ПИСЬМА

«Слово, сказанное вовремя, и есть глоток свободы…»

переписка Григория Бакланова и Юрия Гончарова

Замечательные писатели-фронтовики, представители «окопной прозы» в советской литературе Григорий Яковлевич Бакланов (1923–2009) и Юрий Данилович Гончаров (1923–2013) появились на свет в одном городе (Воронеже) в одном году, с разницей чуть больше трех месяцев: Бакланов родился 11 сентября, Гончаров — 24 декабря.

При этом до войны они так и не встретились.

В предисловии к книге Гончарова «Сердце, полное света» Бакланов объяснит это просто: «Все же нас много было тогда перед войной в Воронеже, если мы даже не знали друг друга, хотя и учились рядом»¹. И это тоже правда: их школы были на соседних улицах: Гончаров учился в знаменитой 5-й средней школе, что на улице Комиссаржевской, а Бакланов — в 3-й, на проспекте Революции. О школьных годах оба помнили с той теплой нежностью, с которой всегда вспоминается школа при счастливом детстве. «Я еще застал старых учителей. Антаева преподавала математику, она говорила мне: “Ты по математике успевать не будешь, я учила твою маму, она тоже у меня по математике не успевала…”. И действительно, контрольные работы я, как правило, списывал, чаще всего у моей одноклассницы. О ней мой рассказ “Надя” из серии невыдуманных рассказов, изменено только имя»², — напишет годы спустя Бакланов. «Пятая школа была гордостью города, — это уже из воспоминаний Гончарова, — лучшие физкультурники, лучшая художественная самодеятельность, равная по мастерству, по силе воздействия на зрителей настоящим, профессиональным театрам, масса активно работающих, разнообразных “кружков”. Родители, заботившиеся о том, чтобы сын или дочь выросли грамотными, крепко подготовленными в науках, воспитанными во всех смыслах, во всех отношениях людьми, — старались отдать своих детей именно в Пятую образцовую школу»³. Наверное, Бакланов мог бы тоже учиться в Пятой школе — он жил неподалеку, на Плехановской, но заботиться о нем было некому: родители его рано умерли и будущего писателя с одиннадцати лет воспитывала тетка…

Но если школы у них были разные, то существовало в их жизни много того, что принято считать общим: город, парки, улица, где довоенные подростки проводили бóльшую часть времени. «Шли мы вечером гурьбой по Воронежу, то одного проводим, потом он провожает нас, проводим другого, опять он всех провожает, и никак не можем расстаться»⁴, — рассказывал Бакланов. «Мальчишки и девчонки нашего двора, отмучившись в своих школах на утренних уроках, наскоро похватав дома какую-нибудь еду, обязательно роились во дворе, оглашая его визгом и криками, заводили различные игры»⁵, — вспоминал о том времени Гончаров.

Получается, что в юности их дороги все время проходили рядом, но так и не пересеклись, затерялись в огромной толпе подростков, окончивших воронеж­ские школы в июне 1941-го.

Потом все изменилось. Через четыре года войны почти никого из тех воронежских мальчиков и девочек уже не осталось.

«Наше поколение после войны — как некий малочисленный народ в многолюдном мире, — делился болью Бакланов. — Встретишь случайно сверстника, да еще если он из Воронежа, да еще, окажется, в знакомой тебе школе учился — и словно родственника повидал. Столько связывает общего, чего никому иному не расскажешь»⁶.

…На фронт они попали в 1942-м. Осенью 1943-го воевали неподалеку друг от друга, и оба были ранены: Гончаров — 2 сентября под Харьковом («Я был ранен в тридцати шагах от немецкого пулемета, полузасыпанного дымящимися гильзами. Пулеметчик стрелял остервенело, безостановочно, и спасло меня только то, что, падая, я угодил в глубокий след танковой гусеницы»⁷), а Бакланов — 11 октября в районе Запорожья («Мы отбивали танковую атаку… меня в этом бою ранило»⁸, «во мне было пять осколков, а шестой прошел навылет»⁹).

Оба, к счастью, выжили, проведя долгие месяцы в госпитале.

Но ни в окопах, ни в больничных палатах они тоже не встретились.

После войны Бакланов поступил в Литинститут:

«Лето 46-го года, иду я по Тверскому бульвару в сторону памятника Пушкину, он тогда еще стоял на бульваре. И вдруг читаю: “Литературный институт”». Оградка симпатичная, памятник на пьедестале во дворе, кому — не знаю, липы, а в глубине — дворянский дом в три этажа. И у входа в него толпится молодой народ, есть там и в гимнастерках, курят, разговаривают. Любопытно мне стало. Зашел. Сигареты у меня были болгарские, к ним потянулись. Курим, разговариваем, одна девица, так скажем, эмансипированная, спрашивает: “А что вы творите?” Нда-а… Но понравилось мне, что много фронтовиков поступает на первый курс. И я подал заявление, тот самый рассказ и несколько глав чего-то обширного и бесформенного, что смело назвал романом. Фронтовиков в тот год принимали легко: мол, что с них требовать, они свои экзамены сдали на войне»¹⁰.

Здесь они тоже могли бы познакомиться, но вырваться из Воронежа у Гончарова не получилось.

