НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Жернов, вселенная и Наблюдатель

Борис Дышленко. Жернов и общественные процессы. — М.: Ibicus Press, 2025.

Вышло, наконец, посмертное издание Бориса Ивановича Дышленко — его цикла из десяти рассказов «Жернов и общественные процессы». Раньше были отдельные публикации в самиздате и, чуть позже, в официальных журналах, но цикл взаимосвязанных по смыслу рассказов — это уже другое. Кафка и Беккет — да, читаются в подтексте, а еще больше это сравнимо с Аркадием Бартовым, современником и «сопортвейником» автора. Но не у всех был выстроен такой цельный и особенный мир. Либо совсем иной, либо не совсем цельный.

Вселенная Жернова бесконечна, но замкнута. Она вращается, но остается на месте. Мелет свою мелкую муку из единообразных зерен в пыль механических действий, отношений и страстишек. Время также вращается по кругу, ничего в принципе не меняя. Свет вдоль вселенной идет бесконечно, но никогда не выйдет за ее пределы. Демиург-автор скрыт, и если он вообще существует, то лишь в роли беспристрастного наблюдателя.

Эта вселенная очень похожа на ту, в которой жили мы все, включая автора, и все-таки немного другая, отдельная, как бы слегка экспериментальная и несколько упрощенная (в сравнении с реальной реальностью; хотя какая она на самом деле?), но именно поэтому более понятная и в целом все же более безопасная. Как слепок с лица — хорошо нам знакомого — покойника, который был, конечно, очень нехорошим человеком, но его слепок слегка раскрасили (автор еще и художник!) и теперь он всегда будет нам улыбаться. Со стенки. А он и улыбается…

В этой ограниченной вселенной нет лишних деталей, и все они уже сосчитаны и плотно пригнаны друг к другу. Они созданы друг для друга. И ни для кого больше.

Однажды при чтении этого сборника я открыл его наугад и остановился на абзаце, в котором Жернов, выпив стакан портвейна, кладет стакан в ящик и отмечает в уме, что уборщица опоздывает на работу. Затем я перевернул разом страниц двадцать или тридцать и в случайно выбранном абзаце прочитал, что Жернов полез в ящик стола за стаканом и увидел: тот уже вымыт уборщицей. Мне стало ясно, что эта вселенная гармонично функционирует во времени, и согласованность всех ее частей, ее изотропность во всех направлениях вызвана как раз внутренней соразмерностью, слаженностью и чисто физической утряской деталей за счет долгой повторяемости единообразного вращения. Снаружи ничего постороннего в систему не проникает, а внутренние эксцессы, моменты произвольного «свободничанья» сами собой пресекаются. Поэтому если такая вселенная погибнет, то только сразу вся и мгновенно, так, что ее обитатели даже и не заметят, что оказались уже в ином мире. Собственно, сам вопрос об этом ином мире не может быть поставлен во вселенной Жернова, то есть здесь смысла он не имеет.

Вселенная не вечна, но она никогда не узнает об этом. Типологически ее можно сравнить и с портативным компьютером, но созданным по особым правилам особого мира, таким, как найденный в обломках затонувшего античного корабля «антикитерский механизм». Сейчас еще плохо понятно, как именно работал такой механизм, но совершенство и цельность его устроения вызывают удивление ученых и восхищение у публики.

А ведь многие хотели бы сегодня возврата в такую, «антикитерскую», вселенную, где все так точно подогнано и не страшны ни хаос, ни энтропия, а возникшие проблемы можно решить с помощью двух бутылок портвейна. Некоторым это даже кажется утраченным, квазиантичным раем.

Да, конечно, там, в непрекрасном виртуально-жерновском мире, тоже кого-то иногда убивают, а кто-то там излишне «свободничает» и (поэтому?) сильно воняет. Но все же уже (или еще) не так сильно… Сегодня встает вопрос: как выжить в нашем мире, уже лишенном простоты и стабильности мира Жернова. Ответы часто неубедительны, и поэтому мир Жернова сегодня мерцает как притчевый, а вроде бы уже и хорошо обжитый образ между всеми иными возможными образными вариантами.

На поминках по Борису Ивановичу Дышленко в галерее «Борей» мне вспомнился следующий эпизод. Как-то в «нулевые» годы направился я в ДК Крупской по книжкам пошарить… Глядь, на подходе, под раскидистой «неклюквой», стоит Б.И.Д. и предлагает прохожим незадорого свою книгу «На цыпочках». Я тут же соориентировался помочь ему в этом богоугодном деле. Рядом остановилась пара моднявых фраерков усредненного возраста. Оказалось — немцы, но вполне недурно ботающие на нашенском родном. Интересуются: кто-что-почем. Что им сказать, одновременно не слишком соврав? «Это наш русский Кафка», — говорю, не стесняясь. И тут фрицы меня удивили, даже, считай, ошарашили. «А ведь это очень плохая реклама!» — сказал мне, чуть щурясь, один из фрицев, с усиками а la Григорий Замза. Я не сразу нашелся, но, недолго подумав и вспомнив старый добрый лозунг, «мы рождены, чтоб Кафку сделать былью», выдал, почти не краснея: «Да-а, ваш Кафка, канешна… не спорю, тут без вопросов… Мрак, морок и заморочки Модерна. Но вот нааш… Это дело иное!»

Купились. Купили. Однако буржуинские пруссаки заявили мне тут же, что ежели книга им не понравится, то вернут ее и потребуют деньги обратно... И вот теперь не пойму, какая ж из этого следует мораль, кроме известной сентенции, «что русскому здорово, то немцу смерть»?.. Может, та, что портрет не всегда нравится портретируемым, и неча на писаку пенять, коли рылом не вышел?.. А может, это как раз мы отстали от новейшей крылатой ракеты Прогресса и все по-старому копошимся, тянемся на цыпочках, выставляясь мелкими бесами-таракашками из-за мрачной пазухи Достоевского?..¹

Владимир Лапенков

1 Сравнение с Кафкой, конечно, довольно условное, но стиль Б.Д. тоже был особенным: каждое его, отдельно взятое, предложение выглядело простым и обычным, но в составе абзаца фразы начинали вдруг взаимно интонировать и создавали новый самостоятельный образ.