НАБЛЮДАТЕЛЬ

театр

Романтики постпостмодернизма: переосмысление культовых текстов

«Дон Кихот» (Театр Наций), «Сирано де Бержерак» («Сатирикон»), «Петушки» (Пространство «Внутри»).

Три спектакля о поиске счастья, своего идеала и смысла жизни в современном мире вышли на современной московской сцене — «Дон Кихот» в Театре Наций, «Сирано де Бержерак» в «Сатириконе» и «Петушки» в Пространстве «Внутри». Все произведения, легшие в основу спекталей, известные, ставшие уже классиче­скими, хоть и относящиеся к разным эпохам — «Дон Кихот» Мигеля де Сервантеса, «Сирано де Бержерак» Эдмона Ростана и «Москва — Петушки» Венедикта Ерофеева. Но самое любопытное, что ни в одном из спектаклей изначальный авторский текст не оставлен как самодовлеющая ценность — он видоизменен, он подчас просто отсутствует, он сменяется игрой в сюжет и текст человека, современного и близкого нам. Интересно разобраться в этой тенденции работы с материалом через контекстуальный культурный слой современности и апроприации героя-странника через условность спектакля и молодежные словесные баттлы («Сирано де Бержерак»), импровизацию и пересочинение ткани изначального текста («Дон Кихот») и превращение главного героя в целую группу наших современников («Петушки»). Неудивительно, что режиссеры всех трех спектаклей сознательно удерживают дистанцию между текстом и сценическим воплощением: «Дон Кихот» — спектакль по мотивам романа Сервантеса, «Сирано де Бержерак» — сценическая версия театра, скомпонованная из фрагментов трех разных переводов (за основной взят перевод Владимира Соловьёва, но вкрапления из Щепкиной-Куперник обыгрываются вслух) с включением поэзии Игоря Губермана, а «Петушки» — рефлексия над поэмой Ерофеева в связи с ее пятидесятилетием. Что же получилось в итоге?

«Дон Кихот» Антона Фёдорова в Театре Наций — спектакль противоречивый для многих театралов без соответствующей подготовки. Изначально аншлаговый ввиду имени известного режиссера (на Фёдорова теперь ходят и ездят по всей России) и Тимофея Трибунцева в главной роли, «Дон Кихот» — тот спектакль, с которого некоторые уходят, не совсем понимая происходящее. И совершенно зря — спектакль искрится юмором, иммерсивен, вовлекает зрителя в смыслы Сервантеса путем их искажения и пропускания через современные словечки, пасхалки, идиомы и другие клише, знакомые нашему мозгу и рожденные именно нашей эпохой. Режиссер Антон Фёдоров заявлен и как автор пьесы, и как художник, но кажется, что пьеса собиралась усилиями всего актерского коллектива. Здесь Дон Кихот (Тимофей Трибунцев) — это странный перебинтованный (видимо, после неудавшегося бритья) дяденька, почему-то поселившийся в павильоне для автоматической стирки белья. За дверьми — «настоящая» Испания, отсюда в пространство Дон Кихота попадают новые люди — в том числе и доставщик пиццы (Семен Штейнберг) Санчо, который после обещания острова остается здесь. Пространство густо населено и племянницей, и цирюльником, и даже канадцем (Александр Горелов), который говорит только по-английски и не понимает, где он находится и почему его все время убивают. Появляются и герои вставных новелл — Карденьо, Лусинда, Доротея. Но говорят все эти герои не языком Сервантеса — они как бы играют в него, как бы пародируют его сюжет, как будто делают постмодернистский виток над «Дон Кихотом» — там наш рыцарь хотел играть в рыцарский роман, и здесь актеры играют с романом Сервантеса, часто привлекая в игру и нас, зрителей, откровенно вызывая нас на ответные реакции — особенно с первых рядов кресел. Отсюда — и «хитроумный Виталька», и «Дульсинея Тамбовская», и «Дон Пехот» — Санчо на выдумки горазд, разрывая текст (а скорее, лишь самые известные его составляющие) на постироничные осколки. И такой подход работает, он не менее безумен, чем рыцарский роман, но не менее романтичен, и постоянный юмор не дает ему скатиться в ненужный пафос — разве только в конце, когда дородная актриса Наталья Мелентьева (раньше мы ее не видели) вдруг берет Кихота за руки и уходит с ним куда-то на испанскую улицу, прочь из павильона. И становится даже жаль, что безумства, включавшие и лошадиные головы, и мотоцикл, и оторванные руки и ноги, на сцене закончились.

