|
Об авторе | Александр Анатольевич Правиков (род. 06.08.1974 в Москве, живет в подмосковных Химках) — поэт, иногда критик и немного переводчик. Учился в Литературном институте им. А.М. Горького. Публиковал рецензии, стихи и переводы в журналах «Интерпоэзия», «Новая Юность», «Знамя», Homo Legens, Prosodia, «Формаслов» и др. Дипломант Волошинского литературного конкурса, международного конкурса «Эмигрантская лира», премии «Антоновка». Автор книг стихов «Внутри картины» (изд. «Воймега», 2013) и «Бульдог судьбы» (изд. «Синяя гора», 2024). Дебют в «Знамени».
Александр Правиков
Флоксы и бензин, сырость у реки
* * *
Видимо эти дни
Глянешь куда бы ни
Чёрная бедная бездна
Это работает так
Тут производят мрак
А зачем неизвестно
Высунешь нос поутру
Крутится крутится кру
Тится ручка завода
Похоже у этой тьмы
Только и свету что мы
Вот ей не повезло да
Вайте держать декабрь
На ледяных руках
До ломоты и дольше
Обязательно будет потом
Ничего не кончается льдом
Но и потопом тоже
Давайте нарядим тьму
В мишуру и огни
Нет ей не сделаться светом
Но мы не будем одни
Плохо быть одному
И на том, и на этом
* * *
Душа кем только не была ещё,
Лишь не была ещё собой.
Как роще нежно полыхающей
Идёт порхающий гобой
(В ушах играет «Яндекс музыка»),
Так октябрю идёт печаль.
Постой, задумчивый, как мусорка,
И ни за что не отвечай,
Коль спрашивают: «Молодой члавек!
Мущина, эй! Але гараж!
Который час сейчас? А год? А век?
А где нарсуд? Курить не дашь?»
Не дам, не знаю, не отвечу вам
И не имею папирос,
А если делать будет нечего
Мне есть кому задать вопрос.
Скажи мне, городская рощица,
Стоящая почти нагой,
Ужель порой тебе не хочется
Обзавестись ногой-другой?
Ужель тебя настолько радует
Окоченение твоё?
Вся жизнь тебе под ноги падает,
А ты сияешь, ё-моё.
И отвечала роща голая,
Плюя под ноги хлорофилл:
«Я не бываю ни весёлая,
Ни грустная, а ты дебил».
* * *
Вы замечали, между зелёным и белым
У каждого дерева очень своё лицо.
Летом они просто дом лесным филомелам,
Дальше опять одинаковы как яйцо,
А на коротком куске от жары до стужи
Они в полный рост показывают себя:
Не ветки, а линии жизни кривятся в луже,
Не листья, а лица, и не пейзаж, а судьба.
Перед всё более белым, всё более чёрным
Будущим, накатывающим, как потоп,
Они стоят по-язычески обречённо,
По-христиански надеясь на жизнь потом
* * *
Бабы в трамвае живагой ругались,
Реял гром и вороний грай.
И звуки лютни ещё раздавались —
Это был очень старый трамвай.
Новый быстрей, в нём тихо и чисто.
Он, как сталь проходя через шёлк,
Голову срезал и мне со свистом,
Когда, не замедлясь, мимо прошёл,
В artificial intelligent дали
Пассажиров своих увозя.
И не было шанса запрыгнуть туда, и
Мимо пройти было тоже нельзя
Невредимым. Теперь меня двое.
Оба лежат — вот тело, а вот
Голова. Похоже, что вою?
Совершенно наоборот.
Как же я рад не вливаться в марши
И не бояться, и не просить.
Не говорить и не слушать ваши
Рецепты спасенья мира, Руси…
Машенька! Или Аннушка, кто там
Эти подсказывает слова?
Я со своим подземным народом.
Я как зерно, я как трава.
* * *
Разольёшь на досуге, и тут же вдали
Заклубится, и запах потянется серы.
Это с вечной войны в пыльных шлемах пришли
Люди чистой ничем не смущаемой веры.
