Об авторе | Юрий Ильич Гурфинкель — доктор медицинских наук, писатель. Автор книг «Еще легка походка…» и «Неслучайные встречи». Предыдущая публикация в журнале «Знамя» — «Путь в Монтрё» (№ 6 за 2024 год).

Юрий Гурфинкель

Оживление в зале

рассказ

Когда вспоминаю Бориса Михайловича Владимирова, или БМВ, как его называли для краткости коллеги по астрономической обсерватории, он представляется мне крупной птицей, летящей впереди стаи. В меру морщинистый для своих девяноста лет. Ровно посаженная голова. Крупные уши (умеет слушать). Необыкновенно находчив в словах. Эрудит. Парадоксов друг.

…Из его рук принимал краснофигурную амфору. Амфора — конечно, громко сказано. Эта небольшая, покрытая пылью ваза с узким горлышком и широким округлым низом мне дорога как память об одной из Крымских конференций, посвященной влиянию космической погоды на животных и человека. Там приключилась такая история. В первом ряду сидел пожилой человек, как потом оказалось, известный физик К., то и дело тянувший руку, чтобы задать очередной вопрос выступающему. В те годы на смену чопорным конференциям с монотонными докладчиками, читающими текст по бумажке, приходил новый стиль, еще не всеми тогда освоенный. Заключался он в том, что оратора не считалось зазорным, и даже наоборот, очень демократичным — перебивать, если по ходу изложения что-то казалось неясным, требующим немедленного уточнения. Мой доклад был посвящен обнаруженному нами влиянию солнечной активности на микроциркуляцию крови. Возможно, для физиков некоторые медицинские и физиологические термины звучали непонятно. Периодически я вынужден был давать дополнительные пояснения, отвечать на вопросы. Особенно старался тот самый пожилой человек. Мне тогда показалось, что он несколько возбужден. То ли тема доклада его так взволновала, то ли вспышки на солнце в тот день достигли высоких значений, но вел он себя довольно нетерпеливо.

Я как раз в это время находился на трибуне, рассказывал, как через капилляры осуществляется питание клеток сердца и других органов человеческого организма и что происходит с движущейся в них кровью во время магнитных бурь. Стоял спиной к залу и лазерной указкой водил по экрану.

И вдруг до меня донесся необычный, подозрительно громкий храп. БМВ сидел на некотором возвышении за председательским столом в окружении двух букетов и дамы из Петербурга в строгих очках. Он доброжелательно улыбнулся, развел руками, дескать, и такое бывает, кивком и жестом показал мне, что не следует обращать внимание на странное поведение некоторых слушателей, мол, продолжайте, доктор, пожалуйста.

Я все же обернулся, мельком окинул взглядом передние ряды и увидел физика К., который всего несколько минут назад тянул руку, очевидно желая прокомментировать сказанное мной или задать дополнительный вопрос. Зал притих, с интересом наблюдая происходящее. Между тем мой оппонент уже начал проседать, заваливаться на стуле, его седая с остатками волос голова беспомощно поникла.

В руководствах по реанимации прописано — первым делом нужно уложить пациента на что-нибудь твердое. Физик К. почти уже съехал на пол. Его галстук с диагональными полосками болтался возле уха, видимо, ему не хватало воздуха, и он распустил его узел и расстегнул верхние пуговицы рубашки.

Я попытался нащупать пульс на сонных артериях — безуспешно. В таких случаях может помочь резкий удар средней силы в область грудины, после чего нужно продолжать легочно-сердечную реанимацию, то есть дыхание «рот в рот» и непрямой массаж сердца до полного восстановления его работы. Если, конечно, получится его запустить.

Со стороны это, наверно, выглядело странно. Докладчик на виду у всего зала давит на грудь поверженного оппонента, прижимая его к паркетному полу, пытаясь при этом прильнуть к его губам. В те годы еще не вошли в обиход сериалы на медицинские темы, и возвращение человека с того света с помощью реанимационных приемов все еще было окутано ореолом тайны и священнодействия.