Константин Райкин (кстати, сам игравший Сирано, и очень долго) дал своим молодым актерам и студентам не меньше свободы, чем Фёдоров — опытным артистам Театра Наций. Интересно — Райкин сам говорит, что хотел «обнулиться» в работе над Сирано, принимал предложения артистов (Сирано в спектакле в двух составах целых два — и играют они по-разному), шел от времени своих актеров, от их устремлений и желаний. Именно поэтому ключевыми при работе стало целое со­цветие поэтов, и не только сам де Бержерак — реальная личность, годы жизни которого продляются создателями в конце до 2025 года. Здесь и Гумилёв, и Пастернак, и Пушкин, и Высоцкий, и рэпер Эминем, и сам Мольер, который, действительно, упоминается у Ростана как укравший фразу «кой черт понес его на эту галеру» у де Бержерака. Поэтому в спектакле Рагно (замечательный Илья Рогов) выдает качественный рэп, а многоперсонажность комедии Ростана воплощена многочисленными вырезками из картона, где по-детски написаны их имена — зачем, ведь, кажется, наш Сирано (великолепный, умный и чуткий Ярослав Медведев) сам придумал свою историю, и это в его современном потоке фраз и рифм мы разбираем, что же произошло или могло произойти с ним, Кристианом (здесь выступает как побочный персонаж, запутавшийся в огромном рулоне не своих слов и гибнущий в них же), и Роксаной (недавняя студентка, Екатерина Воронина не перебарщивает с капризностью своей героини, делает ее умной, страстной и проницательной). Райкин призывает нас задуматься (что, кстати, в свое время делал и Николай Рощин в своем «Сирано» в Александринке), что будет, если герой, проживающий жизнь через слово, появится и в наше время. Мысль уже была в свое время разработана в лондонском «Сирано» (версия Мартина Кримпа на основе пьесы Ростана) с Джеймсом Макэвоем в главной роли, но новый спектакль в «Сатириконе» точно привлечет молодого зрителя и обновит смыслы известной пьесы.

Наконец, «Петушки» Саввы Савельева в Пространстве «Внутри» может даже разочаровать любителей Ерофеева — это скорее оммаж поэме, чем ее сюжетная интерпретация. Цитат из «Москвы — Петушков» там будет, пожалуй, штуки четыре (включая пассаж про Римского-Корсакова и Мусоргского), а сам режиссер признается, что вдохновлялся текстами Туве Янссон и ее домом Муми-троллей, куда пришли погреться все жители волшебной долины. Актеры и режиссер, кажется, как и ансамбль Федотова, создавали devised theatre, и если сюда вставлялись цитаты из других произведений, то делалось это спонтанно, в желании уйти на ностальгические виражи о непрожитых или неправильно прожитых жизнях. Несколько героев этого спектакля — Серёжа (Александр Горчилин), актриса Людмила (Ирина Выборнова), мальчик-девочка Сашка (Анастасия Лебедева) и средних лет Андрей (Сергей Муравьёв) едут, но не могут доехать в Петушки, так как электрички одна за другой отменяются. Конечно, логика подсказывает им всем встать и пойти домой, но нет, все они остаются и начинают общаться в камерном пространстве двух-трех стульев маленького театра. Интересно, что мелькает здесь и Есенин со своим «Друг мой, друг мой, я очень и очень болен» (кстати, цитату из «Пугачёва» — «Я хочу видеть этого человека» — можно было услышать и в «Дон Кихоте» Фёдорова), и вперемежку с ним Юра Шатунов со своими белыми розами. Актриса Людмила — та вообще кишит воспоминаниями, и в ее памяти — и Виктюк, и Кобзон, и клоун Румянцев («как же можно его не знать», удивляется она невежеству Сашки) и другие деятели советской культуры и эстрады. Герои, кажется, рады возможности выговориться, и, на удивление, из бесструктурности их общения рождается желание героев найти и зацепиться за самое важное и в современной жизни с ее отмененными электричками. И мы вдруг, следя за поеданием огурцов с дачи Людмилы и рождением песни (в спектакле также есть музыкальное сопровождение группы «Бомба-октябрь») стиха Сашки («я возвращаюсь домой возделывать свой сад — шаг вперед, два назад»), начинаем сами отогреваться душой, смеяться, превращаться в детей, добреть и открываться людям. Над героями в конце появляется (как символ потерянного или еще не найденного идеала) колышущаяся на ветру иссиня-белая занавеска — и, несмотря на ее излишнюю пафосность, кажется, что и мы за эти полтора часа этот идеал находим. Эти три спектакля доказывают: даже в пространстве современной постиронии и во взаимодействии с массой цитат и отсылок, накопленных нашим сознанием, романтика поиска счастья и предмета своей любви — будь это человек или образ — возможна.

Юлия Савиковская