НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

«Понижая градус эмоциональности»: прямодушие как стратегия

Виталий Лехциер. Гейдельбергский человек: Стихи 2018–2023 годов. — Ozolnieki: Literature Without Borders, 2025. — Библиотека журнала «Воздух» / Поэзия без границ; вып. 1 (97/23).

Особенности поэтики Виталия Лехциера — преобразование персонального опыта в бескомпромиссное, предельно внимательное к фактам и (не)значительностям вы­сказывание, расширение границ пространства текста до абстракций повседневно­сти с постепенным упорядочиванием и вычерчиванием их контуров, — так обретает предметность дом или воздушный шар, условность, становящаяся индикатором остроты зрения.

Научный бэкграунд автора виден на примерах активного вовлечения в работу материала медицинских конференций: «поднимитесь по лестнице вверх-вниз / посмотрите в окно / составьте список самопомощи». Нейтральный тон повествования подводит к необходимости перестать скрываться и избегать неудобных пассажей: «произнесите вслух, громко / тренируйтесь перед зеркалом / какие слова вы собираетесь говорить / кто-то должен остаться с этим человеком». Моральная дилемма врача, сообщающего печальную новость, пациента, принимающего или не принимающего ее, слушателя, невольно ставящего себя на место того и другого, кажется неразрешимой. Личное и медицинское неразрывны для Лехциера. Стихо­творения, прямо или косвенно связанные с этой темой, включают автобиографический элемент, наиболее ценный, позволяющий автору и его лирическим субъектам сохранять эмпатию и моральную устойчивость.

Цитация и рецитация — способ взаимодействия с громадными культурными и речевыми массивами. Здесь возникают обрывки новостей, беседы с родными, семейная история и трагедии, фрагменты из чатов. Для того чтобы подчеркнуть значимость отдельно взятых голосов, Лехциер использует курсив: «его интерес к документальному / мотивирован искусством / порывающим с сексистскими шаблонами», «мы осознаем себя угнетенным классом / у нас нет своей терминологии». Они присутствуют в большинстве текстов и не просто сопутствуют монолитному высказыванию, но и служат иллюстрацией многозвучности и неоднородности выстраиваемого пространства. Автор наделяет субъектностью нечеловеческие акторы или тех, кто против своей воли был этой субъектности лишен: в тексте «Говорящая акушерка» независимость и собственный вокабуляр обретает «женщина» в ипостасях мозаики, матери, врача, изображения. Привыкшая выполнять работу проводника, служащего чужому овеществлению, задающая точку сборки человека, она отделяется от профессионального и вступает в плоскость независимого говорения и бытования в качестве произведения искусства, обладающего судьбой и переживаниями. Несмотря на подчеркнутый автоматизм действий лирической героини («акушерка утрачивает способность к эмпатии»), намечается сдвиг в сторону самостоятельности.

Работу с массивами информации поэт проводит на антропологическом уровне: эмоциональное включение («а министерка-то оказалась порядочной — / ушла!») сопровождается повсеместным использованием исследовательского терминологического аппарата из разных областей — социологии: «посредники / коллективной беды, частной трагедии»; политологии: «гражданская война»; биологии: «гетерогенность ареалов и ветров», «углеводородный след»; медицины: «мозжечок», «антитела»; филологии: «нарративы» и так далее. Прием отстранения используется для того, чтобы встать в позицию наблюдателя и в то же время пропускать через себя ток глобальных потрясений с наименьшим уроном своему ментальному и физиче­скому состоянию.

Каждый строфоид Лехциера представляет из себя сложившееся, оформленное и независимое высказывание, что придает ценность лексемам, маркированным как «профессионализмы», «жаргонизмы», «разговорные». Длина строки в большинстве случаев — 4–6 слов: центральное, ключевое для данного фрагмента слово чаще всего существительное, — это говорит о предметноориентированности авторской речи. Примечательно отсутствие анафорических конструкций, аллитераций и ассонансов — показатель того, что в качестве исходного материала используются неподготовленные высказывания. Текст рождается на пересечении одномоментных, не повторяющихся событий и устойчивых состояний: природных, языковых, психологических.

«В будущее возьмут не всех»… Но кто достоин оказаться в «будущем» Лехциера? В первую очередь — те, для кого письмо безбарьерная среда, пространство вне за­хламленной и пропахшей нафталином лозунгов и постулатов комнаты, то самое, куда улетают с помощью катапульты на кровати. Или те, для кого квадрат Малевича — не «просто квадрат, а пять цветных прямоугольников», по выражению Ильи Кабакова. Те, по кому, как по холсту, перефразируя его же, начинает «мазать» художник. Те, для кого поместить в поле зрения «пыльный портфель <…> закрытую коробку / сломанный диктофон, маркеры / для выделения текста <…> маску под файлом / кресло пустое» означает легитимизировать обыденное, насильно вытесненное предшественниками из области поэтического, научить его говорить, как говорят детские рисунки, свидетельства переживших геополитические катаклизмы, бумажные игрушки, домашняя библиотека.

Евгения Либерман