило их точность и, соответственно, снизило расход.

В результате иракские части и подразделения были лишены возможности вести какие бы то ни было активные действия на открытой местности. Выход за пределы городов приводил к огромным потерям и немедленной утрате боеспособности. К тому моменту, когда американские войска достигли Багдада, большинство иракских соединений было разгромлено, потери были на 2-3 порядка выше, чем у войск коалиции, оборона утратила всякую организованность и носила очаговый характер. Дальнейшее сопротивление не имело смысла, и именно это привело к мгновенному развалу иракской армии.

Реализация технического превосходства была бы невозможна без оперативного (боевого), технического и тылового обеспечения, уровень которого в американских ВС очень высок. Речь идет о системах разведки, радиоэлектронной борьбы (РЭБ), связи, управления, целеуказания, навигационного обеспечения, управления тылом, о стратегических перебросках, бесперебойных поставках войскам расходуемых материалов (ГСМ, боеприпасов, продовольствия, запчастей и т.д.), медицинской и спасательной службах. Хотя сбои в работе тыловых служб коалиции в ходе иракской кампании имели место, в ВС РФ они были бы на порядок больше. Группировка, оторвавшаяся от баз снабжения на такое большое расстояние, как 3-я механизированная дивизия и 1-я дивизия морской пехоты США, наступавшие на Багдад, в российских условиях утратила бы боеспособность уже через нескольких дней из-за неудовлетворительного тылового обеспечения. Применение высокоточного оружия и широкое использование сил специального назначения, что для американской армии играет теперь основную роль в ходе боевых действий, было бы невозможно без отличной работы разведки (воздушной, как пилотируемой, так и беспилотной, космической, электронной, агентурной, диверсионной) и навигации. Да и эффективность неуправляемого оружия (ствольных артсистем, реактивных систем залпового огня и т.п.) благодаря этому возрастает многократно, приближаясь к уровню эффективности ВТО.

Навигационное обеспечение в ВС США, то есть возможность определить свое местоположение на земной поверхности с очень высокой точностью, доходит в настоящее время не только до отдельных подразделений и бронеобъектов, но и до каждого военнослужащего. Можно заметить, что вооружение и техника (танки, авиация, корабли) у американцев остались те же, что и в 1991 году, а вот уровень обеспечения возрос чуть ли не на порядок. Например, полоса пропускания спутниковых каналов связи увеличилась по сравнению с той войной в 7 раз. Бумажные карты практически исчезли из употребления в американской армии, их заменили электронные карты с трехмерными виртуальными моделями местности.

В ВС РФ таких средств до сих пор нет даже на уровне дивизии. Системы связи, разведки и управления в нашей армии отстают от современного уровня на несколько поколений, что многократно снижает эффективность действий ВС. Как пример можно привести отсутствие беспилотных летательных аппаратов стратегического и оперативного назначения и очень малое количество тактических БПЛА. И это при том, что ВС США уже насыщены разведывательными беспилотными летательным аппаратами всех классов. Теперь задача состоит в создании боевых БПЛА. Самолеты дальнего радиолокационного обнаружения А-50 имеются лишь в очень небольшом количестве, при этом по качеству они заметно отстают от американского Е-3, самолета разведки наземных целей, подобных Е-8, у нас нет даже в проекте. Также очень слабо развиты средства радиоэлектронной борьбы. Уровень тылового обеспечения абсолютно не соответствует современным требованиям, причем реализация лозунга “сокращение армии за счет тыловых подразделений” лишь усугубляет ситуацию и еще больше снижает эффективность ВС.

Еще одной особенностью ВС США является высокий уровень инициативы личного состава. Подразделениям и соединениям определяется лишь общая задача, способы ее решения они ищут самостоятельно, в зависимости от условий обстановки, тем более что системы связи и управления им это позволяют. Таким образом значительно повышается эффективность ведения боевых действий. ВС РФ полностью унаследовали традиции Советской армии, где инициатива совершенно не приветствовалась. Образ действий командира любого уровня жестко определяется вышестоящим командованием. Хотя у нас любят цитировать суворовские слова о том, что “снизу виднее” и что “каждый солдат должен знать свой маневр”, в реальности действует лишь один принцип: “инициатива наказуема”.

