НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Русский ковчег в Праге

Юрий Азаров. Первая русская эмиграция в Чехословацкой республике: литература, культура, история. — М.: ИМЛИ РАН, 2025.

«А в Прагу все ехали, потому что там создались условия изумительные. Чехи давали всем русским эмигрантам так называемые иждивения. Они давали каждому по 500 крон в месяц, бесплатное обучение в университете, одежду: пальто, платья, костюмы, нижнее белье!» — вспоминала сестра Владимира Набокова, Елена Владимировна Сикорская, о своем переезде в благословенную Прагу после всех сожженных мостов позади и убийства отца в Берлине в 1922-м, во время покушения на Павла Милюкова.

Рукой Сикорской подчеркнуты восклицания по поводу некоторых деталей пражского «иждивения»: «500 крон», «бесплатное» и «нижнее белье». То была лишь малая часть условий бытования первой русской эмиграции в молодой Чехословацкой республике, которое и теперь, спустя столетие, поражает масштабом и продуманной всеохватностью. Тем, как крепко оно держалось на нерастраченных талантах. И как было уязвимо и неустойчиво, гарантированно лишено перспектив беззаботного и благополучного возвращения к прежним надеждам, прежней родине и к преж­ней жизни.

Монография доктора филологических наук, известного специалиста в области изучения русской литературы ХХ века, литературы эмиграции Юрия Азарова — результат тщательного изучения историко-литературного феномена «русской Праги», включая современные исследования этой темы и сюжеты, ранее недостаточно изученные или известные. Интересны не только свидетельства, имена и факты, но и истории создания вполне устойчивых конструкций, возникших в сложных условиях: литературные и просветительские объединения, творческие кружки и клубы, научные учреждения и общества, система образования для эмигрантов.

История пражского «Дома в изгнании» (по названию сборника очерков о жизни русской эмиграции в Чехословакии 1918–1945 годов) становится близкой читателю по принадлежности к всеобщему архиву русской словесности, из-за свойств коллективной памяти о соотечественниках. «…даже не кончиками пальцев, а душой ощущаешь, как далеко от гладкости полированных бусин были их жизни, какими шершавыми, покрытыми трещинами оказались их судьбы», — цитирует автор один из очерков.

«Русская Прага» была не так уж велика: верховному комиссару Лиги наций по делам беженцев Фритьофу Нансену предоставили данные о 30 тысячах эмигрантов из бывшей Российской империи в 1925–1926 годах (к концу 1920-х цифра уменьшилась почти вдвое). Это лишь 11-е место в списке из 20 стран. Но общественные организации, система образования, творческие объединения, периодические издания и научные учреждения пражской литературной эмиграции были авторитетны, заметны и деятельны.

В монографию вошла подробная история сложно устроенной эмигрантской жизни русских пражан. В 1920-е годы в Праге высшее образование получили около 11 тысяч русских студентов, там работали три русских института, преподавали десятки русских профессоров, «все, собравшиеся здесь по воле случая». В те времена случай был угрожающе переменчив и в 1930-е поломал эмигрантскую жизнь: в период экономического кризиса сокращались субсидии, свертывалась Русская акция помощи, затем под немецкий контроль попали все эмигрантские учреждения Чехословакии…

Благоприятные условия, сложившиеся к началу 1920-х в Праге для русской эмиграции, стали таковыми не по воле фортуны, а исторически. В «Русской Праге», находившейся вне обычных беженских маршрутов, осознанно формировалась «своя» эмиграция, на въезд были наложены ограничения (в частности, МИД запретил визы для «экстремистов» и активных монархистов). Автор также оценивает исключительное значение для русской эмиграции личной позиции и усилий первого президента Чехословацкой республики, одного из крупнейших и деятельных славистов Томаша Г. Масарика и проводит параллели с его биографией, эффективной политической деятельностью, образованием и научными интересами, его исследованием творчества Достоевского, встречами с Львом Толстым и Максимом Горьким.

Помощь эмиграции предоставлялась от благотворительных организаций, из личных средств (в том числе Масарика, его дочери, министра иностранных дел Эдварда Бенеша), но основной поток дотаций поступал через правительство и чехословацкий Красный Крест. В целом средств эмигрантам пришло больше, чем в других европейских странах, вместе взятых: более полумиллиарда крон.

Упомянута в монографии и история «золота Колчака»: «В 1923 г. в центре Праги выросло сохранившееся до наших дней помпезное здание Банка чехословацких легионеров <…> происхождение начального капитала этого крупнейшего банка Чехословакии осталось неизвестным…». «Темное прошлое» «Легионбанка» — это миф, цитирует далее автор современного историка, у колчаковского правительства, вероятно, исчезло только 13 «золотых» ящиков.

Русская эмиграция в Чехословацкой республике получала достойное «иждивение», измерявшееся, конечно, не «золотыми ящиками». Она бедствовала, но не на уровне отчаянной нищеты. Лишилась ценного, но ценное успешно создавала. В книге много свидетельств о деятельности успешной, результативной и масштабной. Вот, скажем, данные Русского заграничного исторического архива: в 1920–1927 годах в Чехословакии издавалось 80 журналов (научных, педагогических, культуры, политических и др.), общее число вышедших номеров — 1110 (самым известным праж­ским изданием до 1927 года был «журнал политики и культуры» «Воля России»).

Условием жизни русского ковчега было то, что позволяло сохранять — в согласии или в спорах — содружество, общность культуры, памяти и надежды. Азаров пишет об идеях и идеалах «русских пражан»: Василия Немировича-Данченко, Евгения Чирикова, Валентина Булгакова, Альфреда Бема, Марка Слонима, Глеба Струве и многих других.

Но, быть может, первой в «пражском» ряду читатель хрестоматийно увидит Марину Цветаеву, вспомнит ее поэтический цикл «Деревья», посвященный чеш­ской писательнице и переводчице Анне Тесковой: «Где ни рабств, ни уродств, / Там, где все во весь рост, / Там, где правда видней: / По ту сторону дней...». Или то, что осталось в письмах к Тесковой послепражских лет: просьба прислать два платья («одно переделка платья из подаренного Вами: крэмовое с красными горошинками <…> мне совсем нечего носить»), про деревню Вшеноры, где родился Георгий Мур, и «мою любимую Прагу».

Татьяна Пискарёва