Машина «скорой помощи», по местным меркам, прибыла довольно быстро, через полчаса после вызова. Увы, в подобных случаях счет идет на секунды и, если бы не начатая вовремя реанимация, коллегам пришлось бы увозить остывающее тело. Однако, к счастью, через несколько минут после интенсивных нажатий на грудную клетку и дыханий «рот в рот» физик К. открыл глаза, не сразу сознавая, где он находится. На всякий случай пошарил рукой во внутреннем кармане, проверяя, на месте ли документы, и подозрительно глядя по сторонам. А к приезду «скорой» он уже самостоятельно без поддержки сидел на стуле, разглядывал окружающих, пытаясь понять, что с ним случилось и почему он оказался в таком нелепом положении. Ехать в больницу наотрез отказался, врачу «скорой» стоило большого труда растолковать ему, что после такого приступа обязательно нужно снять кардиограмму и сделать необходимые анализы. От носилок, как того требуют правила, он тоже отказался. С трудом его уговорили.

Удивительно, но на следующий день, как ни в чем не бывало, физик К. вновь сидел в том же первом ряду на прежнем месте и вновь тянул руку с очередным вопросом. Я не без страха поглядывал в его сторону.

И вот на банкете, посвященном окончанию конференции, где рекой лилось крымское и раздавались тосты, БМВ попросил тишины, после чего с паузами и свойственной ему улыбкой умудренного жизнью человека сказал, что у него есть тост и прозвучит он впервые. Да, да, я не оговорился, впервые, подчеркнул он. Поскольку в истории научных конференций, в которых ему доводилось участвовать, впервые был возвращен к жизни наш коллега, известный всем нам физик, не будем называть его фамилию. Коллега и физик стоял здесь же, недоумевающе крутил головой, пытаясь сообразить, о ком идет речь. Похоже, ему еще не успели сообщить, чем была вызвана его экстренная госпитализация. Или по принятому тогда этикету — чтобы не напугать пациента, пощадили его нервы, а случившееся объяснили туманными фразами. Во всяком случае, у всех присутствующих сложилось впечатление, что физик К. так и не понял, что накануне успел побывать в мире ином, и возвращение в привычный мир воспринял как само собой разумеющееся.

В память об успешном «оживлении в зале», за праздничным столом БМВ вручил мне эту самую краснофигурную вазу, вероятно, родственницу эллин­ских амфор, имевших хождение на полуострове во времена, когда предки нынешних греков, обитающих в Крыму, использовали их для хранения вина, оливкового масла и просто для удовольствия созерцать танцующих дев в экзотических позах.

Ваза эта стоит у меня на книжной полке на самом верху, в силу недосягаемости покрылась кабинетной пылью, которую воображение легко трансформирует в дымку времени. Но как катализатор она восстанавливает разные подробности того вечера, а вслед за ними в памяти всплывают и наши нечастые встречи с БМВ. То видится мне, как там же, в Крыму, на вечере, посвященном окончанию уже другой конференции, он вальсирует с дамой, счастливо улыбающейся своему пожилому кавалеру. А вот мы стоим с ним в Институте космических исследований Российской академии наук у лунохода, внешне напоминающего полевую кухню, и радуемся за наших потомков, которым когда-нибудь удастся прокатиться на подобной машине по поверхности Луны или, может быть, даже Марса.

* * *

На самом деле тогда я не знал точно, чем занимается физик К. Его выступление было пленарным, посвященным проблемам физики Солнца. Состоялось оно в первый день конференции, а мой рейс из Москвы по какой-то причине перенесли на утро, так что в зал я попал только к середине дня, когда сессия уже близилась к завершению. В программе я увидел только название его доклада и краткую аннотацию к нему. И вот что поразило меня тогда: пока хитроумное «изделие» неслось в космическом пространстве, аппаратура, которой была напичкана эта летающая лаборатория, позволила узнать о плотности частиц и ядерном составе вещества в области солнечной вспышки. Тогда только начинались исследования природы этих вспышек, их влияние на магнитное поле Земли. Оказалось, все это было в поле научных интересов физика К. Я пожалел тогда, что мне не довелось послушать его выступление и презентацию, на которые многие ссылались.

…Да, на следующий день после «оживления» в перерыве между докладами я подошел к нему и спросил о самочувствии. Он как-то странно посмотрел на меня — исподлобья, но не без любопытства, — вероятно, кто-то уже успел рассказать ему о случившемся накануне. «Побаливает здесь», — показал рассеянно на грудь, на то место, куда я надавливал накануне, пытаясь запустить сердце. При этом взгляд его блуждал по рядам, кого-то он искал в зале.

