НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Сад на горящей земле

Гали-Дана Зингер. Земля земля. — Иерусалим: Двоеточие, 2024.

Новая книга пишущего в том числе и по-русски израильского поэта Гали-Даны Зингер действительно похожа на горящую землю. Земля не горит, но по ней порой пробегает пламя, сжигая все, что на поверхности.

Я знакома с поэзией Зингер давно и при чтении «Земли Земли» почти с удовольствием наблюдала и знакомые мне моменты ее уникальной поэтики (близкие к историческому авангарду), и новые инструменты (свойственные перенасыщенной поэтике нулевых). Но в каждом стихотворении голос поэта остается прежним. В эссе для журнала «Воздух» я назвала Зингер сиреной — «Сирена русского языка».

В новой книге сирена продолжает петь. То витиеватым плачем, то слезной колыбельной, то почти гневно. Стихотворения причудливые, но оторваться невозможно: поэт уводит, утаскивает с собой на заявленную в названии горящую землю, в «пятьдесят второй день хамсина». Кстати, хамсин — один из героев книги, хотя он часто и не называется. Но мощное, противостоящее человеку движение выписано рельефно и кажется грозным. Это сирена не воды, а земли: ее стихия — ветер, огонь, война и человеческие отношения.

Книга выглядит не слишком объемной, но сделана так тщательно и красиво, что производит впечатление огромного избранного. Читатель, знакомый с творчест­вом Зингер, без труда найдет здесь все, что покоряло его в этой поэзии, которую так и хочется назвать «абсолютно причудливой» — чувство меры и полет безмерности, красота, не боящаяся ни ущербности, ни уродства, поглощающая все вокруг. Как и хамсин. Но какая связь между хамсином и красотой? Это тайна поэта, живущего в Иерусалиме.

Земля здесь двойная — и пространство, в котором живут и действуют люди (порой в состоянии войны), и особенная область, почти сакральная, космическая, за пределами которой ничего нет.

Книга построена как камерная музыкальная пьеса. Здесь есть вступление, нарастание, кульминация, спад и финал.

Вступление в первом же стихотворении («День хамсина пятьдесят второй»): война, хамсин, обветшание всех окружающих вещей и понятий, ощущаемое буквально физиологически. Стихи здесь звучат с железным эхом, как в наушниках, как в коконе. И без надежды на ответ, и с уверенностью в ответе. Это скорее направленный поток свободных частиц (капель или песчинок), нежели хаос: «пластилин тел». «Будущий свет», но не «светлое будущее». Это не депрессия, а напряженное ожидание. С песком на зубах: «песок в глаза», «рассеянное сернистое сияние». И это тоже о войне. «Некуда деться», «бескровное лицо солнца». Кровь солнца вся ушла в мир. И это тоже о войне.

Интересно в контексте тревожной книги стихотворение «За гранью» — о рае. Рай бродит в каждой строчке, он настолько рядом, что его можно просклонять: раю, для рая, раем...

Далее идут словесные медитации, на что Гали-Дана была всегда большая мастерица, а в новой книге они приобрели особенный блеск. Склонные к богоборчеству рассуждения наконец приводят к проблеме «цветовой слепоты». «Политика тела» в таком мире выше всего.

Стреляные воробьи

расстрелянного словаря

мелкой дробью

раскатились по асфальту

Но вопрос «что мы возьмем с собой в будущее?» остается оскоминой и осадком. Распашонки, памятник Пушкину? В этой книге каждое стихотворение можно назвать словесной медитацией.

Одно из самых важных стихотворений — «Кажется, что текст в это время движется в правильном направлении». Здесь война переходит из социального в стихийное. Война как первостихия. Ее стихийность запечатлена в нескольких настороженных вопросах, которые можно задать в домофон у входа.

Однако «городская геометрия подает надежду». Тут же и «коготь “да”».

Стихотворение «Время последней честности» — замечательное не только по вызывающей обнаженности идеи, но и по откровенности риторики. Оно парадоксально. Так говорят в ухо на кухне близкому человеку, а не пишут стихи. Но под рукой поэта и длина строк, и разбивка, и размер тропов — все сходится в пахнущее кровью высказывание.

Тема войны разлита по всей книге: после «Времени последней честности» идут «Законы мирного времени». Так поэт распределяет свои творения для строгого и почти грозного финала.

Если читателю покажется, что книга несет чувство опустошенности и безнадежности (а я такое понимание предполагаю), то стоит вернуться к началу, к стихотворению, где «будущий свет». Путь от земли к будущему свету труден и тернист, как сама земля, с терниями, которые пожирает война и хамсин.

И — на минуточку — поэт живет в городе, где идут военные действия. И этот поэт — женщина, которая продолжает заботиться о своих близких, растить свой сад и наблюдать окружающий ужас. И она знает, что в войне терпят ущерб обе стороны, и обвинять одну смысла нет.

Наталия Черных