Как и Бакланов, он хотел учиться в «писательском» вузе, но тогдашний воронежский литературный начальник М.М. Сергеенко запротестовал. В 1948 году он написал Гончарову из Абхазии, где лечился в санатории: «Вы спрашиваете моего совета относительно Литературного института. Я бы не советовал Вам спешить с этим решением. Конечно, очень привлекательно очутиться в Москве, вращаться в среде “настоящих” писателей, слушать лекции литературных китов и прочая, и прочая. Но что даст Вам, как писателю, это четырехлетнее пребывание в оторванном от жизни мирке, где литературщина, как ржавчина, незаметно для Вас, начнет подтачивать Ваш жизненный опыт, который у Вас только накапливается. Сможете ли Вы противостоять ей? Нет, Юра, я не верю, чтобы писателей можно было выращивать в оранжерее»¹¹… И Гончаров остался в Воронеже. На всю жизнь.

Мрачные годы позднего сталинизма, которые поэт-фронтовик Давид Самойлов назвал «страшным восьмилетием», когда «в страхе отшелушивались от души фикции, ложная вера»¹², отразились на судьбах и Гончарова, и Бакланова.

«Существовала стойкая инерция: все, что появляется в печати, только критиковать, критиковать разносно, намертво, наотмашь, с обвинениями в идеологических пороках, охаивании и очернении нашей прекрасной, замечательной действительности, которая заслуживает только одного: самого восторженного восхваления»¹³, — вспоминал Гончаров, первые произведения которого подвергались в Воронеже сокрушительным разносам.

Бакланов же в те годы вообще был вынужден поменять фамилию. С рождения он был Григорием Фридманом. Под этой фамилией учился, воевал, проливал кровь. Получал боевые ордена. А вот публиковаться под этой фамилией, как оказалось, было нельзя. «В 49-м году я принес свой рассказ в одну редакцию, — вспоминал писатель, — а мне говорят: “Что такое Фридман? Может быть, нам этого Фридмана из Америки прислали. Давайте придумывайте себе русскую фамилию”. И я стал Баклановым»¹⁴…

1950-е годы для обоих — время становления, поиска собственного стиля, обретение авторской позиции. Оба вступают в Союз писателей СССР: Юрий Гончаров — чуть раньше, в 1949-м, Григорий Бакланов — в 1956-м. Их заметили. В январе того же 1956 года на пленуме правления СП СССР в отчетном докладе отдельно были отмечены очерки Бакланова¹⁵. А в 1958-м журнал «Огонек» упомянул Гончарова как яркого представителя нового поколения авторов, принесших в литературу «суровые повести о современниках, опаленных огнем сражений и выстоявших в борьбе»¹⁶. В эти годы и у одного, и у другого появляются произведения, на которые обратила внимание критика: в № 39 альманаха «Литературный Воронеж» за 1956 год печатается «Повесть о ровеснике» Гончарова, в 1958-м в № 1 журнала «Знамя» выходит повесть Бакланова «Южнее главного удара», он же, Бакланов, в двух номерах «Нового мира» за 1961 год (№ 5–6) публикует повесть «Пядь земли», а через два года, в 1961-м, в № 6 журнала «Знамя» — повесть «Мертвые сраму не имут», а следом и Гончаров в № 6 журнала «Подъем» выпускает повесть «Дезертир»…

В эти годы оба автора работают с небывалым творческим азартом и максимальной отдачей. Наверняка они уже знали о существовании друг друга, хотя по-прежнему лично знакомы не были.

Между тем очень скоро Юрий Гончаров и Григорий Бакланов не только во­шли в число ведущих молодых авторов, пишущих на военную тему, но и предложили совершенно новую трактовку самой этой темы. Это стало ясно после того, как в № 5 журнала «Подъем» за 1964 год была опубликована повесть Гончарова «Неудача», а в № 1–2 журнала «Знамя» за 1965-й — роман Бакланова «Июль 41 года».

И критика, и читатель мгновенно уловили новаторский дух этих произведений. «Талантливая повесть “Неудача”, опубликованная в минувшем году воронежцем Юрием Гончаровым, обозначила решительный поворот современной военной темы к большим историко-философским обобщениям. И новая книга Бакланова… свидетельствует о стремлении писателя двигаться в этом направлении», — подметил на страницах «Литературной газеты» критик Всеволод Сурганов¹⁷. «Повесть Ваша превосходна во всех отношениях, во множестве страниц поражает глубиной анализа, точностью психологизма, — приветствовал появление “Неудачи” в письме к автору писатель-фронтовик Василь Быков. — Стиль — замечательный, толстовский стиль — Ваше богатство и Ваша гордость. Просто удивительно еще, что, появившись в одно почти время, она так перекликается с романом Бакланова и так схоже с ним звучит на самой высокой ноте. Как и роман Г. Бакланова, она исследует причинность наших неудач, многообилия русской крови в прошлой войне, не повторяя романа, его образов и ситуаций. Ваша “Неудача” — еще одна правда — и окопная, и большая, и маленькая, и генеральская, и всероссийская — часть той великой правды, из которой только и должно состоять искусство.

Хорошо, очень хорошо — честное слово, и я безмерно рад, что открыл в Вас такого замечательного автора. Просто удивительно, почему московская критика еще не говорит о Вас как Вы того заслуживаете — много, горячо, во весь голос. Думаю, все дело в периферийности, которая всегда дает себя знать. Как бы то ни было, уверен, что о ней еще заговорят по-настоящему, потому что невозможно судить об “Июле 41 года”, не поставив рядом и Вашей “Неудачи”. Обе эти вещи некоторым образом свидетельствуют, по-моему, что военная тематика шагнула на еще одну ступеньку — выше. Теперь вслед за Вами надо подниматься и всем нам»¹⁸.