Обратной стороной высокой инициативности является опасность нанесения ударов по своим войскам из-за несогласованности действий различных подразделений, родов войск и видов ВС по месту и времени. Как можно было наблюдать в течение иракской кампании, проблема friendly fire до конца американцами так и не решена, однако с помощью средств боевого обеспечения потери от него минимизированы. В ходе иракской кампании от огня своих США потеряли всего 1 военнослужащего, Великобритания — 5. Потери в технике составили 1 самолет, 1 пусковая установка зенитно-ракетного комплекса “Пэтриот”, около 10 танков и БМП.

В связи с этим очень странно было слушать злорадные выступления некоторых наших военных и гражданских экспертов по поводу гибели американских и английских солдат от огня своих. Если бы Российская армия вела боевые действия такого же масштаба, то даже при обычном отсутствии всякой инициативы снизу стрельба по своим стала бы обычным делом, а если бы возможность такой инициативы вдруг была предоставлена, потери от “дружеского огня” были бы на порядок, а то и на два выше англо-американских.

Немало комментаторов (в основном из тех, кто давал прогнозы об “иракской земле, горящей под ногами оккупантов”, о “Багдаде — втором Сталинграде”) заявляет теперь, что иракская армия не была разгромлена, потому что и не воевала по-настоящему. Согласно этой версии, американцы просто купили иракский генералитет и провели, так сказать, “договорную войну”. Нет сомнений, что часть военного — а может, и не только военного — руководства Ирака и впрямь была подкуплена, тем и объясняются многие странности войны. Но если такое происходит в масштабах, способных оказать существенное влияние на ход событий, это только подтверждает ущербность и недееспособность тоталитарного режима при столкновении с действительно мощным противником. Иракские генералы потому и оказались продажными, что американцы своими действиями доказали им полную бесперспективность сопротивления. А готовность сражаться вопреки здравому смыслу и инстинкту самосохранения не обнаружилась в нужном количестве. Видимо, страх перед диктатором не равнозначен самоотверженному патриотизму.

Психологический фактор на войне вообще имеет значение не меньшее, чем деньги. Здесь нельзя не сказать об информационной войне. Во всех войнах конца ХХ — начала ХХI века Америка старается обеспечить полную поддержку общественного мнения как внутри страны, так и за рубежом, а также психологически подавить и дезинформировать противника. В случае с войной в Ираке добиться поддержки мирового общественного мнения американцам не удалось, что привело к затягиванию сроков начала операции. Это, в свою очередь, заставило ВС США устроить “гонку к Багдаду”, поскольку сокращение сроков операции было важнейшим фактором как по природно-климатическим, так и по политическим условиям. Однако американским пропагандистам удалось добиться главного — полной поддержки войны внутри самих США. Это обеспечило очень высокий моральный дух в войсках, что стало одним из решающих факторов быстрой победы с минимальными потерями. Таким образом, Америка сделала адекватный вывод из опыта вьетнамской войны, которую она проиграла не столько противнику на поле боя, сколько собственным СМИ и общественным организациям пацифистского толка. Пресловутая “боязнь потерь”, якобы характерная для американцев, объясняется не только вышеупомянутой необходимостью отчета перед Конгрессом, но и давлением общественного мнения. В ходе иракской кампании общественность США в целом поддерживала операцию, то есть заведомо готова была принять определенный уровень потерь, что позволило армии действовать более свободно и демонстрировать еще большую инициативу и темп наступления.

