Об авторе | Владимир Аркадьевич Гандельсман (12 ноября 1948 года, Ленинград) — поэт, прозаик, эссеист, переводчик англо-американской поэзии. Автор более чем двадцати поэтических книг: «Шум Земли» (Тенефли, США, 1991), «Вечерней почтой» (СПб., 1995), «Долгота дня» (СПб., 1998), «Эдип» (СПб., 1998) и др., двух книг эссе, переводов с английского. Лауреат премии «Liberty» (2008), «Русской премии» (2008), премии «Московский счёт» (2011) и премии «Anthologia» (2012). Автор многочисленных публикаций в «Знамени». С 1991 живет в Нью-Йорке и Санкт-Петербурге. Все представленные стихи датированы с апреля по июль 2025 года.

Владимир Гандельсман

время пионов

* * *

рябенького озера фольга

светится, как имя ольга,

и мигает си бемолька —

птица чиж на дереве ольха.

что апрельский воздух, а? —

с ангельского калька, только-

только снятая, и суть стиха.

только б этой светотени

по кустам пробег не стих —

их, зеленщиков и зеленщих,

первозданный и весенний

так и существует гений:

по закону вспыхивающих

вдруг в мозгу сердцебиений.

причастный оборот

за праздничным столом пестрящим,

с шампанским, краткий миг шипящим

в бокале с ободком слепящим;

с родимым домом, свет хранящим;

с гремучим дядюшкой острящим,

на барышню N.N. косящим;

с дородной тётушкой с блестящим

браслетом на её запястье,

поющей о волненье страсти;

над праздничной страной с парящим

салютом за окном палящим;

со взором мальчика горящим,

отсюда глядя — не пропащим,

насквозь живым, насквозь искрящим,

в усталости блаженной спящим,

когда-нибудь не настоящим;

звучи, строка, прими участье

в случайно приручённом счастье.

портрет женщины в обрамлении эскизов детства

1

ку-ка-ре-ку.

если просну...

если проснуться, о да,

если проснуться в строку

как вода, вода

из беспамятства льда,

если, реку,

(пусть проблестит река

по городку)

если из никогда,

из ничего и ничто,

если вернуться сюда,

если вернуться, то —

если вернуться, то за

той с синевой стекла

(навернулась слеза

и по щеке стекла)

полной клубники

банкой литровой

с отсветом на боку

лампы рыжеголовой

в небе и за столовой

ложкой.

ку-ка-ре-ку.

2

вдруг перед сном подумала: кровать

тоскливой стала…

(мысль испугала: неодушевлённый

предмет, но — говорит!)

простая правда: ведь она не мебель,

она твоей душе, как кошке,

всегда позволит в тишине свернуться

в клубок и спать, и не болеть (душа

уж если бодрствует, то и болит, не так ли?).

здесь прекращается ажиотаж ума,

и вся бесцельность внутреннего стол-

потворения не существует,

и тело, по-младенчески совсем,

доверчиво и беззащитно.

здесь выплакано море слёз во славу

усталости блаженной, и

не здесь ли половина жизни

прошла, и —

(поэт с филологическим подбоем,

с нагрудничком, допустим, от батая

и в ползунках от дерриды, прости!) —

здесь зарожденье и её исход.

что испугало, почему тоска?

дверь застеклённая балкона —

в ней отражение реки,

посеребрённой фонарями —

они переливаются в едва

заметном шевелении, в ней отраженье лампы,

стекло запотевает понемногу,

и где-то там, вдали, река всё реже

вздыхает, медленно и тяжело

сходя на нет, и гаснет.

я засыпаю.

воистину счастливый переход

ко сну — от тела

к душе, и пробуждение души

за миг до мысли —  чистая отрада.

что может быть прекрасней простыни —

на белом вышитые голубые пчёлы

наполеоновские? — ритуал:

стелить и застилать постель — мне дорог.

символика и ритуал хранят,

быть может, сон, когда безволен разум.

теперь стою в раздумье: что не так?

я вспомнила: ведь только что была

суббота, а за нею Новый год,

и вот опять суббота, и за нею

вновь Новый год — не слишком ли спешат

часы, и дни, и месяцы, и годы...

я вышла в коридор. не я — любовь

к тому, что тешит взгляд, любовь к чему-то,

что никогда, нигде и никому

принадлежать не будет — эта дверь

балконная, огни, река — куда

всё это денется? Ведь только что была

суббота...