Разговоры о новом взгляде на военное прошлое, который предложили два писателя-воронежца, захватил творческую среду настолько, что в марте 1965 года председатель правления СП РСФСР Леонид Соболев, выступая с отчетным докладом на Втором съезде писателей России, уже не мог не отреагировать на творчество этих авторов. Упомянув с трибуны съезда о книгах Гончарова и Бакланова, Соболев не преминул подчеркнуть, что «будни войны получили здесь изображение порой настолько впечатляющее, что в глазах читателя, впервые увидевшего столь тяжкие подробности войны, они заслонили собой смысл происходящего вне этого окопа или танка… Читатель следил за тем, как один за другим гибнут, вернее уничтожаются, страшной, слепой силой люди, к которым он привык и даже полюбил, и в нем возникла тяжелая, не получающая ни ответа, ни отпора мысль: да, война нелепа, только случай может спасти человека от неостановимого винта страшной мясорубки… Получилось так, что главная идея, владевшая всеми сражавшимися тогда советскими людьми и двигавшая их поступками, порой героическими, здесь исчезла»¹⁹, — бросил обвинение воронежцам главный литературный чиновник России...

Это было только начало.

Через год, 11 апреля 1966-го, начальник Росглавиздата²⁰ В. Богатов разо­слал по всем издательствам республики ведомственное циркулярное письмо «Замечания по некоторым вышедшим в свет книгам на военно-патриотическую тематику». Послание содержало прямое указание — «ознакомить редакторов издательства с этими замечаниями, обсудить их и принять меры к улучшению качества издаваемых книг»²¹. Значительная часть письма была отведена творчеству Гончарова и Бакланова.

Так, подробно разбирая повесть «Неудача», безымянный автор²² отмечал, что «подчинив “пафосу отрицания” весь арсенал изобразительных средств, писатель в своем отрицании жестокости… показал подлинного героя сражения — советского солдата слепой пешкой на полководческой карте». Кроме того, Гончаров обвинялся еще в том, что его героям больше присущи «общечеловеческие свойства, чем принадлежащие только и исключительно советскому (здесь и далее выделено в письме. — Д.Д.) воину», исключительными качествами которого, по мнению авторов послания, являются «советский патриотизм, сознание того, что он защищает свое социалистическое отечество, сознательная готовность к любым жертвам во имя Родины». Герои же «Неудачи» «ни на минуту не возвышаются в мыслях до понятия Родины, до осознания общего, конечного смысла борьбы, которая в данном, частном эпизоде, возможно, обречена на неудачу, но в конечной своей цели — прекрасна, благородна, необходима». Вывод звучал грозно: «Ю. Гончаров, к сожалению… оказался не в состоянии… показать моральное превосходство советских бойцов над врагами»²³.

В отношении романа Бакланова в письме были повторены тезисы из доклада Леонида Соболева на съезде, на основании которых на этот раз был сделан грозный вывод: «Изображение трагического не может являться для искусства социалистического реализма самоцелью. Трагическое — это то горнило, где выявляется и утверждается героический характер борца за идеалы, которым принадлежит будущее. Этого требует сама природа нашего искусства, основанная на жизнелюбии и светлом оптимизме»²⁴.

Послание носило закрытый характер. Оно было отпечатано в количестве ста экземпляров и содержало ряд указаний для редакторов издательств, выпускающих художественную литературу. На экземпляре, хранящемся в фонде Юрия Гончарова в ГАВО, рукой писателя сделана надпись: «После рассылки по издательствам этого “циркуляра” в течение нескольких лет я числился автором, которого следует опасаться. Моск.[овские] издат[ельст]ва не включали мои рукописи в свои планы. Ю.Г.»²⁵.

Однако, как мы знаем, «запретный плод сладок, а человек падок». Появление «циркуляра» привлекло внимание к упоминаемым в нем авторам. Так что, когда через год, в мае 1967-го, в Москве открылся Четвертый съезд писателей СССР, и Г. Бакланов, и Ю. Гончаров имели среди литераторов вполне определенную репутацию. Впрочем, на сей раз никаких обвинений в их адрес с высокой трибуны не последовало. Руководству Союза писателей было не до них: в кулуарах шло бурное обсуждение письма А.И. Солженицына в адрес этого писательского форума с требованием отмены цензуры. В записке, переданной в президиум съезда и подписанной почти 90 литераторами (в их числе, кстати, был и Бакланов), говорилось: «Письмо А.И. Солженицына ставит перед съездом писателей и перед каждым из нас вопросы чрезвычайной важности. Мы считаем, что невозможно делать вид, будто этого письма нет, и просто отмолчаться. Позиция умолчания неизбежно нанесла бы серьезный ущерб авторитету нашей литературы и достоинству нашего общества. Только открытое обсуждение письма, обеспеченное широкой гласностью, может явиться гарантией здорового будущего нашей литературы, призванной быть совестью народа»²⁶. Но даже после этого руководство СП СССР так и не рискнуло внести в повестку дня съезда обсуждаемую проблему. «Более бессодержательного спектакля, чем этот съезд, — не придумать»²⁷, — записал в дневнике А.Т. Твардовский. А Василь Быков в письме Гончарову горько заметил: «Ну вот и позади все надежды и все свершения. Остался лишь труд. В нем — яд и отрада, радость и все горести. До нового — V-го!..»²⁸

Кстати, сам Быков приходил на заседания съезда в Большой Кремлевский дворец с фотоаппаратом. Позже он писал Гончарову: «Посылаю кое-что из моей фотопродукции. Напортил пленки многовато, но еще не все сделал. Да и не все получилось. Но вот кое-что есть… На память»²⁹. На одном из снимков — стоящие рядом улыбающиеся Гончаров и Бакланов. Это фото — самое раннее свидетельство о встрече двух писателей-единомышленников. Вскоре началась и их переписка.

