|
Об авторе | Всеволод Викторович Константинов родился 26.08.1972 в Перми. Окончил географический факультет МГУ. С 1994 по 1998 год учился в Литературном институте. Сценарист и режиссер программ и документальных фильмов, с 1998 года пишет сценарии в основном на темы искусства, два года ездил по заповедникам и снимал природу. Входит в группу поэтов «Алконостъ». Печатался в журналах «Знамя», «Октябрь», «День и Ночь», «Новый берег». Автор книг стихов «Седьмой путь» (2004), «Побег» (2013), «Дугоме» (2022). Предыдущие публикации в «Знамени»: «Учитель географии» (№ 6, 2002); «До снега» (№ 11, 2009); «Никуда не вписавшийся многоугольник…» (№ 1, 2015); «Жёсткий снег, заводской Урал» (№ 11, 2018). Живет в Москве.
Всеволод Константинов
Где много шрамов в воздухе…
Александрия
«Когда мне говорят: «Александрия»
Михаил Кузмин
Когда мне говорят: «Александрия»,
Я вижу много обветшавших зданий,
От выхлопного дыма почерневших —
Цветов колониального модерна,
Уже сто лет, как схлынули британцы,
Не нужных, оказалось, никому.
Когда мне говорят: «Александрия»,
Я вижу толпы уличных торговцев,
Шум, гвалт, пустую мешанину жизни,
Дни, исчезающие в липкой каше,
В надежде вырвать из пространства фунт,
И на нуле хотя б прийти к закату.
Когда мне говорят: «Александрия»,
Трамвай я вижу синий двухэтажный,
Он со времён Кавафиса тут ходит
От центра на окраину вдоль моря.
Куда идёт он, главное, зачем?
Зачем куда-то здесь перемещаться?
Когда мне говорят: «Александрия»,
И самого Кавафиса я вижу.
И улицу, где жил он, где не раз
От мусорки с протянутой рукой
К вам подойдёт ребёнок. Как здесь жил
Чувствительнейший из поэтов?
Когда мне говорят: «Александрия»,
Я вижу столп Александрийский, вижу
Развалины античности, они
Достойней выглядят застройки современной
Над ними выросшей, но и они
Мертвы и даже в мыслях не воскреснут.
Когда мне говорят: «Александрия»,
Я вижу, как рождается война
Всех против всех, как бедность вопиёт,
Как рвётся жить, но терпит пораженье
И оставляет на столбе листок:
«Продам», и больше ничего.
Когда мне говорят: «Александрия»,
Я вижу море — нет его синей
Во всём восточном Средиземноморье.
Я вижу бухту с круглыми рогами,
И солнце светит, будто всё не так,
Как вижу я.
* * *
Просто следил за пылью,
Вдруг непонятный взмах
Крыльев или не крыльев:
«Встретимся в небесах!»
С кем и откуда голос?
Чьё то лицо в слезах
Стёрлось, я думал, стёрлось.
Встретимся в небесах!
Слышен звонок трамвая,
Вышедшего в маршрут...
Нет, не нужно, родная,
Всё останется тут.
* * *
На старом доме лежит печать
Не смерти — юности, листьев, лисьих
Ходов, летних книг — прочитать
Мы так и не собрались их.
Всё вперемешку: вещи, тетрадки — пусть
Отдыхают под пылью, тревожить не будем.
Тут когда-то прошёл наш напрасный путь
От деревьев, птиц, насекомых к людям.
Груз
Даже сосны разъехались кто куда.
«По гробы», — подсказывает вода.
Кап-кап-капает на кровать.
Я б не стал воде доверять,
У неё тут свой интерес.
Помнишь, лес в окне? Он исчез.
Луговой, а точнее, болотный лунь
Над долиной кружит, и много лун
Отражается эхо его тоски,
То от тучи, то от реки.
Сырость одолевает, и всё плотней
В птичьих гнёздах спирали змей.
«Нужно ехать отсюда». Дельная мысль.
Но не делом лучше — духом займись.
Эту хворь сырую, гнилой башмак
Ты представь как ужас, как лютый мрак,
Чтобы так черно, что почти смешно,
Чтобы страх не мог уложить на дно.