Они могут годами не есть и не пить
И стоять, сигарету нацелив в пространство,
Чтоб того, кто не в ногу идёт, отследить
И по следу пройти и спасти постараться.
Люди долга, не зная сомнений живут,
Чтоб жестоко страдать и работать как лошадь
До конца. А зовут их… а их не зовут.
Они сами придут, чтоб тебя угандошить.
Как не стыдно тебе тут чирикать скворцом!
Наша миссия, брат, тебя сделать хорошим.
Мы за наши страданья на связи с Творцом.
Ну-ка тоже страдай, а не то угандошим.
Элегия сентябрьская, немного старомодная
Осенью все деревья немного клёны.
Тем больше ты клён, чем менее ты зелёный.
Скоро всё будет рыжим и красным сплошь.
В парке, где все, но не я, с детьми или парами,
Красными светят шиповники семафорами.
Что ж, проходи, время, ты хорошо идёшь.
Хмурый канал раздувается вроде паруса,
Ясный сентябрьский день ставит на паузу
Неповоротливое членистоногое хаоса,
Лезущее наружу из новостей.
В местном кафе на мечту собирает бариста.
Если в империи выпало, как говорится
(Самое время вспомнить цитаты по триста),
Жалко детей. Всех, но больше всего детей.
Как хорошо на канале, что зеки рыли.
Если долго сидеть, как Илья говорил Добрыне,
Мимо горящий может проплыть кусто.
Осенью все горожане слегка поэты
Или фотографы, или и то, и это.
Это и то просится в кадр и в куплеты.
Кто я такой, чтобы критиковать? Никто.
Если кого-то стиховая инерция
Или количество лайков под фоткой недетское
Убережёт от рака или от лезвия,
Пусть расцветает хоть стотыщпятьсот цветов.
Это временно-местная анестезия.
Время — всегда, а место зовут Россия
(И по-другому, но я повторить не готов).
Выйдешь с утра во двор, чей стон раздаётся?
Школьник невыспавшийся высыпался и плетётся.
Листья даны, чтобы слить излишек эмоций.
Грустно тебе? Стрёмно тебе? Шурши!
Этот шуршур, он немного мементо мори:
Прах еси аз, как и листья, не оттого ли.
Да, ненадолго, но как они хороши.
Осенью, да, я люблю подбирать словечки,
Жёлуди и каштаны, из них человечки
Делались в детстве, а как, не помню уже.
Неповторимый, как всё рукотворное, человечек
Двигает к дому, его силуэт подсвечен.
Тот, кто его наблюдает из парка, шепчет
(Снова цитата): «Ещё побредём, душе».
Сумрачным, нет не лесом, а только парком,
Да и не сумрачным — в свете недолго-ярком
Что ж не брести?
Есть утешенье и для тебя, огарка,
В том, что не только прах, но и свет еси.
* * *
Астронавт Армстронг не увидел Бога (разминулись, космос большой).
А вот Луи-музыкант и видал, и потрогал, и потом ещё очень смешно
Пацанам показывал — мол, вот так Он расчехляет трубу,
А вот так, вот так отбивает такт, кричит «олрайт», «бубубу».
Такой на лысине потный блеск, а зубы такие вот белые,
А так прищуривается, тайны небес в музыку переделывая.
Я слушал его когда-то с тестем в незапамятные года.
Теперь-то мы вместе давно не ездим, но, может, будем когда.
Интересно, а будут там эти вещи — запах бензина
И сигарет на летнем рассвете, в который мы увозимы?
Пыльное поле мимо несётся в уши под ветра свист
Солнцем вплывает Луи, а солнце — потное, как корнетист.
Мне кажется, что материя — это субтитры для нас.
Где слух не успевает за серией, ему помогает глаз.
Чтобы ты со своим откровенно слабым (я, конечно, не ты)
Инглишем, понял не всё, но хотя бы основные твисты.
Потому что, да, и работа, и дети, но всё-таки, разве нет,
Надо успеть врубиться в сюжетик, пока не врубили свет.