В фонде Юрия Гончарова в ГАВО хранятся несколько писем писателей-земляков друг другу (15 посланий Бакланова и 2 копии писем Гончарова), в фонде Григория Бакланова в РГАЛИ — еще 7 писем и 1 телеграмма Гончарова. Самое раннее из этих посланий датировано 25 октября 1967 года, последнее — 13 октября 1987 года. Из контекста писем можно предположить, что на самом деле посланий было гораздо больше, но по разным причинам они не сохранились. Однако даже по дошедшим до нас письмам можно наблюдать, как два по-настоящему крупных писателя в одно и то же время почти синхронно проходят одни и те же этапы гражданского становления, демонстрируя раз за разом схожие мысли во взглядах на прошлое и настоящее. «Смотрите, как странно получилось, — удивляется в одном из посланий Бакланов, — мы почти одновременно отправили друг другу письма. Я спрашивал Вас о новой повести, а на другой день получаю Ваше письмо. Значит, сердце сердцу весть подает».

Эта «сердечная близость», возникшая не только из-за общности места и года рождения, а, скорее, по причинам явной «параллельности» двух творческих путей этих авторов, сходства их творческих миров, выстраивается в письмах в диалог, позволяющий увидеть нюансы индивидуального взгляда на проблемы, волнующие обоих.

«Иногда душит дикое зло от своего и каждого из нас, если по отдельности, бессилия что-либо сделать для будущего», — восклицает Гончаров. «Хотелось бы еще две книги задуманных написать, а там, как мне сейчас кажется, можно будет взирать и, если еще выпадут дни, принимать их как подаренные. Впрочем, нам с Вами и так подарено тридцать с лишним послевоенных лет, которые большинству наших современников не выпали», — размышляет в свою очередь Бакланов…

Личное знакомство Бакланова и Гончарова, произошедшее, судя по всему, в мае 1967 года в Москве на IV съезде советских писателей, закрепило давно уже существующую внутреннюю связь между этими авторами. Заочное знакомство наконец сменилось личным общением, которое с первых же писем обрело тональность духовного братства, взаимопонимания и творческой поддержки.

Особенно это заметно в период, когда сначала Гончаров возглавил отдел прозы воронежского журнала «Подъем» (1970–1973), и затем, когда Бакланов в 1986–1993 годах стал во главе столичного журнала «Знамя», сделав его «первым журналом в стране»³⁰.

И если Гончарову в свое время удалось опубликовать в «Подъеме» путевой очерк Григория Бакланова «Атланта» — о поездке советских писателей в Америку в 1969 году, а также напутственное слово Григория Яковлевича к дебютному рассказу его ученика Петра Сысоева, то Бакланов сумел издать книгу военной прозы друга-земляка в серии «Библиотека журнала “Знамя”». Это была популярная серия, достаточно упомянуть, что в 1990 году, наряду с книгой Юрия Гончарова «Теперь — безымянные…», в ней были изданы «Повесть непогашенной луны» Бориса Пильняка и «Конармия» Исаака Бабеля, мемуары Константина Симонова и Ольги Берггольц, стихи Бориса Слуцкого, «На войне как на войне» Виктора Курочкина, «Ночевала тучка золотая» Анатолия Приставкина…

В последние годы жизни Бакланов и Гончаров общались менее интенсивно; постепенно иссякла и их переписка. Спокойная уверенность друг в друге и чувство взаимопонимания, кажется, уже не требовали дополнительных подтверждений. Прочной основой этого единства служила общность их литературных биографий, рожденных в окопах минувшей войны, которая когда-то сформировала их духовный мир, определила их творческий почерк и по-прежнему продолжала присутствовать на страницах их новых книг.

Вот только с годами война стала осознаваться ими не только как переживаемое прошлое.

«Ничего не изменилось на грани ХХ и ХХI веков, — записал в дневнике уже в нынешнем столетии Бакланов. — Те же проблемы, та же беда, такой же жаркий апрель, хотя в тени, под деревьями еще лежит снег, но поют уже синицы и щеглы: живы, пережили лютую зиму. Помнят ли они тех, кто не пережил, что-то остается у них в памяти? Люди, к сожалению, забывчивы. Соединяя век нынешний и век минувший, лежат с “прошлого века” в вагонах-рефрижераторах убитые неопознанные солдаты первой чеченской войны… Временами мне стыдно жить на свете»³¹. Гончаров в своем самом последнем рассказе, показывая душевное состояние героя, размышлял: «Он чувствовал себя так, как, наверное, пассажир, что плыл на большом, надежном, благоустроенном корабле, но, вопреки всей вере в его надежность, корабль потерпел крушение, погрузился в пучину; пассажиры в воде, тонут один за другим, но кое-кто еще плавает, надеется на спасение. Плавает и он, хватается за все, что вокруг, но спасения нет, надежда на него призрачна, все, что нащупывают, за что хватаются руки — это лишь сор, солома, которая не удержит тонущего на плаву...»³².

С этими мыслями они, победители, и покинули этот мир.

Дмитрий Дьяков

1

Г.Я. Бакланов — Ю.Д. Гончарову

25.Х — 67 г.

Юра!

Книгу Вашу³³ я прочел осенью. Все лето чувствовал себя виноватым перед Вами, но дело в том, что когда я пишу что-либо, я и читать могу с интересом только то, что входит в круг моей работы. Вас же читать по обязанности мне не хотелось.

