НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

«Некоторые письма никогда не будут отправлены»

Кристина Эмих. Дорогая Клара! — М.: Редакция Елены Шубиной (АСТ), 2025.

Кристина Эмих — дебютантка текущего литературного сезона. Действие ее романа «Дорогая Клара!» охватывает двадцать лет: с 1936 по 1956 год. Главные герои живут в городе, который в то время был столицей Автономной Советской Социалистиче­ской Республики Немцев Поволжья. Виктор Славинский происходит из русской семьи, Клара Кноль — поволжская немка.

Прочитав вводные, посвященная публика может примерно представить себе, в какую сторону двинется история. Наверняка вспомнится роман «Дети мои» Гузели Яхиной, возможно, как параллель, — книга Натальи Илишкиной «Улан Далай. Степная сага». В целом публика окажется права. Пожалуй, в романе Эмих важно не то, куда повернет фабула, неожиданных интриг в обсуждаемом тексте нет, а как развернется сюжет.

Виктор и Клара учатся в одном классе, но Виктор не решается подойти и заговорить с ней. Тогда он пишет Кларе письмо. Этот шаг далеко не сразу положит начало их романтическим отношениям и подскажет автору гениальное название, которое вберет в себя сразу двоих: адресата и адресанта.

Роман строится на переписке главных героев, на их дневниковых записях, также в сюжет вплетено несколько писем персонажей второго плана. Эпилог — своеобразный финт, автор как бы выходит из тени, но это красивая обманка, не более.

Работать в стиле дневниковых записей — непростая задача. По идее, мы имеем дело с пересказом, а не с протоколом, поэтому обилие прямой речи в дневниках Виктора и Клары кажется необоснованным. Сноски на исторические документы в художественном тексте также кажутся необязательными, если их все-таки приводить, тогда уж не электронные источники.

Автор рисует Виктора эдаким юным интеллигентом, идеальным советским школьником. Хотя предпосылок к этому вроде нет. Отец-чекист особого влияния на сына не имеет. Мать как-то призналась, что ее беременность Виктором «пришлась некстати».

«Я так и чувствовал себя всегда — некстати. Она с радостью передала меня бабушке». До определенного момента бабушка была лучшим другом Виктора. Она была его наставницей, защитницей, собеседницей, но не все ее взгляды Виктор разделил. «Честный человек довольствуется малым. Это мой главный аргумент в спорах с бабушкой. Когда она начинает жаловаться, что все отобрали, я напоминаю ей, что крыша над головой и кусок хлеба — все, что нужно для счастья. И ведь бабушкин Бог, которого она так часто вспоминает, говорит о том же. А она все никак не успокоится, все вспоминает, как раньше жилось хорошо».

Пройдут годы, случится немало испытаний, прежде чем Виктор признается: «Бабушка воспитала во мне веру, будто честный человек может рассчитывать на счастье. Теперь я знаю, что ни один человек не может на него рассчитывать, а подлецам живется гораздо легче».

Виктор любит книги и склонен к серьезным разговорам о смерти, о мироустройстве, предательстве и справедливости, к размышлениям о себе. «Пришел со школы, лежу. Обломовский способ существования. В мои-то годы… Неудивительно, что я не вызываю интереса. Тоска, скука и одиночество — вот мои верные спутники». Весь этот картонный идеализм, и правда, вызывает малый отклик. Тем более если ты знаком с дневниками детей того же поколения, что и главный герой романа. Например, дневники Али и Георгия Эфронов, Льва Федотова — советского школьника, ставшего известным благодаря точным прогнозам политических и военных событий Второй мировой войны.

Совсем другая Клара, о которой Виктор размышляет: «Ее персона представляется небезынтересной» или «Когда Клара хмурит брови, все вокруг понимают, что дело серьезное. А если еще и губы сжала, кому-то несдобровать. Клара смелая, она не боится собак, знает много обзывательств, чтобы не остаться в долгу у мальчишек, она хорошо плавает и умеет ловить рыбу. Должно быть, она тоже считает меня заячьей душой».

Любовь — первая, школьная, невинная, но от этого не менее чувственная — проходит на фоне трагических событий середины XX века. Или наоборот. XX век наматывает на свое колесо любовь двух героев, ломает, перемалывает, выплевывает, делая ее только фоном истории, которая так многих исковеркала, уничтожила и не раскаялась.

После издания Указа Президиума Верховного Совета СССР «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья» от 28 августа 1941 года была ликвидирована Автономная Республика немцев Поволжья и произведена тотальная депортация немцев из АССР. Немецкие жители республики были вывезены в отдаленные районы Сибири, Казахстана и Средней Азии. Согласно этому указу в сентябре-октябре 1941 го­да было депортировано 446 480 советских немцев (по другим данным 438 280).

В число тех, кого лишили родного дома и надежды на светлое будущее, попали Клара и ее семья. «Мне так страшно, Витя. Дали сутки на сборы. Из деревни не выпускают. Каждую улицу патрулируют красноармейцы. Нужно получить какие-то квитанции, дом придут оценивать… Витя, Витя… Что же это делается? Ничего не понимаю. Отправляют неведомо куда. Как только приедем, сразу напишу. Как же бабушка поедет? Ей с каждым днем все хуже. Бедная моя мамочка. Плачет и плачет. Я пытаюсь быть сильной, но мне так страшно. И папа в Энгельсе, что будет с ним?»

Как и многие пережившие высылку, Клара будет тешиться надеждой, что закончится война и справедливость восторжествует, их вернут домой… Принять, что их «отправили с глаз долой на верную смерть», — мучительно больно. Тем более в государстве, где дружба народов провозглашалась как главная цель, а сын не отвечал за преступления отца.

Картины ссылки, условий жизни в изгнании опозоренного народа автор дает сдержанными красками. Самая страшная здесь — сцена изнасилования, и то не до конца понятно, случилось ли оно? Нет ощущения экзистенциального ужаса. О многом умалчивается. Почему? Расчет на осведомленность читателя или намерение поберечь его чувства? Вспоминаются подростковые дневники свидетелей начала Великой Отечественной войны, оккупации Крыма и блокады Ленинграда. «Сталин вчера дал опять обед в честь Идена. Прямо безобразие, они там жрут, как черти, а мы даже куска своего хлеба не можем получить по-человечески. Они там устраивают всякие блестящие встречи, а мы как пещерные люди, как кроты слепые живем». Авторы этих наблюдений менее известны, чем Эфроны и Федотов, но их дневники запоминаются, потому что они бесстрашны.

Сегодня, когда все меньше писателей решаются говорить о современности, обращение к прошлому, пусть даже недавнему, становится оправданным. Как будто о нем-то можно сказать откровенно, честно, без надуманной нежности, которой не было места в телячьих вагонах, в ссылке, когда голод, вши, дизентерия сводили с ума самых культурных, самых мягких, самых воспитанных. Как будто современный читатель готов к настоящей правде, — так ответила на презентации романа Кристина Эмих автору этой рецензии. Я зря не спросил, готов ли современный автор писать по-настоящему открыто. У меня складывается впечатление, что нет. И «Дорогая Клара!» меня в обратном не убедила.

Шевкет Кешфидинов