Потому что, когда святые войдут (святой Луи говорит),
Они будут рады тем-тем, кто тут-тут помогал поддерживать ритм.
* * *
Скачу я через трещины:
Бяк-бяк, чирик-чирик.
И трекер скажет вечером,
Что цели я достиг.
Ах, цели мои, в общем-то,
Понятные вполне:
Не думать о чудовищном
Чешуйчатом слоне.
Как он шурует хоботом
И щёлкает клешнёй
И как детишки с хохотом
Любуются бронёй.
Ах, Александр, что же вы
Не там, где ваш народ?
Сограждане восторженны,
А вы наоборот.
* * *
планета жесть на горизонте
война миров над головой
мы все массовка в эпизоде
какой не важно мировой
мотор играем суеверье
отлично паника и злость
а младший брат сидит в пещере
и в одиночку точит кость
но после если и осталось
хоть что-нибудь от их возни
то именно вот эта малость
пойди в музей билет возьми
постой и посмотри на то чем
цивилизация важна
теперь пойдём и кость поточим
авось останется она
* * *
Ветра ли порыв, запах ли какой,
Голос ли случайный, туча над рекой —
И на полсекунды кажется живым
Без остатка прожитое, бывшее моим.
Флоксы и бензин, сырость у реки,
Резкий ветер зимний, в поле огоньки.
Было далеко мне видно, далеко.
Помнишь? Вот и помни и давись комком.
Видишь, дети радуются и городят сад.
Вещи невозвратные не во-ро-тят-ся.
* * *
Я смотрю на стихи человека, который умер.
Если ты умер, тебе неважно, какой ты нумер,
А что важно, об этом оттуда он пробует говорить.
Только в мире ином нужны и слова другие.
Он пытается из упрямства или ностальгии
Юзать здешние навыки, но это как сено курить,
Как показывать знаками через стекло вагона:
Что он машет? Увидимся? Тоже тебя люблю?
Общий смысл — это не то чтобы ничего, но
Возможности диалога равны нулю.
А туда отсюда? Тоже ведь, вероятно,
Если что и доходит, то разве шумы и пятна
Как на допотопном экране — зерно, вода.
Но ушедший, скорее всего, совсем не расстроен.
Он, я думаю, уже прекращает смотреть сюда:
Слишком много всего вокруг и качает, как на корабле.
Крылья страха или любопытства? О, пусть второе
Поднимает его и несёт осторожно
В то «возможно», которым бредил Рабле.
* * *
Октябрь уж нас тупил, а мы не дали сдачи.
И это из-за нас уже темнеет в шесть.
А маленькая свин, guinea pig иначе,
Подвялый огурец торопится доесть.
С утра в моём дворе туманная суббота.
Восходит к небесам задорный детский мат.
А маленькая свин идёт как на работу
К решётчатой стене — выпрашивать салат.
Так мал её вольер, а большего не надо.
Неплохо быть свиньёй, тем более такой,
Что вовсе не свинья. За маленькость награда —
Салат и огурец, неволя и покой.
Что вижу, то пою. Осенняя суббота,
Инерция стиха, обычные дела.
И маленькая свин, как будто чуя что-то,
Торопится доесть, пока не померла.
* * *
Говорят, что мы все тут не зря,
А на воспитании, что ли,
Или типа в какой-то школе
И ещё непонятно про душу…
В общем, много чего говорят.
Но премудрости Иовлевых друзей
Я теперь уже склонен отправить в музей,
А вот Иова бы послушал —
Как теперь он считает, ответ или нет,
Когда ты: «Как же так?», а тебе: «Бегемот!».
Я-то думаю, что это и правда ответ,
Но на вырост, а там уже как повезёт.
…Нам бросают ответы — что плачешь, поймал?
Ну и что, что ты глуп, ну и что, что ты мал,
Исхитрись, постарайся, а ну-ка
догадайся, зачем эта штука
По башке прилетела. Жестоко?
Снизу кажется да, а с других перспектив —
По-другому, наверное. Дух испустив,
Сам разведаешь, библиотокарь.
| 