Россия проиграла первую чеченскую войну почти так же, как США — вьетнамскую, то есть скорее своим, чем противнику. Во второй чеченской ситуация хотя и изменилась, но не принципиально. Действия некоторых СМИ, а также политических и общественных организаций объективно способствуют деморализации и разложению собственных войск, что ведет к подрыву их боевого духа и росту потерь. Можно без всякого преувеличения сказать, что виновниками большей части потерь среди российских военнослужащих и мирного населения являются “правозащитники” и “миротворцы” всех оттенков. Парадокс данной ситуации заключается в том, что для России война в Чечне гораздо более справедлива, чем иракская кампания для США. Наша страна борется с вооруженным сепаратизмом, религиозным экстремизмом, международным терроризмом, да и с обычным уголовным бандитизмом, действующим внутри российских границ. США, безусловно, свергли диктаторский режим, который не мог вызывать каких-либо симпатий, однако сделали это весьма сомнительными с юридической точки зрения методами. Ирак от Америки далеко, исходившая от него угроза для США была отнюдь не очевидна. Тем не менее, каждый американский рядовой знал, что в Ираке он защищает Америку и демократию. А нашим солдатам внушают, что это “не их война”, что им нечего делать в Чечне, что они гибнут за чужие интересы и чужие деньги.

Очень показательна была реакция наших СМИ на спасение рядовой Джессики Линч, попавшей в плен в самом начале войны и затем освобожденной из иракского госпиталя в ходе спецоперации. Наши журналисты обвинили американцев в том, что те устроили PR-акцию, а некоторые договорились до того, что девушка была ранена недостаточно тяжело (видимо, поэтому спасать ее было необязательно). Так что и здесь поведение российских СМИ показывает, что человек у нас до сих пор ничего не значит.

Иракская война, таким образом, в очередной раз наглядно подтвердила: нынешние Вооруженные силы РФ требованиям, предъявляемым к современной армии, не отвечают, а следовательно, их радикальное реформирование совершенно необходимо. Основным содержанием реформы военной организации государства должно стать приведение ее в соответствие с уровнем реальных и потенциальных угроз, с необходимым объемом задач по надежной защите национальных интересов Российской Федерации.

Для успешного реформирования армии необходима научно обоснованная концептуальная база, ориентированная на поэтапное решение сложных многоплановых задач. До сего дня из-за постоянной смены акцентов и приоритетов при разработке концептуальной базы реформирования она так и не смогла принять логически стройного и завершенного вида.

Кроме того, отсутствие у властной элиты понимания на перспективу национальных интересов России препятствует определению реальных задач военной организации государства. Имеют место серьезные противоречия между новыми задачами и старыми способами их решения, продолжается топтание на месте и распыление выделяемых государством ресурсов.

Даже военно-политические и военно-стратегические основы Военной доктрины РФ, принятой в апреле 2000 года, носят малоприменимый для военной практики характер. Четырехгодичный процесс разработки текста доктрины оказался непозволительно долгим и в итоге не соответствующим реалиям завтрашнего дня и возможностям нашего государства. Отрицательную роль сыграл сложный механизм согласования, неточный прогноз спектра потенциальных угроз, хотя над проектом Доктрины работало около 20 различных министерств и федеральных служб. Не успев появиться на свет, доктрина уже устарела.

Реформирование Вооруженных сил должно проводиться и координироваться в рамках общего замысла совершенствования военной организации государства, на основе комплексной и экономически сбалансированной государственной программы. В выработке основных положений программы должны участвовать министерства, службы и ведомства, которые составят основу новой военной организации Российской Федерации в ближайшем будущем.

Существует несколько вариантов реформирования Вооруженных сил, которые не требуют значительных затрат, и приступить к их реализации можно уже сегодня. Однако рассчитывать на быстрое проведение реформы и получение от нее отдачи нельзя. Шаги должны быть небольшими, но последовательными и взвешенными.

На мой взгляд, в силу исторических, этнополитических, социально-экономических и пространственно-географических факторов и условий, сложившихся в Российской Федерации, основу военной реформы должны составлять два параллельных, но разноскоростных процесса, проводимых в несколько этапов.

Первый процесс должен проходить под жестким контролем Президента РФ — Верховного главнокомандующего. Он связан с созданием воинских формирований новой организационно-штатной структуры, оснащенных по последнему слову техники. В его основу должен быть положен принцип последовательности: сначала формируются органы управления новых частей и соединений, затем создаются подразделения, части и на последнем этапе — соединения. В целом такую задачу могла бы выполнить оперативная группа при Президенте РФ, состоящая из высокоэрудированных, интеллигентных, профессионально подготовленных в военном отношении генералов и старших офицеров. Она должна напрямую подчиняться Верховному главнокомандующему, в противном случае вся идея будет загублена.