К осени финансы мои «подтошшали», роман я отложил и вот тут сразу же прочел Вас. Мне очень понравилась «На тихом плесе». Это в таких хороших традициях русской литературы, так серьезно, пристально, достоверно и так много оставлено читателю: и перечувствовать, и подумать. Словом, читал и радовался. «Дезертир» хорош, но все же самое сильное в книге, это, на мой взгляд, — «Неудача». Вы знаете, Юра, это место, когда третий полк бежит к полю боя, чтоб там лечь, или история Копытина, или эта землянка с женщинами и детьми — все это и при втором чтении рвет душу. Это все относится к лучшим страницам нашей литературы об этой войне, о народе.

Если же брать только профессионально и быть придирчивым, то я бы к недостаткам отнес то же, с чем сам пытаюсь справиться и не могу. Я говорю о том незримом балансе, который всякий раз должно подсказывать чувство меры, о балансе между сценами, где герой действует самостоятельно, и страницами, где автор пересказывает события, характеры, объясняет побудительные мотивы и т.д. В ультрасовременной литературе автор ничего не объясняет от себя, как я подозреваю потому, что и объяснять нечего. Для литературы не мыслей, а ощущений достаточно и того, что с предлагающимся подтекстом наблюдает герой. Но в принципе живая сцена всегда сильнее комментариев. Пережив ее вместе с героями, читатель не забудет ее, а комментарии, т.е. пересказ авторский, забудет, как забывает самые интересные статьи. Мне кажется, и вы, и я несколько грешим пересказом. Причины тому есть, но причины объясняют, а не оправдывают.

Может быть, это и не так, но сегодня мне это представляется важным, я стараюсь по мере возможности избавиться от излишнего пересказа в новом романе. Стараюсь, да не выходит, оттого и даю благие советы.

А вообще, Юра, очень Вы талантливы. В Вас, как в каждом настоящем писателе, сконцентрировались боль времени, и не дает Вам жить, успокоясь. Только так книги и пишутся. Дай вам бог удачи. Жму Вашу руку.

Бакланов.

ГАВО. Ф. 402. Оп. 2. Д. 29. Л. 1–1 об.

2

Г.Я. Бакланов — Ю.Д. Гончарову

2 ноября 1970 г.

Дорогой Юра!

Спасибо огромное за книгу³⁴. Я еще не успел прочесть ее, т.к. спешу ответить на письмо.

Что у меня есть? Я написал пьесу о науке³⁵, о том, чем она радует мир и чем грозит миру. Ну, и, конечно, о том, что, в связи с этим, должен чувствовать ученый, если он обременен такой ненужной вещью, как совесть.

Но дело в том, что время действия, как и место, не определены точно: все происходит лет 150 назад в Средней Европе. Проблемы же, как мне говорили биологи, читавшие пьесу, весьма животрепещущи. Вот то, что я мог бы дать журналу, если интересует журнал³⁶. Писать что-либо специально я сейчас не смогу, т.к. просрочил все сроки. Мне надо было сдавать роман, а я, не дописав его, занялся кино ради хлеба насущного и еще принялся писать небольшую книжицу об Америке, которую думал написать быстро, но закончу месяца через полтора.

А роман пока что лежит незаконченный, и меня это сильно угнетает, да и сроки и авансы жмут. Вот такие у меня обстоятельства.

Я знаю, что Тендряков³⁷ написал повесть. Не читал ее. Поскольку я не знаю точного его адреса, Вы можете написать мне, а я передам ему письмо из рук в руки, если Вас это интересует.

Вы спрашиваете, к кому обратиться с просьбой, дать журналу что-либо о войне. Я бы самым лихим образом закинул сеть: написал бы уважительнейшие письма А. Суркову, К. Симонову, А. Беку, Б. Полевому, В. Некрасову, В. Пановой, М. Исаковскому, Д. Гранину, нескольким композиторам, режиссерам, художникам, артистам, генералу армии П. Батову в комитет ветеранов войны, маршалам, начиная с Г. Жукова, Конева, Василевского. Пусть пришлют хоть строчку, хоть приветствие, хоть дневниковую запись. Имена тут произведут, дадут бóльший эффект, чем литературные достоинства. А поскольку «тесть любит честь», то, обращаясь, скажем, к Полевому, не помешает указать, что Вы обратились к Г.К. Жукову и к нему. Вот вам мой скромный совет.

Со своей стороны, я всегда буду готов дружески служить журналу.

Жму Вашу руку и желаю успеха.

Ваш Бакланов.

ГАВО. Ф. 402. Оп. 2. Д. 29. Л. 2–2 об.

3

Ю.Д. Гончаров — Г.Я. Бакланову

Дорогой Гриша!

Спасибо, что ответили. Быть в Ялте мне осталось два дня. Как только вернусь в Воронеж, напишу от редакции письмо Тендрякову, пришлю Вам, а Вы уж, пожалуйста, передайте ему. Вашим советом — написать письма Суркову, Симонову и другим писателям и генералам — воспользуюсь обязательно, хотя, откровенно сказать, не верю, что кто-нибудь из этих титулованных особ откликнется³⁸. Слишком мало известен наш «Подъем». На Жукова попробую воздействовать через В. Пескова³⁹. Он у Жукова бывал, помещал в «Комс[омольской] правде» интервью с ним на целую полосу.

