|
Об авторе | Вечеслав Казакевич — поэт и прозаик. Родился в 1951 году в Могилевской области в Белоруссии. Окончил филологический факультет МГУ. С 1993 года живет в Японии. Постоянный автор «Знамени». Предыдущая публикация прозы — рассказ «Мальчик» (№ 4 за 2025 год).
Вечеслав Казакевич
Мои любимые преступления
стансы
Пишут, что Япония — самая безопасная страна на свете, что в ней почти нет преступлений и тут можно без опаски гулять даже в таких дырах, куда нос страшно сунуть, беззаботно наслаждаясь цветущей сакурой днем и не менее цветущей луной ночью.
К моему счастью, это не так! Каждое утро я открываю японские газеты и, безразлично пропустив новости об очередном подорожании продуктов — с ценами не в состоянии справиться правительство, какой смысл мне браться за них? — или сообщение, сколько раз за год в воздушное пространство островов вторгались китайские и российские военные самолеты — какое мне дело до воздушного пространства, я могу и в безвоздушном жить! — нахожу раздел криминальной хроники и, как араб в пустыне, встретивший фонтанчик с водой, припадаю к нему, забывая и цены, и правительства, и бомбардировщики — марсианский отблеск на холодном алюминиевом крыле! — и остальную астрономию, за исключением Луны, потому что преступления, как стихи, без нее обычно не обходятся, где преступления — там и она в сопровождении темноты, темных дел и личностей.
И первая реальная история, которую я перескажу, называется
Темные очки
В одном японском городе с пешеходов ни с того ни с сего начали снимать солнцезащитные очки. Подъезжавший на скутере незнакомец в закрытом шлеме спрашивал, как проехать к ближайшей остановке. И стоило прохожему открыть рот и сунуть указательный палец в беззащитное воздушное пространство, как с него сдергивали очки и давали газу.
Тот, кто носил очки от солнца, знает, что, даже сняв их собственноручно, на миг теряешься, зажмуриваешься, будто попал в другой, лучезарный мир. Что говорить о беспомощности человека, с которого черные очки неожиданно срывает чужая рука.
Иногда к горожанам не подъезжал, а подходил мужчина неопределенного возраста, не имевший ни выдающегося ястребиного носа, ни пиратской повязки на глазу, ни парочки отрезанных пальцев, короче говоря, всех тех черт, которые так нравятся полиции, и вежливо спрашивал, как пройти к ближайшей остановке. После чего действовал подобно хозяину скутера.
Это натолкнуло полицию на мысль, что мотоциклист в закрытом шлеме — о, как хотелось постучать чайной ложечкой по яйцу из стеклопластика и увидеть, что в нем скрывается! — и мужчина расплывчатого образа — одно и то же лицо.
Попытались понять предпочтения этого безликого лица. Если он выбирает дорогие бренды с оправами из золота и платины, из слоновой кости и рогов редких зверей, то кому-то сбывает краденое. Не собирался же он открыть магазин по продаже утащенных очков!
К сожалению, быстро выяснилось, что необычный грабитель с одинаковым рвением отнимал и Картье с Тиффани, и грубые китайские подделки, скрипевшие, как телеги, при складывании и раскладывании дужек.
Проверили, кого больше среди пострадавших — мужчин или женщин, стариков или молодых? Возможно, за темными стеклами скрывались совсем не денежные мотивы.
Увы, очков лишались и юные служащие в куцых брючках и заостренных туфлях, и старики в пиджаках прошлого века, и девушки, с которых сыпались блестки, и бабушки, с которых падали парики — бабушки и дедушки возмущались похитителем больше, чем молодежь! — но это говорило об их психологии, а не о характере преступника.
Расследование совсем зашло в тупик, когда кокетливые розовые очки были украдены у мохнатой собачки, одетой в нарядное платьице и вывезенной в колясочке на всеобщий показ.
В конце концов решили переодеть десяток полицейских в гражданскую одежду, надеть на них черные очки, взятые напрокат в соседней лавочке, и поручить прогуливаться по улицам.
Начальник полиции на общем построении личного состава предложил добровольцам выйти из строя. К его гордости, все до единого подчиненные смело шагнули вперед.