Я начал было объяснять ему необходимость установить кардиовертер, чтобы предупредить повторение подобных ситуаций в будущем. Эта портативная машинка с электронной начинкой, размером со спичечный коробок, контролирует работу сердца, и при необходимости автоматически включает миниатюрный, также встроенный в грудную клетку, электрический дефибриллятор. В случае «фатальной», как ее называют кардиологи, аритмии он посылает сердцу достаточной силы электрический импульс и восстанавливает нормальный сердечный ритм. «Знаю, знаю, мне уже говорили об этом…» — сумрачно кивал мой пациент.

— Ну, вот видите, это поможет избежать таких внезапных… — Помню, как подыскивал нейтральное слово, чтобы заменить медицинский термин «внезапная смерть» каким-нибудь другим, менее пугающим… «Да, эпизод…» — повторил за мной физик К. рассеянно. Наконец он увидел нужного ему человека, приветливо машущего ему рукой из задних рядов, вероятно, выказывая радость по поводу его возвращения, и направился к нему, прервав нашу беседу.

* * *

Обычно последний день научных конференций отводится для посещения местных достопримечательностей или каких-нибудь занимательных экскурсий. На этот раз мы собирались отправиться вдоль крымского побережья в поселок Новый Свет, где нас ожидал, как было сказано устроителями, некий сюрприз. Какой именно, до времени не разглашалось.

По окончании утренних докладов участники конференции гурьбой двинулись к большому автобусу, дожидающемуся нас в пятнистой тени платана. Мой физик шел неподалеку, хмурился, косился на меня, прибавлял шаг, вероятно, опасаясь, что я опять начну приставать к нему с кардиовертером. С неожиданной проворностью он юркнул в распахнутую дверь микроавтобуса для особо почетных гостей, откуда окликнул его БМВ. Мы поехали следом, разместившись в бокастом, слегка обшарпанном автобусе с широким выпуклым лобовым стеклом, сквозь которое вламывались захватывающие виды то на горы, то на синеющее, отливающее почти черным море.

Секрет сюрприза продержался недолго. Те, кому доводилось побывать в Крыму, быстро разгадали тайну, поскольку самая главная достопримечательность Нового Света — завод шампанских вин, знаменитые Голицынские погреба. Так что атмосфера всеобщей доброжелательности, обычно свойственная крымским конференциям, была подогрета еще и коллективным энтузиазмом в ожидании предстоящей дегустации.

Наконец приехали. Наш автобус с трудом нашел себе место на тесной площадке. От нее поднималась узкая каменистая тропа с видом на залив. Почему-то экскурсовод повел всех именно этой дорогой. Снизу видно было, как именитые гости, приехавшие раньше нас, растянувшись цепочкой, поднимаются по ней, огибая край горы Коба-Кая, в которой, как потом оказалось, были вырублены уходящие вглубь горы тоннели для хранения бутылок с необыкновенным шампанским.

Вскоре пассажиры нашего автобуса, в основном молодежь, обогнали группу знатных гостей. На всякий случай я старался держаться поблизости к физику К. Поначалу он поднимался по этой узкой булыжной тропе довольно уверенно и даже, как мне показалось, бодро. Вытирал лоб клетчатым платком и двигался дальше. У меня мелькнула мысль, не из тех ли он физиков-альпинистов, что привыкли самоутверждаться на горных вершинах Памира или Кавказа, проверять себя в экстремальных условиях.

Но к середине пути он уже заметно отставал от основной группы, тяжело дышал, часто останавливался. Чувствовалось, что подъем дается ему нелегко. К тому же солнце стояло по эту сторону горы и жарило немилосердно.

* * *

Огромная пещера встретила нас прохладой и сотнями, если не тысячами толстостенных темно-зеленых бутылок, поблескивающих из-под пыли, закрепленных на деревянных подставках.

Потом мы все расселись на прохладных лавках за длинным гостевым столом. Седовласый человек во главе его, местный тамада, владеющий приемами застольного красноречия, рассказал о Льве Голицыне, основавшем в Крыму производство шампанского, о свойствах игристого вина, превосходящего известные ему зарубежные, в основном французские марки, постепенно восходя от брюта к полусухому, затем к полусладкому, щедро иллюстрируя свое повествование теми сортами шампанского, о которых так красочно говорил. Его команда — молодые официантки в белых кружевных передничках тут же проворно наливали его в наши бокалы.