Теперь о Вашей пьесе. Хотелось бы с ней познакомиться. Не могли бы Вы прислать один из машинописных экземпляров? Правда, должен сразу сказать, что печатать пьесы, как и вообще во всех журналах, у нас не очень любят. Кроме того, в номере, который сейчас выходит, печатается пьеса местного драматурга⁴⁰. Очень слабая, но все равно сразу же после одной пьесы напечатать другую — вряд ли это удастся. А вот прозу — журнал мог бы дать уже в начале года. Пришлите что-нибудь, Гриша, а? Ну, например, лист-полтора из книжки об Америке. Ведь это не помешает Вам поместить потом весь очерк в журнале, а наш «Подъем» этот материал весьма бы украсил. Надеюсь, что мои мольбы все же тронут Ваше серд­це, очерствевшее под влиянием столичной литературной жизни.

Искренний Вам привет!

Ю. Гончаров.

ГАВО. Ф. 402. Оп. 2. Д. 25. Л. 3.

4

Г.Я. Бакланов — Ю.Д. Гончарову

Дорогой Юра!

Получил в понедельник Ваше письмо, отправляю Вам сегодня, то есть во вторник, напутствие Сысоеву⁴¹.

Я не послал Вам американские очерки до сих пор потому, что не было у меня ощущения, что они Вам нужны: у меня осталось в памяти, что, вернувшись из Ялты, Вы еще мне напишете. Теперь решился послать одну главу: об Атланте. Поглядите ее и сообщите мне Ваше решение, т.к. мне надо знать это, печатая здесь все остальное.

Жму Вашу руку.

Бакланов

26/I — 71 г.

ГАВО. Ф. 402. Оп. 2. Д. 29. Л. 3.

5

Г.Я. Бакланов — Ю.Д. Гончарову

Дорогой Юра!

Вы будете смеяться, но хорошей фотографии у меня нет: то пленки теряются, то еще куда-то деваются. Посылаю Вам вот эту не очень отчетливую и присовокупляю просьбу; как только будет не нужна, пришлите мне ее обратно. Честное слово, больше послать нечего, а иногда у меня требуют.

2. Посылаю Вам несколько листков, на которых пометил, откуда взяты основные цифры по Америке: на тот случай, если потребуется. И тут та же просьба: прислать их с оказией мне обратно, когда не будут нужны.

3. Биографические сведения. Перепечатываю их из одной книжицы, вышедшей в свое время в «Советской России», дополнив данными о школе и вещах последних лет.

«Бакланов Григорий Яковлевич родился в 1923 году в Воронеже. В 1941 году закончил Воронежскую 3-ю среднюю школу и добровольцем ушел на фронт. Был рядовым, командиром взвода, войну закончил начальником разведки артиллерийского дивизиона. Участвовал в боях на Украине, в Ясско-Кишиневской операции, в освобождении Болгарии, Румынии, Венгрии, во взятии Вены.

После войны закончил Литературный институт им. Горького. Некоторое время был разъездным корреспондентом. Первая повесть “В Снегирях” вышла в 1954 году. В дальнейшем выходят повести  “Южнее главного удара”, “Пядь земли”, “Мертвые сраму не имут”, “Карпухин”, роман “Июль 41 года”.

Книги Г. Бакланова переведены на многие языки мира».

Перегните эти сведения пополам и оторвите любую половину.

4. Посылаю страничку вступления.

Жму руку и благодарю Вас⁴².

Ваш Бакланов.

ГАВО. Ф. 402. Оп. 2. Д. 29. Л. 4.

6

Г.Я. Бакланов — Ю.Д. Гончарову

4/IX — 72 г.

Дорогой Юра!

На этих днях, уже после статьи в «Правде»⁴³, подвели мы с Феликсом Кузнецовым⁴⁴ некоторые итоги наших безрезультатных стараний. В «Литературке» и он пытался, и я, и был договор с Оскотским⁴⁵, что он напишет — не вышло ничего.

В «Комсомолке» мне все время казалось, что выйдет. Там хороший парень К. Щербаков⁴⁶. Он прочел повесть Данини⁴⁷, как я Вам говорил, согласен был печатать рецензию (обзоры деятельности журналов они не практикуют), просил назвать возможных рецензентов. Я тогда несколько даже понедоумевал, когда вы не озаботились подысканием: ведь все-таки болит не у врача, а у больного.

Я ему предложил несколько фамилий, но, понимая, что заинтересован все же не он, сам поговорил с тремя критиками, дал им прочесть. Двое отказались по прочтении, последний, Вадим Соколов⁴⁸, долго удивлялся: «Неужели, правда, соглашаются печатать?» Все собирался точно выяснить это у Щербакова, тянул, тянул, но отказался и не сделал.

Конечно, Щербаков не самый главный на свете, могли и после него задержать статью, но вот так обстояло дело. Очень жалко, что не удалось мне сделать ничего, хотелось очень. Не ругайте в душе, ей-богу, не за что.

Как у Вас дела? Что сейчас происходит? Черкните пару слов, если не лень.

Всего Вам самого хорошего, очень хочу прочесть, читать новые Ваши вещи.

Ваш Бакланов.

ГАВО. Ф. 402. Оп. 2. Д. 29. Л. 6–6 об.

7

Г.Я. Бакланов — Ю.Д. Гончарову

Дорогой Юра!

Отвечаю Вам сразу же, то есть через десять минут после прочтения Вашего письма. Я не только соглашусь, а с радостью напишу предисловие к Вашей книге. Помимо всего, что нас, земляков и одногодков, связывает, я люблю то, что Вы пишете, и как Вы пишете. Вот это — первое и главное.