* * *
Вот в бочке ржавой (потому что
Огонь открытый разводить
Запрещено в товариществе садовом)
Моё сгорает лето
Смородиновые ветки
Крыжовниковые ветки
Грушевые ветки
Яблоневые ветки
Бумага из туалета
Салфетки некогда влажные
Скорлупа куриных яиц
Вот собственно и всё
Зола пойдёт на удобрение
Воспоминания останутся при мне
Воспоминания о том как мы по полю
Тишайший вечер (запах трав)
Вот так идти б идти куда не надо
По пыльным колоскам
Но нет
Всё развивается меняется растёт
И достигает ржавой бочки
(Ветки приходится сгибать руками
Иначе не умещаются)
* * *
Я живу на капустном поле,
Одиноко и будто на воле.
Нет, на самом-то деле,
Я живу на пределе.
Водяная идёт бороздка
От меня к СНТ «Берёзка»,
Полуржавого, из резерва,
Тридцать метров стального нерва.
Водоток мой, негибкий хобот,
Ощущения жизни повод,
Кран, текущий по центру сцены,
С разводным ключом Иппокрены.
Не под ламповым капюшоном
На духовный пир приглашённым,
На гряде под докучной осою,
Кто я, стоя, и что я стою —
Я не знаю, хотя в мои годы
И пора бы, и пароходы
Из Оки выплывают в Волгу,
Я ж полыни треплю метёлку.
Ночи чёрные, влажный воздух,
Шмель, то в алых, то в белых розах
Загулявший, гудящий нежно —
Хорошо, но не всё, конечно.
Надо в жизнь напоследок впиться,
То есть ото всего открепиться,
На ветру полоскаться, как знамя,
Лишь в неё уцепившись зубами.
Впрочем, к чёрту любые скрепы —
Рот разжать и лететь свирепо
Сквозь шелка небесных полосок,
Чтоб сосед вопил: «Недоносок!»
2021
Шук Тальпиот
(рынок в Хайфе)
Чтоб я так жил: переступи порог,
Перешагни сомнительную лужу
И в круглый многоярусный чертог
Войди, как нож в свежёванную тушу,
Легко, с оттенком хладным, мол, чего
Тут не видал я? Не спеши, посмотрим,
Как в существо слепилось вещество.
Что прежде было рыхлым или мокрым,
Что прежде просто пело и цвело,
Кудахтало, или крылышковало,
Отныне измеряется в кило
И размещается уже не как попало
В пространстве, а уложено в ряды.
У помидора каждого свой сектор.
Тут путеводной не найти звезды,
Но твоему движению задан вектор:
Не голод тут ведёт, а интерес.
Ступенчатые пирамиды фруктов,
Кинзы, укропа первородный лес,
Застывшая броня морепродуктов.
Ты сам земля и движешься сквозь прах,
Навстречу долгой односпальной ночи.
Еврейская печаль и русский страх,
Арабских продавцов святые очи
Тебя сопровождают: «Шеш! Хамеш!»
Возьми, и не сочти ненужной тратой, —
Ты всё равно себя когда-то съешь,
Так хоть подругу нежную обрадуй.
И вспомни всех, кто шли тут много лет,
Про их надежды, рюкзаки, корзинки —
Про всех мечтавших никогда свой хлеб
Не покупать на этом старом рынке.
Под крышу баухауса плывёт
Гул языков, и миром всех оплакав,
В морскую даль глядит Шук Тальпиот —
Немецкий рыцарь на кошачьих лапах.
…И я там был, смотрел на потолок,
Глядел, как падает с прилавка слива.
Я шёл к блаженству, как сказал бы Блок,
Но слишком уж я шёл неторопливо.
И возвращён на несколько шагов,
На клеточку, и начинал с которой,
Где много шрамов в воздухе и швов,
Но кот в ногах и дерево за шторой.
* * *
Это не Эдичка, это я,
Опровергатель небытия
Временный, очередной.
Сколько нас в бездну, но что с того?
Еду на электричке тудой,
Не разрешив ничего.
«...бла-блабла, бла-блабла, блабла-бла…»
Я ж не на битву добра и зла,
Вот белый верх, чёрный низ.
В воздухе летнем птичьим пером —
Пёрышко вьётся... «Мужик, проснись!»
И по вагонам идут с топором.
| 
