|
Об авторе | Александр Мстиславович Грабарь (25.06.1972, Москва) учился в Московском историко-архивном институте. В Германии окончил факультет истории искусств и славистики в Рейнском Боннском университете, параллельно учился в Высшей киношколе в Гамбурге на факультете режиссуры. С 1996 по 2001 год служил режиссером телепрограмм в Кёльне и Дюссельдорфе, а с 2002-го — в той же должности стал работать в Москве. Грабарь — режиссер популярных детективных сериалов: «Трасса М8» (2008); «Кулагин и партнёры» (2004–2013); нескольких сезонов детективного сериала «Час Волкова». В его первую книгу вошли избранные рассказы и повести и роман-фантасмагория. Стихи выходили в журналах «Крещатик», «Студия», в альманахе «Вавилон», антологиях «Девять измерений», «Освобождённый Улисс», в сетевом электронном журнале TextOnly. Печатался в «Знамени»: «О Москве в терновом венце» (№ 3, 1994); «Абрамцево. Этюды на даче» (№ 6, 2024).
Александр Грабарь
В чёрно-белом кино
* * *
Одиночество — способ прижизненной смерти, оно,
Словно снег, что белее белил в чёрно-белом кино,
Словно дождь, что сильнее идёт, если ты одинок,
Словно память, что ночью болит, как ушибленный бок.
И не в радость ни люди, ни звери, ни их голоса,
Помогало вино, но беднеют его чудеса,
— А ты помнишь, а было, а были… — и стразы в глазах,
Значит, дождь, значит, плачет с тобой одинокий Аллах.
А потом, поместив одинокую в небе луну,
Он уходит один, как и ты, к одинокому сну,
И смеётся во сне, да избавит нас смех от морщин,
Ему снова, наверное, снится, что он не один.
Зима 2006
Зима продолжалась долго,
Медленно падал доллар,
Снег тоже падал, не таял,
На страже весенних тайн.
Слова клубились, а слёзы,
Как ледяные занозы,
Застывши в глазу на сутки,
В чужом казались сосулькой.
Дни становились короче,
Всё замирало к ночи:
Троллейбусы, как слоны, и
В них — столбы соляные.
Замёрзший от омерзенья
Град казался музеем,
Деревья словно статуи
Царапали небо всуе.
И не было в нас надежды
Однажды сорвать одежды,
Пусть даже не в смысле акта,
А чтобы согреться как-то.
* * *
В зале погаснет свет,
И оживёт экран,
Кодак, как кодеин,
Бодро торгует сном,
Коему равных нет,
По лечению ран,
Не нанесённых им.
Сердце, как метроном,
Отмерит длину пути
От первых титров и до
Общей могилы, в нём
Вряд ли оставит след
Коварное, как пластид,
Двумерное шапито,
Но бодро торгует сном
В зале, где гаснет свет.
* * *
По сценарию поезд отходит в ночь,
В темноту, которую превозмочь
Не способны тысячи киловатт,
Осветитель, впрочем, не виноват.
Он, скрутив сигаретку, идёт в кусты,
И актёрские стулья давно пусты,
Шелестят кулисы, как камыши,
На перроне, у камеры ни души.
Героиня в плацкарте глядит в окно,
Где послушно крутят своё кино
Фонари и встречные поезда,
Но в сюжете знакомая пустота.
Пустота в абсолюте, и так же пуст
Взгляд героя, нацелившийся на бюст
Героини, чьё спелое декольте
Лишь одно и противится пустоте.
Их интрига несётся во весь опор
Но развязку знает лишь режиссёр,
И сквозь скрежет металла не слышен вой
Пустоты, столкнувшейся с пустотой.
По сценарию поезд уходит в ночь,
И его не вернуть, и уже не в мочь,
Как гашетку, сжимая в руке стоп-кран,
Всё смотреть и смотреть на пустой экран.
* * *
Машина ждёт, и на улице ночь,
Обнимаешь сына, целуешь дочь,
Говоришь жене, дескать, всё пройдёт,
Мол, не плачь малыш… но машина ждёт.
А на улице ночь, и возможно дождь,
И возможно снег, и возможно град,
И цунами с торнадо, и сущий ад,
Но пора идти, и машина ждёт.
Обнимаешь сына, целуешь дочь,
А на кухне темно, и возможно дождь,
Ртутный столбик в прихожей ползёт к нулю,
Говоришь жене: я тебя люблю.
А на кухне темно и возможно снег
Попрощайся с женою, которой нет,
Попрощайся с детьми, коих нету тож,
А в прихожей темно, и возможно дождь.
Но машина есть, и машина ждёт,
Только хищно поблескивает капот,
И за тёмными окнами не видать,
Тех, кто мог бы снова отсрочку дать.
Что ни стих молитва, в ней рифма — свет,
Но машина ждёт, и отсрочки нет,
Ты хотел сказать, что ни рифма — мир,
Что ни эхо — магический эликсир.
Что ни слово — по коже проходит дрожь,
А на кухне ночь, и возможно дождь.
Что ни рифма — миф, что ни эхо — тать,
А машина ждёт, чтоб тебя сожрать.
Говоришь жене, я вернусь, я не
Пропаду в аду, говоришь жене.
И смеёшься жалко и невпопад,
И цунами с торнадо, и сущий ад.