Но я далеко не уверен, что издательство «Советская Россия» согласится, чтобы автором предисловия был я. Это не завуалированный отказ. Это констатация положения вещей. Ведь они не издали «Июль 41 года», они вообще (руководство) любят, когда я в другом издательстве издаюсь. Так что, если мне в этом будет отказано или это создаст для Вашей книги дополнительные трудности, знайте, я готов к этому и все пойму. Нам не надо стесняться друг друга. Но если будет поручено, сделаю с удовольствием⁴⁹.

Вот и все. Спасибо за книгу, которую буду теперь читать⁵⁰. Жаль Федора⁵¹, по-человечески жаль. Это может пришибить его, хотя именно портфель-то меньше всего ценить следует. А для Вас, Юра, может быть, и лучше расстаться с местом. На это всегда трудно решиться, но каждая наша должность — это не написанные нами книги⁵².

Жму Вашу руку. Рад был получить Ваше письмо, тон его меня тоже обрадовал.

Ваш Бакланов.

5/Х — 72 г.

ГАВО. Ф. 402. Оп. 2. Д. 29. Л. 7.

8

Г.Я. Бакланов — Ю.Д. Гончарову

16 октября 1975 г.

Дорогой Юра!

Спасибо Вам за книгу⁵³, за память. Я еще не читал ее, но получить конверт из Воронежа, надписанный Вами, мне было приятно. Вокруг все меньше и меньше остается людей, к кому чувствуешь привязанность. Когда мы были молоды, почти все наше поколение повыбило снарядами, пулями, танками подавило. Но и теперь оно редеет: кого смерть вырвет, а кого — соблазны. Пора бы перестать удивляться, да что поделаешь. Иного увидишь — идет, расправив грудь, — а ведь ты его человеком знал.

От кого-то я слышал, что в Воронеж перебрался Астафьев⁵⁴. Так ли это?

Что пишете сейчас? Я этим летом писал рассказы, а потом вдруг взял да написал пьесу. Впрочем, думал о ней давно, написал сейчас и вот только что получил с машинки.

Все хочу приехать в Воронеж с детьми, которые за это время успели стать взрослыми, хочу показать им город, чтоб не словом был для них Воронеж, а видели и помнили чтоб. Хочу привести их на могилы моей матери и моего отца; им не даровано было счастье стать бабкой и дедом⁵⁵.

Жму Вашу руку, Юра. Желаю Вам хороших трудов и всякого благополучия.

Ваш Бакланов.

ГАВО. Ф. 402. Оп. 2. Д. 29. Л. 8–8 об.

9

Ю.Д. Гончаров — Г.Я. Бакланову

Дорогой Гриша!

Уезжал из Москвы, со съезда⁵⁶, с досадным чувством, что как-то совсем не так, бездарно и бестолково было потрачено то время, что можно было бы провести в добрых беседах с близкими по духу людьми, о встречах с которыми думалось, когда я собирался и ехал в Москву, где бываю, кстати сказать, редко, не больше двух-трех раз в году, и недолго. В частности, как-то обидно мельком, в коридорной суете довелось увидеться с Вами.

А всему виной наши воронежские обстоятельства. У нас в организации трудная обстановка. Та ее балластная часть, что получила членские билеты при Соболеве⁵⁷, который широко открыл двери при организации российского Союза, потому что хотел быть генералом большой армии и искал популярности, в последний год, борясь за свое командное положение ради чисто материальных целей, обеспечения для себя совершенно тунеядского способа существования за счет Литфонда, стала очень активной, нашла себе лидера — В. Гордейчева⁵⁸, которому все равно на кого опираться, лишь бы главенствовать. Естественно, что всех, кто не может согласиться с тем, что воронежский Союз будет превращен в кормушку для бездельников и алкоголиков, надо смести с пути. Под ударами этой группы оказались Троепольский⁵⁹, другой наш лауреат Эдуард Пашнев⁶⁰, редактор журнала «Подъем» В.М. Попов⁶¹, большинство членов редколлегии. Пользуясь своей численностью, группа эта провалила Пашнева при выборах в бюро организации — человека во всех смыслах исключительно чистого, порядочного, настоящего литератора. Троепольского правление СП РСФСР хотело видеть во главе организации; это было бы совершенно правильно, ибо только он из воронежцев имеет такое авторитетное литературное имя и всесоюзную известность и мог бы достойно представлять литературный Воронеж перед лицом других организаций, — гордейчевская группа провалила и его. Попова провалили на выборах в партбюро, на выборах делегатов на съезд (в Москве он был с гостевым билетом), — с единственной целью, чтобы иметь повод поставить вопрос о его пребывании на посту редактора: дескать, ему «отказано» в доверии, он не пользуется авторитетом. В Обкоме партии видят и понимают, ради чего эта группа ведет свое наступление, внутренне — на стороне Троепольского и тех, кто с ним, но серьезных сдерживающих мер не принимают, потому что работники отдела культуры зависят от секретаря по идеологии⁶², а он просто-напросто побаивается гордейчевской банды: она криклива, нагла, нахраписта, чувство «кучи», численного множества дает ей силу и уверенность, при этом — никаких этических и прочих тормозов. Могут сочинить злую писульку в ЦК и на самого секретаря, — объясняйся потом, оправдывайся! На зав. отделом культуры⁶³ такая бумага уже была подана, разбирало бюро Обкома. Гордейчевцы потребовали ни много ни мало, а закрыть отдел культуры как не оправдавший своего назначения, — так они считают, потому что зав. отделом не поддерживает их намерений и действий.