Мой пациент сидел в нескольких метрах от меня на противоположной стороне стола, внимательно слушал экскурсовода, руку не тянул, о чем-то время от времени негромко переговаривался с БМВ, своим соседом. Каждый раз, когда в бокал наливали новую порцию игристого, он его прилежно выпивал, сдержанно чокаясь с БМВ. Глядя на него, я подумал, что, возможно, он прав, я сгущаю краски и все обойдется. Жаркий день, обморок, отсутствие кондиционера в аудитории… А может, все дело, думаю я теперь, в замечательном вине, несколько бокалов которого снизили градус моей бдительности.

* * *

Возвратившись из Крыма, я поставил подаренную мне амфору на книжный шкаф и эту историю вспоминал лишь изредка. И вот теперь в Калуге февраль­ским днем на балконе Музея космонавтики имени Циолковского, БМВ напомнил мне ее во всех подробностях.

Мы встретились накануне в фойе небольшой гостиницы в двух кварталах от Дома-музея Александра Чижевского. В те дни исполнилась очередная круглая дата со дня рождения ученого, осмелившегося подобно Копернику бросить вызов научной рутине и доказать, что всякий раз, когда Солнце достигает высокой активности, — то есть примерно каждые одиннадцать лет, — наша любимая звезда начинает бесноваться, покрывается пятнами, а заканчивается все это тем, что человечество теряет рассудок.

Шура, как звали Чижевского близкие, по совету Циолковского проделал грандиозную работу — перелопатил исторические манускрипты, начиная с 500 года до Рождества Христова и кончая 1914 годом, то есть за 2414 лет. Чудом сохранились многочисленные таблицы, куда вносились данные, добытые им для последующей математической обработки.

Главный вывод, к которому пришел Александр Чижевский, — степень во­влеченности в исторические события больших масс людей растет по мере увеличения солнечной активности. Именно в эти периоды происходят «величайшие революции и столкновения народов», повышенная нервная возбудимость требует выхода, малейший повод может стать детонатором к народному восстанию».

* * *

…Кутаясь от порывистого февральского ветра, мы шли с БМВ из гостиницы, старательно обходя, где по тротуару, а где и по проезжей части ледяные лужи с опасными скользкими кромками. БМВ осторожно, как аист, переступал подозрительные ледяные надолбы, ставя свои длинные ноги на безопасное место.

В музее было тепло, натоплено, царил дух уютного дворянского дома, где обязательными были рояль в гостиной, картины в рамах и фотографии на стенах. Я люблю бывать в этом доме, здесь можно увидеть и даже приникнуть к линзам телескопа, подаренного юному Александру отцом. В 1917 году с его помощью пытливый юноша проецировал изображение Солнца на бумагу, зарисовывая увеличивающиеся день ото дня на его поверхности пятна, и сопоставляя их рост с бушевавшими за стенами дома неистовыми митингами и шествиями на улицах Калуги, обычно тихого купеческого города.

Сюда, в гости к Чижевским, захаживал и Константин Циолковский, чей музей, огромный и гулкий, как самолетный ангар, недавно вырос на окраине Калуги и где он сам, теперь уже в виде парящей в воздухе скульптуры, расположился на одной из металлических конструкций. Именно там, в новом зале, оборудованном специальной техникой, теперь должна была проходить юбилейная конференция памяти Чижевского. Хотя, по правде говоря, мне больше нравится уютная зальца дома Чижевских, где в 1920-е годы юный естествоиспытатель и вдохновленная его идеями стоическая семья, состоявшая из отца и тетки, заменившей ему рано умершую мать, содержала клетки с белыми лабораторными крысами, на которых они испытывали действие отрицательно заряженных ионов. Впоследствии эти опыты стали мировой сенсацией, а Чижевский получил приглашение от Нобелевского лауреата Сванте Аррениуса продолжить работу в его лаборатории в Швеции.

* * *

Гвоздем программы на этот раз была ожидаемая всеми лекция БМВ о ритмической деятельности Солнца и прогнозах жизни на Земле в связи с приближающимся в 2025 году очередным максимумом одиннадцатилетнего солнечного цикла.

Большой, и при этом на удивление уютный зал Музея истории космонавтики имени Циолковского постепенно заполнялся. Слушатели, переговариваясь, еще входили через боковые двери, рассаживались в полутемном зале, а на экране уже появилось название лекции:

Космическая погода и ритмы мировой истории, прогноз на ближайшие и последующие годы

БМВ дышал на стекла очков, протирал их платком. Поглядывая себе под ноги, не спеша шел к трибуне, осторожно ступая по лестницам, покрытым ковровой дорожкой.

