Об авторе | Алексей Васильевич Кудряков (14.05.1988, Свердловск) — поэт, драматург, одновременно с гимназией окончил воскресную школу при Крестовоздвиженском мужском монастыре Екатеринбурга. Окончил Уральский государственный лесотехниче­ский университет. После университета поступил в аспирантуру, провел один полевой сезон: изучал темнохвойные насаждения Югры. Публиковался в журналах «Знамя», «Звезда», «Сибирские огни», «Традиции&Авангард», «Урал». Участник Форума молодых писателей в Липках (2012-2016). Автор книг «Стихотворения» (2012), «Слепая верста» (2016), «Академия будущего» (2022). Лауреат Новой Пушкинской премии (2014), российско-итальянской премии «Белла» (2015). Стихи переводились на итальянский, французский, греческий языки. Работал дворником, садовником, сторожем, машинистом сцены. Предыдущие публикации в журнале «Знамя» — «Слепая верста» (№ 12, 2015); «Круговая порука слов» (№ 10, 2022). Живет в Екатеринбурге. Здесь публикуются стихи с эпиграфами из открыток, найденных на блошином рынке.

Алексей Кудряков

Завихренье Транссиба

* * *

                            …дед совсем младенцем стал,

                               как его оставить.

Я стриг отца. А он глядел в трюмо

внимательно и важно, как на свадьбе

глядит жених в отверстый объектив, —

из жизни выпав на мгновенье ока, —

в серебряную будущность свою.

На табурете, босиком, в исподнем,

прикрывшись наволочкою истлевшей —

накидки в доме не нашлось, — отец

поёживался от холодных лезвий.

В ладони падал прошлогодний снег.

Машинка, смазанная постным маслом,

трофейная, из дедовских времён,

в моих руках чуть заедала, тонкий

жевала волос, но отец молчал —

молчал, как в хоре до седьмой весны.

Я семилетним вспоминал себя —

мужские руки, белый пух волос,

купель с водой, крещается во имя

Отца… И узнавал свой детский облик

в открывшихся залысинах его.

Друг другу словом отданы сполна,

в троичных зеркалах мы отражались:

кто сыном был, кто старцем, кто младенцем?

Я ножницами подровнял виски,

отец одобрил: ныне отпущаеши…

Внутри храня и ветошь долгих дней,

и обновленья утреннюю радость,

он сам себе был — встреча и прощанье.

Сквозняк февральский колебал фрамугу,

и Сретенье высвистывал снегирь.

* * *

                            …дожди, грязно, комары, в избе мухи,

                            но в солнечную погоду хорошо,

                            особенно в полях.

Вопиющие раскрыты

пустошь-родины уста:

жрать просили — мёд-акриды —

проносили мимо рта.

В красном лете пустотелом

по-стрекозьи — всех делов —

просквозили между делом,

промолчали мимо слов.

Нищете одной и рады,

надвигались — точно тля —

на сады Иродиады

и на злачные поля.

* * *

                            Арочке Баланиной

                            Товарищи твоего папы по работе

                            поздравляют тебя

                            с XVIII годовщиной Октября

                            и посылают тебе большой

                            красный и синий мяч.

                            Напиши нам,

                            нравится ли тебе наш подарок?

По ерёме будёновка, по земле клобук,

покрова не надобно — голь как есть сыра.

Катится-катится путеводный клубок —

траурный мячик нелепого мира.

Рукоположением не избалован,

мироточит и дёгтем дорожки мажет,

пока вырытый не отстроится котлован,

пока всякая частушка не изнеможет.

Ах, расейская лоза:

что ни сусло, то слеза!

Крепче браги бьёт в мозги —

ни могилы, ни мезги.

Коммунарка-однолюбка!

Здесь в любое время года

цветик, лютик, кровохлёбка —

одной пажити ягода.

Кому подарочки,

кому полезныя?

А-а-а… ком-мун-арочке!

Прощай, болезная.

Нисходящая в ров перекатная лепта

ценна: из премудрости всей соборного дела —

поднебески, прятки-салочки да лапта.

Талифа куми, выйди из дола!

Сапропелевый голос, под торфяными маршами

сопревший, ответствует полюбовно:

если сравнить живых с умершими,

то живые — govno.

* * *

…выпейте за живущих на чужбине,

а мы здесь за скорую встречу.

Наискось переходя

рельсы рябые, в грязи горящие,

прямые, как стези Господни,

что-то вспомнить пытаешься,

окликаешь себя со спины,

оборачиваешься. Коса

или вилы по талой воде

Маркизовой лужи —

хладнокровная женская нагота,

Канонерка в апреле, нет.

Ванили и патоки взвесь,

трубы фабрики Конфи,

инженерное заточение матери —

выше плача, забора

детсадовец на сварной ракете.

Гадание на Рождество:

нету Петербурга, Киева, Москвы.

(Знал, у кого спросить, —

я на родине чувствую то,

что чувствовал он в Париже.)

Там изрядно испито и выпито было —

без последнего алаверды —

в квартире на Синих камнях,

разомкнувших петлю-

завихренье Транссиба.