Назавтра с одного из переодетых офицеров легко, как бабочка, — естественно, дымчатая! — упорхнули взятые для приманки очки.
— Я не виноват, — оправдывался офицер. — Если б у меня кто-то спросил, как пройти к ближайшей остановке, я бы мигом на него наручники надел! А спросили: который час?
Тем не менее ротозея сурово наказали: вычли из жалованья стоимость потери. Очки стоили сущие пустяки, но офицер был так задет, что подал в суд, обвиняя начальство в злоупотреблении властью.
Через неделю загадочного похитителя задержал случайный пенсионер, которому в полиции торжественно вручили грамоту.
Таинственным злодеем оказался нигде не работавший мужчина сорока девяти лет, одиноко живший в скромной квартире на окраине города и положительно характеризовавшийся соседями.
Переступив порог его жилья, полицейские ахнули. Отовсюду на них таращились темные очки. Они чернели на вешалке у входа, на стенах, на этажерке с безделушками, на телевизоре, омрачали книжный шкаф и шкафчик с дисками. В сложенном и растопыренном виде теснились на столе, выделялись на холодильнике, пылились на полу. Всего их насчитали 58 штук.
Естественно, первый вопрос, который задали задержанному, был: «Зачем вы отнимали у людей очки?»
Но подозреваемый знал свои права и отвечал твердым молчанием, а полицейские, не знакомые с быстрыми и эффективными методами допросов в сопредельных странах, не могли это молчание нарушить.
Так и осталось загадкой, почему одинокий, ничем не примечательный мужчина отбирал темные очки у людей и животных.
Может, он хотел, чтобы мы все глядели друг на друга абсолютно ясными глазами?
А может, думал, что за сумрачными стеклами взгляд, как река перед плотиной, пусть даже дырявой, приостанавливается, раздается вширь и ввысь и налегает на преграду, оставляя на ней следы своего напора? Он собирал не черные очки, а взгляды, сохранившиеся за ними! Совсем не те скучные застывшие взгляды, которые беспокоят скучные застывшие ведомства, а живые, человеческие взоры, наполненные блеском и светом.
Вы только представьте, к вам одному со всех сторон постоянно и неотрывно обращены грустные, веселые, нежные, удивленные, смешливые, потрясенные… Несчетные взгляды!
Вы представляете, что вы себе представляете?
Подземные тапочки
Детский сад «Global kids» — японцы любят пышные названия на иностранном языке! — был обыкновенным детским садиком.
Железную дверь, оборудованную камерой, дистанционно открывала дежурная, удостоверившись сначала, что на экране знакомые родители, а не какой-нибудь подозрительный посетитель, например, в голом виде или с ножом в руках.
В покрытой плитками прихожей дети снимали уличную обувь. На приподнятом полу стояли длинные низенькие полочки с маленькими тапочками. Девочкам полагались тапочки белого цвета, мальчикам — фиолетовые.
За отодвигающейся дверью располагались комнаты. Защелка у двери была высоко, чтобы малыши не могли до нее дотянуться и сбежать на волю.
В садике, судя по названию, должны были собираться выходцы со всего света, но в действительности собирались одни японцы. Лишь в среднюю группу ходил курчавый ребенок, папа которого приехал из-за границы и женился на японке.
И вот в таком совершенно заурядном заведении обнаружили пропажу детских тапочек. Поначалу этому не придали особенного значения. Но когда заметили, что их сгинуло уже почти десять штук, директриса, не желавшая возбуждать слухи, будто в «Global kids» окопалась шайка разбойников, набрала всем известный телефонный номер.
Темно-синий полицейский, восторженно встреченный детворой и более сдержанно четырьмя воспитательницами и одним воспитателем, пересчитал оставшиеся тапочки, записал число пропавших и уточнил, сколько исчезло белых тапочек, а сколько фиолетовых.
Воспитательницы вместе с коллегой-воспитателем неуверенно сообщили, что, кажется, белых тапочек пропало чуть больше, чем фиолетовых.
— Понял! — удовлетворенно записал полицейский новые данные.