3

господи, подсунь

светлый сон к утру —

время пионов, июнь

на лёгком ветру,

розовые в размер,

дитя, твоей головы

пионы, шорох портьер,

веянье травы,

то малинов, то бел

цвет их, воспой,

как в те дни голубел

небосвод голубой,

там пекут пироги,

праздничный аромат

сдобы прибереги,

сон явью объят,

медные по длине окна

шпингалеты и блеск

ручки, и сна

последний всплеск,

и напрямик

радость (сорван сургуч

с ночи!) в утренний миг

подкараулить луч.

* * *

на остановке, на тихой мели

света, жизнь простоять не жаль.

что же исподволь и

виновато поглядываешь в даль,

не идёт ли трамвай?..

мысль мерцающую не развивай.

ни о чём. ничего. ни о ком.

только ночь. вы вдвоём.

на кивок её отвечая кивком,

стой — и всё. стой на своём,

не бормоча «скорей»

и не шепча в ухо ночи «согрей».

смотри, как сквозняк сквозит

и просторен простор.

дерево голое не голосит.

осень босенько выметает сор.

есть величие промелька, если речь

исчезает начисто. не перечь.

на закате

                                           л.о.

что-то ветвь на фоне стены

разнервничалась, дрожит,

точно дни её сочтены,

точно к стенке приставлена и

глазки вот-вот смежит,

листики тоненькие сами ах не свои,

сами не свои

что-то холод по жилам течёт

дерева, будто некий знак

подаёт и ставит его на учёт...

если в гости идёшь ко мне, погоди.

да и солнце заходит так,

как ещё ни разу не заходи-

ло, не заходи

* * *

верь безмолвию, верь в его

разум-скит.

дрожью мыслящей дерево

высоко молчит.

переулок так тих иной

и неслышен так,

точно жизни неслыханной

он последний шаг.

потому что не вынести

тишины такой.

безрассудной её невинности

совершенный покой.

за справкой

дождь идёт как плащ разорванный,

человек в контору шлёпотом

двинет, дрожью разворованный,

спросит справку громким шёпотом,

всей своею сотворённостью

божьей спросит (жив он с виду ли?)

перед входа затворённостью,

это самое чтоб выдали...

«хоть и жизнь моя коротенька

да и мало что паршивее,

засвидетельствуйте, тётенька,

как откроетесь, что вживе я...

человек я без наружности,

потому и вздохи вздорные...»

всё молчит кругом в окружности,

только дождь как плащ разорванный...

«если ж здесь при той огромности

и нетленности душа моя

смертна там, в моей загробности,

что мне это ваше самое?»

миг

непререкаемо ценя

зелёную прозрачность капли,

с листка берёзы на меня

взглянувшей (зрячая, не так ли?),

я, помню, шёл на склоне дня,

и мне, когда я шёл, царя

над циркульным, как небо, полем,

был явлен тихий свет не зря

то поперечьем, то продольем,

поскольку, явленным крещён

в упор, не вскользь и не окольно,

я воспарил, и был прощён

на миг, и небу возвращён,

как птичка вольна.

* * *

...продолжим разговор, когда один

из нас исчезнет, то есть

твой голос станет попросту моим,

а мой — твоим... кто жив, кто мёртв — утратит

значение, зато приобретёт

смысл фразеологизм «ни жив ни мёртв»...

...так вслушаться, что голос выйдет

за грань произносимого, коснувшись

молчания — как если б зрячий

вгляделся в свет до полной слепоты

и там нащупал — именно «нащупал» —

не траченную молью смерти речь...

...так значит, есть «тот свет» не в переносном —

в прямом и осязаемом звучанье,

где мы продолжим разговор, когда,

как сказано, один из нас исчезнет...

такую цену заплатить за то,

чтоб не двоиться, но себя удвоить

другим, который стал тобой, и видеть,

как слово падает в свой нерушимый вес...

отдельный парк

вольно лучу

в парках родных, —

я назвать хочу

книгохранилищем их,

но город такой пустой,

что ещё поискать,

сказать бы «постой»,

но кому сказать?

он, конечно, село

(где мой след

да и твой замело),

но ведь Царское, нет?

где друг к другу впритык

деревья в ряд

с благородством книг

ровно стоят,

белая столь нежна

ночь, что, боюсь,

хватит мне на

сегодня... — прощусь.

Два:

1. младенчество

жизнь без лица, тем более без грима,

как если бы не чайка — только крик,

невероятна, непроговорима.

каков твой лик?

каков твой лик? он вогнут или выгнут?

я богоздание его

увидеть не успел, врасплох застигнут.

заплакал — больше ничего.

2. старость

слышу родную

музыку на заре

и прикладываю ушную

раковину к земной коре

если весомый,

значит, на глубине

голос живёт искомый,

столь дарованный мне

светится тонко

утро, и в этой строфе

я смотрю на ребёнка,

играющего в траве