Лекция началась с упоминания основных научных достижений Чижевского. Несколькими днями раньше (7 февраля) как раз исполнилось 125 лет со дня его рождения. После чего БМВ перешел к прогнозам и их необходимости для человеческого сообщества. Некоторые из них, как прогноз погоды, уже вошли в обиход, другие, как предсказание землетрясений, еще только разрабатываются. Но Космос? Кто может утверждать, что Космос не является источником опасности? Достаточно вспомнить о Тунгусском метеорите и разрушениях, эквивалент­ных ядерному взрыву над Хиросимой.

Зал вздрогнул...

Слушая БМВ, я пытался представить себе несущийся на огромной скорости метеорит (некоторые ученые считают, что это был даже не метеорит, а комета, пролетевшая по касательной вблизи от поверхности Земли). Трудно вообразить, как можно спастись от небесного тела, приближающегося с такой стремительностью. Физики даже подсчитали, что траектория его была такова, что, окажись он на орбите Земли, например, несколькими минутами раньше, от Санкт-Петербурга не осталось бы и следа. И, весьма вероятно, изменился бы ход истории. Не случилось бы революции, не надо было бы брать Зимний и стрелять по нему из «Авроры». Перед лицом разрушительной стихии люди перестали бы враждовать между собой и, по крайней мере, в этой части нашей планеты воцарились бы мир да любовь.

Про магнитные бури, связанные с солнечной активностью, уже много известно, продолжал БМВ, в такие дни возрастает число вызовов скорой помощи, увеличивается количество аварий на напряженных магистралях, повышается риск суицидов и частота поступления пациентов в психиатрические лечебницы. Заодно увеличивается и число терактов, поскольку некоторые террористы являются скрытыми самоубийцами, сообщил ученый притихшим слушателям. В настоящее время мы переживаем увеличение активно­сти нашей звезды, неуклонно приближающейся к максимуму, который придется ориентировочно на 2025–2026 годы.

Эти слова БМВ вызвали оживление в зале. Некоторые тяжело вздыхали. Теперь все ждали от него каких-то утешительных слов, возможно, примиряющих с действительностью. Хотелось услышать, что все сказанное всего лишь прогноз, что на самом деле ничего такого уж страшного не произойдет, разве только какое-нибудь небесное тело соскочит со своей орбиты и пролетит над Землей, не причинив значительного вреда.

Была середина февраля 2022 года. БМВ продолжал: «Кажется, некоторые события уже указывают на беспокойный характер предстоящих лет. Вновь появились сообщения о наблюдении «неопознанных летающих объектов», по его мнению — явный признак социально-психического неблагополучия в обществе. Упомянул он и о событиях 2021 года, когда уличная толпа, недовольная подсчетом голосов и официальными результатами президентских выборов в США, заполнила и принялась громить помещения Конгресса.

От социальных неурядиц БМВ перешел к «вооруженным конфликтам». Известно, что все крупные по числу потерь войны в Европе в XVI–XX веках приходятся на восходящую ветвь одиннадцатилетнего цикла солнечной активности. Таким образом, заключил БМВ, риск войн в мире повышается к 2023 го­ду (плюс/минус один год) и может сохраняться до 2025 года. В последующие два десятилетия опасность возникновения вооруженных конфликтов снизится.

Зал перевел дыхание. Но на этом выступление БМВ не закончилось. Лекция плавно перетекла к модной теме — глобального потепления. Считается, сказал он, что наблюдаемое ныне потепление обусловлено возрастанием концентрации в атмосфере парниковых газов в связи с промышленной деятельностью человечества. Тезис о потеплении стал важным пунктом политиче­ской жизни. На декарбонизацию затрачиваются значительные ресурсы. Между тем многие специалисты, как отечественные, так и зарубежные, отмечают, что широко принятое объяснение причин глобального потепления не имеет научного обоснования. Оно навязано мировой общественности движением «зелёных».

В зале послышались смешки. БМВ сделал паузу, строго окинул взглядом ряды слушателей. Нет ли там «зеленых». Таковых не оказалось. Впрочем, один все-таки нашелся — академик Лев Матвеевич Зелёный — розовощекий, директор космического НИИ. Он сидел в президиуме собрания, жизнерадостно улыбался и всем видом показывал, что к тем, нехорошим «зелёным» никакого отношения не имеет.