Нынешние Министерство обороны и Генштаб ни в коем случае нельзя допускать к руководству процессом перестройки ВС. Их главная задача должна остаться прежней — управлять Вооруженными силами в мирное время, проводить подготовку войск (сил) к защите национальных интересов от реальных и потенциальных угроз, что составляет основное содержание второго процесса реформирования. Он касается существующих сегодня ВС, и главное здесь — поддержание их боеспособности. Прежнему офицерскому корпусу Вооруженных сил необходимо дать возможность выслужить установленные законодательством сроки. Лучших офицеров следует использовать для комплектования вновь создаваемых воинских формирований в соответствии с рекомендациями специально созданной по Указу Президента РФ комиссии. В ее состав могли бы войти представители администрации президента, Главного управления кадров МО РФ. Комиссия должна будет отобрать достойных и способных офицеров, которые, в свою очередь, будут учить и воспитывать новое поколение офицерского корпуса. Недопустимо пугать действующих офицеров снижением воинских категорий, лишением льгот. С большой осторожностью надо подходить к массовым сокращениям. Они не укрепляют Вооруженные силы и особой экономии не дают, а могут лишь серьезно подорвать боеспособность армии.

Не секрет, что ни система управления армией и другими силовыми структурами, ни отношения между людьми внутри армии и флота так и не изменились со времен СССР. По сути, мы имеем дело с остатками советской армии. Она создавалась для защиты интересов тоталитарного государства с мощной идеологией, которую формировала и несла в массы КПСС. Очевидно, что армия нового Российского государства должна строиться на совсем иной идеологии. В соответствии с ней нужно пересматривать историю российских Вооруженных сил, опыт и традиции как дореволюционной, так и советской армии. Даже в нынешних неблагоприятных “идеологических условиях” наши солдаты и офицеры сохранили высокий моральный дух, чему мы все были свидетелями во время второй чеченской войны. Поддержание и укрепление такого духа — одновременно и цель, и важнейший метод военной реформы. (К слову сказать, здесь очень велика роль наших СМИ. Хотелось бы, чтобы журналисты прекратили борьбу с армией собственной страны, чтобы они воспринимали Российскую армию как свою.)

Существующие ныне Вооруженные силы должны по мере создания новых воинских формирований и вывода прежних из боевого состава превратиться в новую организацию — Российскую армию. Процесс “реформирования по частям” во времени может составить от 5 до 15 лет, в зависимости от требуемой численности новых ВС. Исторический опыт России подтверждает, что именно путем создания новых воинских формирований и можно осуществить переход к качественно новой армии.

Вспомним потешные полки Петра I. Ведь именно из них сформировалась новая Российская армия, которая разгромила и шведов, и турок, превратив Россию в мировую державу. Кстати, большевики использовали такой же прием. Ведь Красная армия создавалась на базе царской, из тех же самых солдат и царских офицеров. Можно вспомнить и зарубежный исторический опыт. Наполеон создал новую армию на основе королевской. Еще пример: в настоящее время Германия, по сути, создает новый Бундесвер. А в 30-е годы практически с нуля в Германии был создан Вермахт. Эта армия служила преступным целям, но с чисто военной точки зрения по многим параметрам была лучшей в мире.

Для новых воинских формирований нужно выработать сбалансированную организационно-штатную структуру. При этом необходимо иметь в виду, что роль высокоточного оружия, доля сложного вооружения и техники будет возрастать. Если сократить части и подразделения обеспечения, как это сейчас нередко предлагается, то решаемые ими задачи просто будут переложены на плечи военнослужащих из боевых частей, которые вынуждены будут заниматься хозработами вместо боевой подготовки. Что касается частей оперативного (боевого) обеспечения, например радиоэлектронной борьбы, топогеодезических или войск связи, то их нужно не сокращать, а технически перевооружать, интенсивно обучать новым способам использования в военных действиях.

