НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Уступать ли дорогу автобусу?

Наталья Громова, Татьяна Позднякова. Шкловские: семейные хроники. — М.: Редакция Елены Шубиной (АСТ), 2025.

Историки литературы Наталья Громова и Татьяна Позднякова в своей книге опираются на воспоминания и архивные документы, многие из которых ранее не публиковались. Их анализ строг и не основан на стремлении угодить кому бы то ни было. Если чьи-то мемуары требуют уточнения (Нины Берберовой, например, того же Виктора Шкловского или некоторых современных исследователей), авторы эти уточнения вносят.

Задача книги — показать линию рода Шкловских, а не только судьбу их главного представителя. В книге рассказывается о предках, родителях, двоюродных братьях и сестрах, племянницах, внуках, правнуках… Она состоит из трех частей, разделенных на короткие главы, приложения, библиографии и основательного именного указателя. Непосвященному читателю будет довольно сложно не потонуть в этом водовороте имен, даже несмотря на предусмотрительно подготовленное генеалогическое дерево. Для меня самый интересный персонаж этого исследования —Виктор Борисович Шкловский (1893–1984), великий провокатор, который привык будоражить умы и предлагать современникам гениальные идеи.

Ахматова и Блок презирали Шкловского как критика, полагая, что он не умеет отличить хорошее от плохого и потому-то придумывает теории и схемы, не имеющие отношения к искусству. Ходасевич, у которого Шкловский отмечал наличие «муравьиного спирта вместо крови», отдавал должное его таланту. Он говорил: «Это человек несомненного дарования и выдающегося невежества». Мандельштам в очерке «Шуба» отозвался о Шкловском с еще бóльшим восторгом: «Задорнейший и талантливейший литературный критик нового Петербурга, пришедший на смену Чуков­скому, настоящий литературный броневик, весь буйное пламя, острое филологическое остроумие и литературного темперамента на десятерых». Много позже Зощенко назовет его «Булгариным нашей литературы», а актриса Рина Зеленая заметит, что это был «человек, который не умеет быть несчастным».

Его судьба была полна крутых поворотов, зачастую вступавших в конфликт и игру с беспощадным временем. Нет ничего удивительного в том, что он нередко становился героем чьих-то воспоминаний и художественных произведений. Молодые годы Шкловского — далеко не только литературная работа. С началом Первой мировой он ушел в армию, служил в школе броневых офицеров-инструкторов, участвовал в Февральской революции, воевал, был ранен, получил Георгиевский крест из рук Корнилова…

Вернувшись в начале 1918 года в уже большевистский Петроград, будучи эсером, Шкловский участвовал в заговоре против советской власти, а когда ЧК раскрыла его, сбежал в Саратов, где скрывался в местной психиатрической лечебнице, потом перебрался в Киев, вернулся, добился аудиенции у Максима Горького, который тогда воспринимался не как главный советский писатель, а, скорее, как литературный правозащитник, хлопотавший перед диктатурой пролетариата о коллегах по цеху. В начале 1922 года Шкловский, опасаясь ареста, бежал в Финляндию. Затем поселился в Берлине. Там он написал книгу «Zoo, или Письма не о любви». Она основана на частично вымышленной, частично реальной переписке с Эльзой Триоле — сестрой Лили Брик и будущей женой французского поэта Луи Арагона. Последнее, тридцатое по счету письмо Шкловского было адресовано не подруге, а ВЦИК СССР. Это письмо стало своеобразным покаянием. «Я поднимаю руки и сдаюсь». Шклов­ский хотел получить возможность вернуться на родину. «Стоила ли игра свеч?» Тогда, в 1923 году, у него не было никаких сомнений. «Жить надо в России».

Вернувшись, он сблизился с Владимиром Маяковским, Осипом Бриком, Алексеем Кручёных. Вместе они организовали «Левый фронт искусств» — одно из самых смелых и марксистски ориентированных объединений 1920-х годов. В нем сотрудничали ведущие деятели советского искусства, включая не только писателей, но и кинорежиссеров Сергея Эйзенштейна, Льва Кулешова, Дзигу Вертова, фотографа Александра Родченко, архитекторов-конструктивистов братьев Весниных, Моисея Гинзбурга, Георгия Орлова и многих других представителей самых разных сфер.

Через год Шкловский стал частью ОПОЯЗа — движения, рассматривающего искусство как набор художественных приемов, использованных автором. В СССР оно было разгромлено, но идеи Шкловского, Юрия Тынянова, Бориса Эйхенбаума, Романа Якобсона оказали значительное влияние на западных структуралистов, таких как Ролан Барт, Жак Лакан, Жан Бодрийяр.

Что касается самого Шкловского, авторы книги утверждают, что он не менялся. «Он сложился как гениальный филолог-изобретатель, но дальше только дополнял и достраивал свои конструкции, создавая серию литературных исследований, изящно балансируя между историей литературы и писательством. И все повороты судьбы не были внутренними поворотами его личности. Это именно Большая история разворачивала его то в одну, то в другую сторону — а сам Шкловский оставался тем же пылким, ярким, молодым человеком, который стоял на подмостках и рассказывал о своих открытиях».

Фонд Шкловского в РГАЛИ насчитывает более 2000 единиц хранения. Биография семьи, думается, еще долго будет пополняться, но уже сейчас, благодаря книге Громовой и Поздняковой, многое откроется. Например, о брате Шкловского — Владимире, человеке удивительно одаренном, но трагической судьбы. Читатель узнает, что он занимался исследованиями по испанистике, романской филологии, современному французскому языку, исторической поэтике А.Н. Веселовского, готовил исследование о Данте-филологе, но «ничего из этого опубликовано не будет». Отдельные страницы книги посвящены не родственникам, а ученикам, особенно здесь выделяется имя писателя Аркадия Белинкова. Расскажут авторы и о поздней любви Шкловского и Серафимы Суок, разворачивающейся на фоне борьбы с космополитизмом.

Кому может быть интересна эта книга? Вопрос непростой. Тем, кто занимается изучением советской литературы, жизнью ученого в условиях тоталитарного общества, личным поклонникам Виктора Шкловского, который, по словам авторов, все в этом обществе видел и все про него понимал. Мне кажется, это будет узкий читательский круг, но это будет круг неслучайных. Этих читателей книга не оставит равнодушными, а авторы получат заслуженную благодарность за ту большую работу, которую они проделали. Здесь с сожалением нужно сообщить, что Татьяна Позднякова, известная как исследователь творчества Анны Ахматовой и обладающая, по словам коллег, особым даром находить архивные документы, скончалась в январе 2025 года, не дождавшись выхода книги.

Шкловский рассказывал, что однажды в порыве гнева разбил угол изразцовой печи кулаком. Когда ему возразили, что дело в плохом печнике, а не в его силе, он сказал фразу, которая точно отражала его жизненный подход: «Вот если вы ударите этот стол, не думая о руке, то, вероятно, его можно сломать. А если вы подумаете о руке, вы его никогда не сломаете. Вы разобьете руку».

Можно долго размышлять, где стоит жить, как нужно строить отношения с властью, просчитывать, к чему приведет то или иное решение, а можно повременить с догадками и прочитать о судьбе очень талантливой семьи, чей пример столь показателен для наших дней.

Шевкет Кешфидинов