— Так вот, — продолжил БМВ. — На самом деле климатические вариации обусловлены совокупным влиянием многих причин. Наиболее важная из них — изменения солнечной активности. Гренландия, например, самый большой ледяной остров на Земле. Теперь представьте — в ХII веке, при экстремально высокой активности Солнца, в Гренландии занимались сельским хозяйством. В это трудно поверить, но это именно так.

Так что же нас все-таки ожидает?

МХАТовская пауза.

А вот что: через пять лет вскоре после одиннадцатилетнего максимума в 2026-м (±1 год) начнется устойчивое снижение температуры. Минимум холода будет достигнут к 2035 году. И только к концу столетия температура восстановится.

Зал ловил каждое его слово. А эту новость аудитория встретила аплодисментами. На этом выступление БМВ закончилось.

* * *

После лекции мы пили чай на балконе Музея космонавтики почти под самой крышей, откуда открывался вид на экспозицию внутри зала, на редких посетителей, казавшихся отсюда, с высоты, лилипутами рядом с огромными сюрреалистическими композициями из спутников, их антенн, станций, и прочих рукотворных космических тел.

Говорили о «солнечном ветре» — потоке заряженных частиц, которые Солн­це выбрасывает в космическое пространство с невообразимой для нас скоростью — в спокойном состоянии нашей звезды она составляет 300–400 километров в секунду. Если когда-нибудь такая скорость будет достигнута на Земле, из Москвы в Питер можно будет добраться за две секунды. Но в периоды магнитных бурь скорость электронов и протонов, летящих из солнечной короны, достигает семисот и более километров в секунду. На Земле это сопровождается зловеще-прекрасным северным сиянием, нарушается радиосвязь, подвергаются опасности спутники и люди, которые в них летают.

И, кстати, был один человек, вы его хорошо знаете, сказал БМВ, поглядев не без лукавства (или так мне показалось), который использовал гамма-спектроскопию, чтобы понять строение той части атмосферы Солнца, где разыгрываются ядерные реакции и происходят вспышки, вылетающие в межпланетное пространство. Я знаю, что нередко за такой его уклончивой улыбкой следует какая-нибудь необычная история, но не сразу понял, о ком идет речь. Придвинул к себе стакан с крепко заваренным чаем и стал ждать продолжения.

— Ну как же… Физик К. Неужели вы забыли, как оживляли его в зале, прямо на полу?

— Физик К.? — секунду или две раздумывал я. — Ну, конечно, помню. Еще бы… Я даже видел его совсем недавно, в Троицке. Он не выступал, просто сидел в зале.

…Знакомая седая голова, сидел во втором или третьем ряду, но руку не тянул, вопросов не задавал. Я хотел в перерыве подойти к нему, но он куда-то подевался. Помню, что я порадовался тогда, подумал, что все-таки его уговорили установить кардиовертер.

— Вы не одиноки. Его видели и другие люди, и не только в Троицке. Но дело-то в том, что он ушел из жизни всего лишь через несколько месяцев после того случая в зале, в Крыму.

— Как? Неужели я обознался?

— О, тут все не так просто… — задумчиво постучал ногтем о такой же, как у меня, подстаканник БМВ.

Я сейчас пересказываю историю, которую услышал в тот вечер от БМВ на балконе Музея истории космонавтики. А ему рассказал ее аспирант второго года, работавший вместе с физиком К. Он назвал мне его фамилию, и я вспомнил:  несколько суетливый молодой человек с потным лбом и всегда озабоченным выражением лица. Кстати, он приезжал как-то ко мне с просьбой написать отзыв на автореферат его диссертации.

…Они задержались в Лаборатории. Каждый был занят своими делами. Физик К., его научный руководитель, сидел у себя в кабинете, просматривал на экране данные, которые приходили со спутника. Не оборачиваясь, он окликнул аспиранта и по-свойски обратился к нему с просьбой сходить в близлежащий «Перекресток», пока тот еще не закрылся, купить ему что-нибудь на ужин, поскольку он собирается еще посидеть поработать.

Когда аспирант возвратился из магазина, физик К. сидел напротив экрана компьютера в той же позе, в какой он его оставил — обычная его манера не отрываться от экрана, даже когда к нему обращаются.

За окнами начинало темнеть. Кое-где за высокими елями, окружавшими лабораторию, уже пробивался свет уличных фонарей. А на экране, перед которым сидел его шеф, вовсю сияла солнечная корона. И причудливой лесенкой, напоминающей стихотворные строчки, как обычно, рядом ползли значки формул, похожие на нотные знаки.