И машина ждёт, словно дождь идёт,
Словно снег идёт, словно град идёт,
И стихи как гниющий в утробе плод,
Что ни рифма — труп, и машина ждёт.
Обнимаешь сына, целуешь дочь,
Что ни слово — снег, что ни эхо — дождь,
И на кухне, в прихожей, у всех ворот
Нас машина ждёт как машина ждёт.
* * *
Ниоткуда приходит сирень и встаёт у окна,
И пахучую тень невозможно уже отогнать,
Небо цвета тетради в линейку баюкает птиц,
Что летают не ради восторженно поднятых лиц.
Но ещё тихий свет по углам, и ещё ты со мной,
И ещё с ветерком пополам удушающий зной,
И рука на руке, на такой бесконечной руке,
Словно горняя птица в интимном своём далеке.
Сельская Франция
За окном не поля, но вселенная злаков.
Черепичные крыши, как древний дракон,
Что в чешуйчатой сбруе лукав и инаков,
Возлежит на сокровищах в мире другом.
А в тени придорожных замызганных знаков
Кто там машет призывно рукой?
Проезжает машина — и пахнет навозом,
Здесь им пахнет, потом привыкаешь, всегда,
Так что кажется, счастье не в тёлке, но возле:
На углу, на лугу, у большого пруда,
Где мальчишки, которых купаться привозят,
Волокут одноклассниц, куда?
Даже небо — атласное дно саквояжа,
С бонвояжами призрачных облачных пар.
Сотня местных умельцев его изваяла,
Будто некий нерусский сан-сьеж самовар.
А в тени лопухов, как под сенью плюмажа
Кто зовёт меня на сеновал?
И откуда я знаю, как пахнет за ушком
Парикмахерши сельской, чья сила в ножах,
Но она не одна ведь придёт, а с подружкой,
У которой в поклонниках пламенный Жак,
Засияет порода под серою стружкой.
Кто там тихо зовёт в камышах?
Самолётом по небу, ножом по тарелке,
Против шерсти рукой, как веслом по воде,
Начинается день по возврату каретки,
Растворяется вечер в столовом вине,
Из прибрежного ила сквозь пальцы и ветки
Мой двойник улыбается мне.
* * *
снег пойдёт и опомнившись снова растает
он как та седина благородит и старит
потому на особом счету у развалин
каждый город под снегом немножечко Таллинн
он ваяет балет из предметов нелепых
каждый след на снегу превращается в слепок
и наутро к лицу поднесённый с опаской
он готов обернуться прижизненной маской
он весной уходя с объективностью лупы
обнажает для взора озимые трупы
и блаженны все те кто как карту в колоде
вновь себя в этом паводке душ не находят
он пойдёт и опомнившись тут же растает
но особые знаки живущим оставит
обмирание пальцев в пожатье укромном
или что-то что взрослым заказано помнить.
* * *
Дома из снега, трубы из фольги,
Из ваты люди, голуби из жести,
Любовь из ситца, скованные жесты
Попавшейся в пожатие руки.
Ни слова о зиме, её закон
Как белый дромадёр в игольном ушке,
И гипсовые белые старушки
Свисают из распахнутых окон.
Машины из бумаги, фонари
Из мемуаров бывшего генсека,
И дева, как вчерашняя газета,
С начинкой непонятною внутри.
И вечер, сохраняющий тепло,
Как губы сахар, молодой еврейки,
И леденцовый праздник не навеки,
И пятаки на веки под стекло.
* * *
Я проснулся, за окнами сыро,
Словно морок — тумана покров,
Корабли параллельного мира
К нам погибших везут моряков.
Там толпа собралась на причале,
А во взглядах всё тот же туман,
Где когда-то живых мы встречали,
Из далёких, неведомых стран.
И смеялись и плакали сразу,
Заходили в чужие дворы,
И вкушали, как яства, рассказы,
Принимали чудные дары.
Но теперь в тишине и с тревогой,
Мы, страшась заглянуть им в лицо,
Расступились, давая дорогу
Бесконечной чреде мертвецов.
Для чего эти тени вернулись?
Обретут ли покой или кров,
Средь от ужаса вымерших улиц
И на раз опустевших дворов?
И как будто в ответ, канониры
Дали залп по толпе, а потом
Корабли параллельного мира
Нас протяжным позвали гудком.
* * *
Как возле большой воды
По пляжу текут следы
За день забытых снов
Рогатка качнётся и ты
Вновь разгребаешь песок
Чтобы собрать улов.
Взрослые сны горчат
Чайки в них не кричат
Молча клюют глаза
Рыбин что на причал
Выбросила гроза
Смерть в этих снах не зла.
Женские сны как рожь
В них разбойник а нож
В руке похотливой на
Другой инструмент похож
Сперма как млеко сна
Смерть в этих снах жена.
Сны мужские как зов
Вечно голодных ртов
Крик самодельных гроз
И каждый могильный ров
Как ненасытных рот
Смерть в этих снах — навоз.
Иные сны у детей
Если уж смерть то с ней
Не скучно она с лицом
Матери не страшней
Сказки с плохим концом
Где леденцовый дом.
Как возле большой воды
По пляжу текут следы
За день забытых снов
Рогатка качнётся и ты
Вновь разгребаешь песок
Чтобы собрать улов.
| 