Прежняя жизнь в детсаду закончилась. Взрослые и дети ломали головы, кто крадет игрушечные тапочки. Детские головы ломались легче, чем взрослые. Дежурная, открывавшая входную дверь, с удвоенным вниманием вглядывалась в экран монитора: не появится ли на нем чья-то злодейская физиономия с заплечным мешком для тапочек.
Работников детсада, включая повариху, погруженную исключительно в котлы и кастрюли, опрашивали: нет ли у них подозрений в отношении кого-нибудь. Одна из девушек-воспитательниц на условиях анонимности призналась, что подозревает в кражах своего коллегу, юношу-воспитателя.
— Почему?
— Он недавно поцеловал ребенка в живот.
— Вы думаете, если человек целует детей в живот, он непременно воришка? — с сомнением осведомился полицейский.
— Ага.
Но это утверждение не убедило полицию. Его вообще отбросили, узнав, что девушка прежде состояла с юношей в близких отношениях.
От персонала перешли к проверке родителей. Встретились с высохшим дедушкой — председателем родительского комитета, чей внук ходил в этот детсад. Старичок, такой невесомый, что из него даже при сохранении ботинок и пиджака получился бы отличный поплавок для удочки, оказался крючком и обратил внимание на отца курчавого мальчика:
— Негр, приехал из Африки. Дети говорят, нигде не работает, только играет. На что он живет?
Однако негр оказался не негром, а папуасом, приехавшим не из Африки, а из Новой Гвинеи. Он действительно каждый день играл: на барабанах в дорогом отеле. И давно имел японский паспорт.
Внезапно нашелся человек, который точно знал, кто похищает тапочки. Это была шестилетняя девочка из старшей группы, сказавшая, что назовет вора только главному полицейскому начальнику.
Получив от полиции гарантии безопасности, родители разрешили дочке побеседовать с приехавшим старшим офицером.
— Ну, так кто украл тапочки? — ласково спросил многоопытный сыщик, перед этим заботливо обсудивший с девочкой, какие она любит мультики и кем собирается стать.
— Призрак! Он живет в туалете.
— Призрак? — растерялся следователь.
— Вы что-о-о, не верите в призраков? — округлила девочка глаза.
— Верю, верю, — поспешил оправдаться полицейский. — Но зачем ему столько тапочек?
— У всех есть тапочки. А у призраков нет. Вот он и берет их для себя и для своих товарищей.
После этого по совету полиции в прихожей установили три камеры, направленные на полки с тапочками сверху, снизу и сбоку.
О дальнейшем сообщалось в полицейском рапорте: «В первую же ночь в 23:37 камеры зафиксировали у полок животное, предположительно ласку. Через 10 секунд животное скрылось в неизвестном направлении с белой тапочкой в зубах».
Все вздохнули с облегчением. Пропавшую обувь не нашли. Не обнаружили даже подземную нору под обоями или половицами, куда ласка утаскивала приглянувшиеся тапочки. На полки стали накидывать сетки, и пропажи прекратились.
Осталось только невыясненным, зачем призракам, приручившим ласку, понадобились маленькие детские тапочки? Неужто у них детские ножки? Или для нематериальных существ не имеет значения, какого размера обувь надевать? Или у них тоже рождаются дети?
Размышления об этом еще долго будут волновать детский сад, многоопытного старшего следователя и самых тонких читателей этой правдивой истории.
Среди весенних розовых цветов
В токийских храмах из ящиков для пожертвований начали улетучиваться деньги.
Эти глубокие объемистые ящики сделаны из дерева и закрыты сверху крепкими деревянными планками с небольшими промежутками между ними. В узкие щели с легкостью проваливается любая монета, тем более купюра, но не влезет детская ладонь. Ящики стоят перед входом в храм, и, если вы хотите помолиться, нужно сначала бросить в них деньги.
Грабят такие ковчеги редко. Вору необходимо распилить решетку или проделать дыру в толстой стенке, что требует времени и не обходится без шума.
Однако на сей раз пожертвованные деньги исчезали без помощи долота и ножовки. Опустошенные ящики оставались целыми и невредимыми. На них не находили никаких следов, тем более такого подарка для полиции, как окурок с остатками слюны или помады.
Неведомый вор или банда не гнушались обчищать захудалые бедные храмы, где главную лепту в деревянные копилки вносили дождь и воробьи с голубями. Но гораздо больше их привлекали знаменитые храмы, куда стекались толпы людей.
