НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Будущее, выпрыгивающее из-за спины

Георги Господинов. Времеубежище / Перевод Наталии Нанкиновой. — М.: Поляндрия No Age, 2024.

Что будет, если попытаться заменить целым нациям и отдельным людям большой задел будущего искусственным, спланированным и всеми одобренным переходом в уже известное прошлое, в котором можно будет даже выбрать эпоху и десятилетие, в котором будешь жить ты и твои соотечественники? Прошлое, по поводу которого будет проведен общеевропейский референдум, где каждая страна сможет самоопределиться, в какую эпоху переместиться, и разные партии (националисты и социалисты в Болгарии выступают за разные видения лучшего прошлого) будут предлагать свои варианты идеального времени для жизни страны? Такой эксперимент представляет себе болгарский поэт и писатель Георги Господинов в своем четвертом романе «Времеубежище»¹. За этот роман автор вместе с переводчиком Анджелой Родель получил премию «Международный букер» в 2023 году.

Господинов не в первый раз сотрудничает с этой переводчицей, в ее переводе западной публике и критикам был представлен и его предыдущий роман — «Физика грусти»², где были заявлены основные волнующие писателя темы: образ Восточной Европы и соцблока в глазах Запада, тема человеческой и исторической памяти, а также анализ того, из каких компонентов строится история жизни человека, как она рассказывается другим, что там считается другими интересным, а что нет, что опускается и изменяется, кому вообще интересны личные истории.

Русское название романа выглядит почти так же, как болгарское, — это автор­ский неологизм, напоминающий о слове «бомбоубежище». Книга — о том, можно ли спрятаться от времени.

Вопрос исследуется многопланово. Он начинается с исследования личного измерения, и сначала игры со временем выглядят если не как эксцентрика (некий Гаустин, приятель рассказчика, пишет ему письма из второй половины 1930-х, используя чернила и бумагу того времени), то как минимум как отличный замысел, способный принести пользу каждому или, по крайней мере, некоторым из страдающих потерей памяти.

Так, в первой части романа пациенты с Альцгеймером и другими болезнями, из-за которых повреждается память, лечатся в специальной клинике Гаустина, где на разных этажах воспроизведены детали интерьера, найдены газеты и музыка из тех десятилетий, которые эти люди помнят лучше всего — обычно это годы их молодости. Клиника имеет успех — пациенты в ней оживают и даже вспоминают то, что было запрятано в самые больные уголки их памяти: так, одна женщина наотрез отказывается мыться в душе из-за опыта в концентрационном лагере. По ней любят прогуливаться и рассказчик (тезка автора, Георги Господинов) с хозяином клиники, выбирая разные эпохи и решая, на каком этаже им уютнее всего.

Реален ли Гаустин, до конца романа неясно (а может, и сразу понятно, что нет). В начале книги Гаустин, одетый не по-современному, покупает газету «Августин» у бездомного, а статью в этой газете (о докторе, открывшем клинику) читает уже рассказчик. На всем протяжении романа рассказчик часто оспаривает новшество идей Гаустина, считая, что сам выдумал его вместе с его идеями. В конце рассказчик также упоминает, что их часто путают, а так как Гаустин исчез, оставив ему сеть своих клиник, а рассказчик иногда публикует о нем рассказы, возникает вопрос: кто же из них первичен, а кто вторичен? Если добавить в это двойничество еще и автора, получится треугольник: автор, рассказчик, который, как у Пруста (сходство очевидно и неслучайно), носит то же имя, что и автор, и придуманный им персонаж, его альтер эго или воображаемый друг Гаустин. Кстати, клиника прошлого находится в Цюрихе, там и находит его рассказчик после литературной резиденции в Literaturhaus. А в конце книги автор упоминает свои резиденции, в которых он писал роман, и грань между ним и рассказчиком по многим признакам, включая рассказы о детстве и болгарских друзьях рассказчика, почти стирается.

Итак, идея клиник прошлого Гаустина нравится ведущим европейским политикам, и следующие главы книги рассказывают о необычном эксперименте, который тематически центрирует книгу. Сначала в разных странах проводятся референдумы о том, в какое прошлое перейдет страна (вариант остаться в настоящем не обсуждается), а потом в каждой устанавливается своя декада. Страны делятся на группы (те, кто выбрал 1960-е; те, кто предпочел 1990-е; те, кто сделал выбор, не похожий на других). Но этот выбор устраивает не все влиятельные партии в стране.