Аспирант окликнул его. Ему показалось, тот не слышит, поглощенный своими наблюдениями. Он подошел поближе, с опаской заглянул ему в лицо. Глаза были полуоткрытыми, казалось, он, не мигая, смотрит в одну точку. Он встряхнул его за плечи, из легких вышел тяжелый вздох.

Аспиранту уже приходилось слышать об обмороке, который случился с его шефом летом в Крыму. В соседней лаборатории была небольшая аптечка с ходовыми лекарствами на всякий случай. Он сбегал туда, нашел нашатырь, смочил марлевую салфетку и стал растирать ему виски…

— Вот такая история… — заключил свой рассказ БМВ. — Очень, очень жаль его. Он много сделал для понимания физики Солнца.

Наступила пауза. К БМВ подошли знакомые поделиться впечатлением от только что прочитанной лекции. Кто-то из них спросил: «Вы действительно считаете, что война неизбежна?»

Когда знакомые БМВ отправились осматривать экспонаты, он придвинул к себе стакан с коньячного цвета заваркой и продолжил:

— История действительно непонятная… И еще там был такой случай. Один сотрудник лаборатории остался ночевать — они там отмечали чей-то день рождения, и он побоялся садиться за руль. А ночью проснулся от звука шагов. Человек, похожий на физика К., прошел в свой кабинет. Он позвал его по имени-отчест­ву. Тот спокойно продолжил свой путь, не оборачиваясь. Сотрудник нисколько не удивился, повернулся на другой бок и заснул. Только утром сообразил, что он видел физика К., умершего 12 лет назад.

— Вы хотите сказать, что призрак физика К. вопреки всем материалистическим законам продолжает разгуливать по физическому институту?

— В том-то и дело, — сказал БМВ очень серьезно. Лично я этому свидетельству не верю. Охрана там даже ставила видеокамеру. Один только раз они увидели, как кто-то как будто включил компьютер, свет от экрана даже высветил лицо, похожее на К., неотчетливо, правда.

— Но это мистика какая-то… А камера была обычная или инфракрасная?

— Я тоже задавал этот вопрос, — сказал БМВ. — Но ответа не получил. Думаю, обычная. И вот что интересно: как правило, его появлению в лаборатории предшествуют большие вспышки на Солнце. Понимаете?

— Честно говоря, не очень… Это что же, получается, будто солнечный ветер несет нам голографические образы ушедших людей. Может быть, по этой причине мы их видим во сне, а иногда даже и наяву…

— Да, все это какая-то непонятная чертовщина, причем всякий раз совпадает с началом нового цикла солнечной активности.

— Значит, все-таки совпадает?

— Совпадает, по крайней мере, со статистикой роста видевших появление пришельцев. В спокойное время никаких пришельцев никто не видит.

Он допил чай, хлопнул рукой по столу:

— В общем, у науки кончились разумные гипотезы. Ну, ладно, как-нибудь еще поговорим об этом…

Подошла буфетчица.

— Принести вам еще чаю?

БМВ откашлялся и галантно поблагодарил ее.

Потом позвонила по телефону директор музея, сказала, что она внизу и нас там дожидается машина, везти в гостиницу. Это было очень кстати. Лужи к вечеру подмерзли. К стеклам налипал мокрый снег.

Мы шли к лифту, Циолковский, прикрепленный под крышей грандиозного музея космонавтики, в неизменной позе парящего ангела, провожал нас пристально-отстраненным взглядом.

Через полчаса-час здесь выключат свет, подумал я, и кто знает, может быть, Константин Эдуардович спустится с металлических конструкций и будет бродить по огромному залу среди экспонатов, трогать руками антенны, поглаживать полированный металл спутников и задумчиво вздыхать. Все, что фантазировал, все сбылось, все осуществилось. Не преминет подойти к книжному киоску, где лежат на прилавке его брошюрки с разноцветными обложками о Космосе, о Вселенной, похожие на школьные тетради, когда-то отпечатанные им на собственные скромные деньги в тихой купеческой Калуге, а теперь переизданные.

К утру он вновь возвратится на свое место и оттуда будет наблюдать вечно спешащих экскурсантов, выискивать в толпе пытливым взглядом отчаянных юношей, коим предстоит покинуть «колыбель Человечества» и основать на другой, подходящей для жизни планете новую цивилизацию без войн и агрессий.