Один такой храм с обширным садом ограбили уже дважды. Здесь под горбатым мостиком, оседлав камни, грелись черепахи, а из пруда высовывались карпы со сложенными колечками ртами, словно они готовились воскликнуть: «О!»
Кроме черепах и рыб, в саду обитало животное, намного крупнее их и совершенно ручное. Это была старинная бронзовая корова в натуральную величину, лежавшая на невысоком постаменте.
Корова считалась целебной. Дотронувшись до рогатого лба, избавлялись от головной боли. Язвенники гладили ее брюхо. Страдавшие поясницей — золоченый хребет. По вытертым пятнам на корове нетрудно было определить, что чаще всего болит у людей.
Странно, но, судя по облезлому виду бронзового хвоста, к нему тоже нередко прикасались, что наводило на нелепую мысль, будто у здешних верующих и туристов имелись свои, тщательно спрятанные под одеждой хвосты.
Уютные неширокие аллеи были сплошь засажены бело-розовой азалией. Когда она зацветала, тут становилось еще многолюднее. И именно в эти дни вор дважды навещал ящик для пожертвований.
В следующую весну монахи написали и с молитвой опустили в ящик короткую записку.
Ночью на территории храма появился Кикути Юто, пятьдесят один год, безработный. С крутого мостика он поглядел на темный пруд. Никакие карпы не разевали из воды рты, будто собираясь воскликнуть: «О!» Хотя именно сейчас им следовало бы не охать, а вопить на всю округу.
Луна смотрела в пруд вместе с Кикути. Он не впервые действовал на пару с ней. Яркая напарница не только легко залезала в ящики для пожертвований, но ободряла его светом, теплом, неизменным спокойствием, короче, была безусловной соучастницей преступления.
Однако Кикути помнил, она никогда не окажется на скамье подсудимых. Это вызывало в нем зависть к Луне и одновременно презрение к судьям, которые болтают о справедливости, но никогда не осмелятся засадить Луну за решетку. И это называется правосудием!
Возможно, я приписываю Кикути чьи-то чужие мысли, может, даже свои. Когда мараешь бумагу, никогда не знаешь, чьи мысли или отсутствие мыслей ты передаешь.
Больше о Кикути сказать нечего, кроме того, что он придумал способ, позволявший беспрепятственно, без единого следа лишать храмы прибыли. Способ, который не разгадали в полиции Токио и в тысяче святилищ — Кикути ограбил ровно тысячу храмов! — был прост.
К гибкой тоненькой палочке — воришка любовно называл ее «палочкой-обиралочкой» — он прикреплял липкую ленту, и к ней, будто к неотразимой красавице, липли все мужчины, красовавшиеся на японских банкнотах.
В этот раз среди купюр, выуженных из ящика, на ленте белела еще бумажка, отклеив которую Кикути прочитал: «Бог наблюдает за тобой!»
Сначала он машинально хотел сунуть глупую записку в карман вместе с добытыми деньгами. Но, согласитесь сами, даже если вы не верите ни в какого бога, неприятно, залезая в карман, натыкаться на напоминание, что бог за тобой наблюдает. Так и с ума сойдешь, начнешь на небо оглядываться!
Кикути бросил записку обратно в ящик и быстро пошагал от храма. На дорожке, плотно окруженной смутно белевшей и розовевшей азалией, он вдруг почувствовал себя в раю. Не как в раю, а действительно в раю!
Это не было внезапно нахлынувшим счастьем от удачного грабежа и избегания опасности. Это было что-то другое. Словно он впервые понял, что только цветы и деревья могут перенести нас в рай, лишь они проводники на седьмое небо.
Через несколько дней его арестовали.
Бог, конечно, наблюдает за тобой!
Особенно если ты вор и воруешь чужие деньги.
Особенно если ты это делаешь с помощью палочки и клейкой ленты.
И особенно, если ты оставляешь записку, на которой есть отпечатки твоих пальцев.
Черная рука
Вернувшись из города в свою горную деревушку, муж с женой увидели, что к ним в дом кто-то наведывался. Входная дверь была полуоткрыта.