На примере Болгарии моделируется еще одна парадоксальная ситуация: националисты и социалисты соревнуются друг с другом в реконструировании прошлого, возрождая в двух параллельных демонстрациях и историческое прошлое древней Болгарии, и годы социализма — вплоть до магического подьема из мавзолея живого Димитрова. Обе демонстрации, оказывается, подготовлены одним и тем же человеком — бывшим одноклассником рассказчика, теперь занимающимся режиссурой таких действ, все более востребованных, и тренировкой актеров массовки для них.

Во время референдума к европейским странам присоединяется Швейцария. Она могла бы остаться нейтральной — но выбирает как раз время проведения референдума, и по ней другие страны будут сверять часы.

Швейцария — важная для автора историческая и литературная мифологема. Кроме того, что там размещается клиника прошлого, в романе часто упоминается нейтральность Швейцарии на фоне катаклизмов XX века, а также швейцарское время, банки и часы. В тексте мы потихоньку теряем ощущение настоящего времени, начинаем подозревать, что вернуться к нему уже невозможно, и, кажется, только Швейцария с ее точным временем, точка отсчета которого теперь — время референдума, может спасти от этого безвременья разномастного и разноэпохального прошлого. В романе есть и, возможно, слишком литературное, но ключевое высказывание: «Это вовсе не совпадение, что два важнейших открытия XX века, оба связанные со временем, были сделаны именно в Швейцарии: теория относительности Эйнштейна и “Волшебная гора” Томаса Манна».

Понятно, зачем автору нужен ориентир на «Волшебную гору»: при упоминании романа, где пациенты, оторванные от настоящего, лечились от туберкулеза годами, сразу ясна параллель с клиниками Гаустина. Важно и то, что действие «Волшебной горы» связано в первую очередь с местом, где — в лакуне безвременья — можно спрятаться от войны. Возможно, источником идеи романа, вышедшего в Болгарии в ковидном 2020-м, стало именно желание спрятаться от настоящего, становящегося все более непредсказуемым. Связь романа с «Волшебной горой» приводит еще к одной важной его теме: вызреванию новых потрясений и войн, которые все равно случатся, несмотря на искусственно созданное времеубежище.

Такие катаклизмы, как ни странно, прямо следуют из реконструкций, которые вдруг становятся не спектаклями, а настоящими убийствами, революциями, началами войн. Реконструкция убийства эрцгерцога Франца Фердинанда в Сараеве приводит к тому, что и правда погибает потомок семьи Габсбургов, к конфликту между странами и возможным будущим началом Первой мировой. Более страшная реконструкция, описывается на последних страницах книги: с точностью воссоздаются события произошедшие в ночь на 1 сентября 1939 года — по официальной версии, «чтобы избыть и преодолеть этот страшный для мира момент», но автор недвусмыслен в своем пессимизме по поводу того, что будет дальше.

Кроме «Волшебной горы», для автора, цитирующего также Толстого, Пастернака, Маркеса и других, важна и другая книга XX века — «В поисках утраченного времени» Пруста. Но в отличие от французского классика, болгарский писатель куда более пессимистичен. В последней части книги («Тайные монстры»), наименее цельной и наиболее поэтичной, много разрозрозненных отрывков, кажущихся последними воспоминаниями рассказчика, который уже почти потерял память и вынужден записывать то, что с ним произошло, чтобы не путать с тем, чего нет — для этого, замечает автор, и создается литература. Красная линия среди этих фрагментов — страх потери времени и памяти, приход к обещанному хаосу Апокалипсиса, когда смешаются все времена и наступит их конец.

Книга — не ответ, а предостережение. Она пытается смоделировать, что может быть, если мы начнем испытывать проблемы с человеческой и нашей общей исторической памятью. Кажется, автор считает, что они неизбежны. В романе упоминается, что, согласно мифологии индейцев в Андах, будущее стоит за нами, мы не видим его, оно выскакивает неожиданно и удивляет нас, пока мы смотрим вперед на свое прошлое. Автор хочет предупредить нас об этом, не морализаторствуя, но делясь своими страхами в этом ярком, образном, в своей бытово-лирической исповедальности отчасти тяготеющем к Довлатову романе.

Юлия Савиковская

1 The Time Shelter, 2022; Времеубежище, 2020.

2 Физика на тъгата, 2011.