Представление о переходе армии на контрактную основу как о ключе к решению всех проблем — это один из мифов, который был сформирован за последние годы. Самое главное, что волнует мать, отправляющую своего сына в армию, — чтобы он не был там искалечен, чтобы был одет, обут и накормлен, чтобы никто над ним не издевался, не ущемлял его достоинства и чтобы он был полноправным гражданином своей страны. Разве переход на контрактную основу решает эту проблему? Нужно переходить на другие отношения внутри армии, а как она будет формироваться, на контрактной ли основе, или на основе всеобщего призыва — это покажет время.

Чтобы сделать военную службу привлекательной и уважаемой, необходимо решить ряд социальных проблем. Военнослужащие не должны знать, что такое задержка денежного содержания, нехватка квартир или отсутствие материальных средств для организации и проведения оперативной (боевой) подготовки войск. Если им хотя бы один раз вовремя не выдадут денежное довольствие, можно считать, что очередная реформа захлебнулась.

Очень важный вопрос — порядок выдвижения офицеров на должность. Петр I ввел систему “баллотировки”. Заключалась она в том, что решением офицерского собрания части объявлялся конкурс, в котором участвовало 2-3 кандидата. Победитель определялся тайным голосованием. Российский император считал, что только с помощью такой системы можно остановить карьериста и по достоинству оценить профессионала военного дела. При этом предполагалось, что командир полка имеет право отменить решение офицерского собрания, лишь мотивированно доказав, почему он хочет назначить на должность другого человека, а не того, которого избрало офицерское собрание. Однако события такого оборота не принимали ни разу, ни один командир полка не воспользовался своим правом. Дело в том, что если бы его назначенец плохо себя проявил в боевой обстановке или в повседневной деятельности, то командир полка должен был уходить в отставку вместе с ним. Никто не хотел принимать на себя такую ответственность. Благодаря баллотировке у нас были адмирал Ушаков и генералиссимус Суворов, фельдмаршал Кутузов, Багратион и много других выдающихся генералов и офицеров.

Подобная система есть и в других армиях. Известно, как трудно занять генеральскую должность в вооруженных силах США, какое количество испытаний и тестов должен пройти кандидат. В конкурсах участвуют сотни людей на одно место. У нас же система осталась прежней. В результате — если посмотреть, скажем, на группировку ВС РФ в Чечне, то создается впечатление, что в нашей армии всего два или три боеспособных генерала, хотя общее их количество превышает две тысячи. Вряд ли такую ситуацию можно считать нормальной, и это свидетельствует о том, что система выдвижения офицеров требует радикального изменения.

Кадровый вопрос касается не только офицерского состава, но и младших командиров. У нас в Вооруженных силах сегодня очень слабое сержантское звено, подготовкой и воспитанием младших командиров практически не занимаются. Поэтому офицеры выполняют функции сержантов, генералы работают за офицеров и т.д. В результате мы имеем то, что имеем. Дедовщина возникает только там, где нет нормального сержанта. Поэтому очень важно, прежде всего, продумать и затем создать новую школу подготовки и воспитания младших командиров — сержантов. Их надо отбирать из тех солдат, которые уже отслужили срочную службу. На основе тщательного отбора должны формироваться специальные подразделения, где в течение полугода будут готовить сержантов. Здесь в очередной раз в пример можно поставить ВС США, где роль сержантов чрезвычайно велика. Существует даже должность Главный сержант ВС, который регулярно встречается с президентом страны. Размеры денежных окладов сержантов высшего ранга с большим сроком службы могут превышать оклады старших офицеров. Младший командный состав полностью освобождает офицеров от решения проблем повседневной жизни рядового состава и позволяет сосредоточиться на подготовке к боевым действиям и управлении войсками в бою. Можно сказать, что высочайший уровень боевой подготовки и слаженности подразделений, продемонстрированный ВС США в Ираке, является в первую очередь заслугой американских сержантов.