Сунув головы внутрь, они поразились полному беспорядку в прихожей и коридоре. Неизвестный не просто забрался к ним, но перевернул все вверх дном.
Супруги хотели проверить комнаты, как вдруг из гостиной донесся такой храп, что его могли произвести только битком набитая сельская гостиница или солдатская казарма. Муж с женой еле спаслись бегством. Кому охота ждать пробуждения забравшихся в дом взломщиков? Тем более самим будить их.
Через полчаса с обычным завыванием прибыла полиция. Полицейские окружили дом и на всю округу по мегафону зычно предложили преступникам выходить и сдаваться. Трижды повторенное предложение было трижды проигнорировано.
Входить в дом никому не хотелось. На свежем воздухе было куда приятнее! Неторопливый закат раздавал горам вместо белых красные шапки.
Однако на улице собрались местные жители, желавшие насладиться зрелищем поимки преступников. И они ожидали от полиции действий, а не отдыха на природе.
Гуськом с множеством предосторожностей полицейский патруль втянулся в дом. Патрульный, оказавшийся впереди, держал руку на кобуре и, оглядываясь на подталкивавших его коллег, свирепо прикладывал палец к губам. Храп в гостиной прекратился. Но под столом, завернувшись в черное толстое одеяло, кто-то лежал.
Ободренный тем, что перед ним всего лишь одиночка, скорее всего, бродяга, полицейский осторожно двинулся к столу. Неожиданно от одеяла отпал и распластался на полу черный лоскут. Оцепенев, офицер не сразу понял, что это не лоскут, а чья-то черная косматая рука.
— Кто там? — зашептали спутники попятившемуся смельчаку.
Черная рука застыла, словно в задумчивости, и, как всякая задумчивая рука, машинально постучала по полу, вернее, поскребла по татами кривыми когтями: мол, что будем делать?
Не задумываясь, полицейский выхватил… Нет, совсем не пистолет! А пачку крекеров, которую взял в дорогу.
Торопливо вытащив один крекер, он швырнул его к черной руке. Сбросив с себя задумчивость, рука потянулась к крекеру. Сбросив с себя одеяло, наружу вылезла массивная медвежья голова.
Роняя перед собой крекеры, патрульный спешно отступал к выходу. Его товарищи уже испарились. Еще быстрее разбежались собравшиеся зрители.
Причем те, кто бежал в один конец деревни, взахлеб рассказывали, что в доме оказалось несколько бандитов, которые связали половину наряда и теперь гонятся за оставшимися. А бежавшие в противоположную сторону оповещали встречных, что полиция задержала половину преступников, но других упустила.
На двор медленно вышел черный медведь, 90 сантиметров ростом. Осмотревшись вокруг и не найдя больше крекеров, он огорченно побрел в лес, откуда перед этим вышел.
Полицейский, выманивший его из дома, сидел уже в машине, захлопнув за собой дверцу и закрыв ее на замок.
Об этом случае написали все центральные газеты. Фабрика, производившая крекеры, запустила новую рекламу: «Хотите медвежьего здоровья? Ешьте крекеры, которые обожают медведи!»
Недоброжелатели распускали слухи, что все было подстроено: медведя заранее приучили к мучному, усыпили, подбросили в дом, и полицейский знал, чем его соблазнить.
Но не будем слушать завистников! Гораздо приятнее верить, что люди, хотя бы некоторая их часть, становятся все смелее и добрее.
Раньше они выходили на медведей с рогатиной или ружьем, а сейчас — с крекером. Раньше всаживали в зверя стальные зубцы или пулю, а теперь угощают его кондитерскими изделиями.
И никто не знает, чем все это кончится…
Окончание
Взволнованный, открываю балконную дверь.
Трава смотрит на балкон сверху вниз. Цветы шуршат в небе разноцветными облаками. Деревья взвились так высоко, что их стволы обнимает Большая Медведица.
Ну вот… Теперь вы предупреждены и знаете, что тут творится и какие опасные преступники встречаются. Не уставая и не останавливаясь, они изо всех сил стараются нас порадовать, спасти от скуки и тоски, рассмешить, умилить, привести в восторг, погрузить в мечтательность… Пока мы не начинаем обожать их.
Начнем?
| 