Двенадцать лет прошло, как нет КПСС, а мы до сих пор не можем решиться назначить гражданского министра обороны. Во всем мире министр обороны — это тот человек, который представляет общество в Вооруженных силах, а с другой стороны — лоббирует интересы этой силовой структуры в парламенте, правительстве, в гражданских ведомствах, несет политическую ответственность за Вооруженные силы. Разумеется, Сергея Иванова формально можно считать человеком гражданским (в том смысле, что он не является выходцем из ВС), но фактически он возглавил старое, чисто военное министерство. Поэтому никакого гражданского министра у нас по-прежнему нет, любое гражданское лицо, даже на очень высокой должности, попавшее внутрь прежней системы, заведомо вынуждено играть по правилам этой системы. В начале 90-х так случилось с Андреем Кокошиным, сегодня его судьбу повторяет Сергей Иванов.

Успех военной реформы напрямую связан с отношением общества к армии и людям в погонах. Человек в погонах не должен ничего ни у кого просить. Он служит своей Родине, своему народу, и государство за это обязано обеспечить его всем необходимым.

Еще одна сторона проблемы — система управления войсками и оружием, техническое оснащение и всестороннее обеспечение Вооруженных сил. Они нуждаются в серьезном изменении, совершенствовании и обновлении. Необходимо по-новому готовить органы военного управления, переоснащать пункты управления, совершенствовать средства связи, перенося акцент на автоматизацию функций и повышение мобильности всей системы управления. Ради оперативности в принятии решений, точности и эффективности выполнения боевых задач в назначенные сроки, тесного взаимодействия в ходе их выполнения при защите жизненно важных интересов России боевые части и подразделения должны быть обеспечены средствами автоматизации и мобильной связи.

С техническим оснащением связано кардинальное изменение облика российской армии XXI века. Сегодня мы серьезно отстаем в этом отношении от западных армий, причем это отставание нарастает. По боевому потенциалу, в частности по огневой мощи, маневренности, управляемости и другим показателям, российские воинские формирования почти в три раза уступают американской армии. Доля современного вооружения и военной техники в ВС России в среднем составляет не более 20—30%, оставшаяся часть — это морально устаревшее или выработавшее свой гарантийный срок вооружение. Крайне низки, по сравнению с необходимыми нормами, запасы продовольствия, горючесмазочных материалов, количество ракет, снарядов и других материальных ресурсов. На флоте спасательные средства либо отсутствуют, либо их эффективность явно недостаточна. Печально сознавать тот факт, что мы входим в третье тысячелетие с армией середины XX века. Надо искать новые нестандартные технические решения, шире использовать потенциал и возможности научно-исследовательских учреждений Министерства обороны РФ. Необходимо решительно бороться с советской системой диктата ВПК, когда он давал Вооруженным силам не то, что им надо, а то, что он может произвести.

Без сомнения, жизненно важными для армии являются вопросы финансирования. Прежние приоритеты в военном бюджете не выдерживают критики, особенно это касается расходов на всестороннее обеспечение боевых соединений и частей. В последние годы практически все деньги, которые отпускались на Вооруженные силы, тратились на их содержание. При этом денежное довольствие офицерам все равно выплачивалось с опозданием и не в полном объеме. Это совершенно недопустимо. Военный бюджет должен быть на уровне 3,5% от ВВП страны, он должен быть прозрачным и находиться под контролем гражданского общества, гражданского министра обороны, под контролем Государственной думы.

Одна из важнейших задач — построить цивилизованные отношения между людьми в погонах и гражданским обществом. Процесс этот идет болезненно, но есть и положительные изменения. Мы видим, что армия становится более открытой, а общество — более осведомленным о том, что происходит в Вооруженных силах. Это совершенно нормально. Всякий открытый диалог, в том числе в Государственной думе, в средствах массовой информации, способствует взаимопониманию, необходимому для успешного реформирования наших Вооруженных сил.

Принятая недавно правительственная программа военных реформ, может быть, поспособствует решению каких-то частных проблем.

Но сути дела — построения новой армии — не касается и она. А потому коренного улучшения ситуации от нее ждать не стоит.