Секретарь Обкома по идеологии присутствовал на съезде. Дома, в В[ороне]же, он корчит из себя большого сановника, допускает к себе крайне редко, а на съезде я, Троепольский, Попов, Люфанов⁶⁴, Пашнев — имели возможность говорить с ним без спевки, надеялись как-то повлиять на его позицию, объяснить ему кое-что нужное. Например, что нельзя было секретарю обкома хранить молчание, сидеть с отсутствующим лицом на недавнем писательском собрании, накануне присуждения Троепольскому госуд[арственной] премии, на котором старый интриган и завистник Максим Мих[айлович] Подобедов⁶⁵, в прошлом и в настоящем яростный рапповец, произносил такую речь: «У нас есть писатели, которые страдают политической близорукостью. В то время, когда во Вьетнаме лилась кровь, в то время, когда американский “империализьм” — и т.д., в самый разгар классовой борьбы на земном шаре Гавриил Троепольский писал повесть — о ком? — о собачке! Ничего более достойного не нашел для изображения в литературе, для разговора с нашим советским читателем. К тому же повесть эта глубоко пессимистична, потому что собачка хорошая, а автор ее под конец умерщвляет, а гибель добpa — это “пессимизьм”! Повесть Троеполь­ского выдвинута на премию помимо нашей организации, редакциями москов­ских издательств и правлением СП РСФСР. Можно только удивляться, что там тоже оказались политически близорукие люди. Наш партийный долг — отозвать из комитета по премиям эту книгу, как глубоко чуждую духу “соцреализьма”, враждебную нашей идеологии!»

Похоже на пародию, но, к сожалению, факт.

Однако, из наших бесед с секретарем — ничего не вышло. Тупая, закоченелая бюрократическая машина. Равнодушен ко всему, кроме одного — подольше продержаться на своем секретарском месте, ради благ и привилегий, с которыми это связано. Под конец я присматривался к нему даже с особым любопытством: каким же путем шел в жизни этот человек, чтобы таким стать? Ведь не из чрева матери он таким вылез. Родился в деревне и, надо полагать, был обычным деревенским мальчишкой: бегал босиком, купался в Дону (он в Конь-Колодезе вырос), играл и шалил со сверстниками, плакал и радовался, как они. А потом что? А потом в течение тридцати или сорока лет старательно, целеустремленно, равняясь на какой-то образец, подчиняясь каким-то требованиям, как нечто мешающее, ненужное, отрывал и отрывал от своей души, сердца, живые куски, убивал в себе самого же себя, и сейчас он не притворяется, не играет, в нем действительно не осталось ничего человеческого, нормального, обычного. Говоришь с ним, слушаешь, наблюдаешь его реакции — и не находишь ни одной точки, в которой живое соприкоснулось бы с живым. Неизменно каждый раз натыкаешься на нечто холодное, бездушное, механическое, запрограммированное по каким-то догмам. Он даже рассмеяться не умеет. Ни одного естественного, человеческого движения, шага. На прием в Кремле не остался, уехал заранее, утром. И почему? Только чтобы не чокаться с нами рюмками, чтобы и полчаса не видели его без важной, начальственной маски.

Вот так, дорогой Гриша, живется в Воронеже. Знаю, есть и у вас в Москве свои нелегкие проблемы, свои Гордейчевы и свои идеологические «наставники», но все-таки горизонты шире и на одной личности клином они не сходятся. А вне Москвы воздух бывает тяжкий, спертый. В Краснодаре года два назад Виктора Лихоносова⁶⁶ домучали почти что до петли. Астафьев вынужден был покинуть Пермь и переехать в Вологду. В Курске Овечкин⁶⁷ стрелялся. В Воронеже четыре года назад тоже была одна жертва — повесился поэт Алексей Прасолов⁶⁸, человек талантливый, израненный разными жестокими обстоятельствами. Дорогу в литературу ему дал Твардовский, печатал его в «Новом мире», очень ценил⁶⁹.

Извините за столь длинное и ненужное Вам письмо, но мне хотелось Вам все это написать, чтобы Вам были понятны некоторые заботы, с которыми были мы в Москве в дни съезда.

Пусть нарисованная мною картина Вас все же не устрашит, приезжайте! Конечно, надо летом — в мае или в начале июня, это самая хорошая пора, чтобы побродить по городу и по окрестностям.

Сердечно желаю Вам и Вашим близким в новом году всего самого лучшего — крепкого здоровья, успехов во всех делах. Пусть Вам легко и спокойно работается.

Крепко жму руку!

Ваш Ю. Гончаров

4 января 1976 года.

РГАЛИ. Ф. 3297. Оп. 1. Ед. хр. 170. Л. 2–5.

10

Г.Я. Бакланов — Ю.Д. Гончарову

16/I — 76 г.

Дорогой Юра!

Был рад Вашему письму. Я видел, что Вы очень озабочены, я же на этом съезде появился только, чтобы отметиться. Все это парадное зрелище, созванное для распределения распределенных заранее портфелей, было мне отвратительно.

Я понимаю, что в Воронеже тяжелей и вовсе податься некуда, но ведь Ваши сегодняшние бедствия при Соболеве в Москве начинались. В эти дни мы с Вами присутствовали при начале того нового, что в Воронеже и других городах отзовется со временем. И вновь для новых генералов рекрутируется литературная армия. И для этого в год величайшего неурожая⁷⁰ съезжаются 560 жителей России, идет широкое кормление, подарки, лезут на трибуну не для того, чтоб слово сказать, а чтобы показаться. И это — писатели… Стыдно!

А какими сановитыми становятся. Раздобревший, отягченный важностью Астафьев уже руки не пожимает, а сверху вниз вяло подает свою руку пожать… Вся эта важность — оборотная сторона холуйства. Нет, нет, да и вспомню разговор наш в поезде: помните, когда с Кавериным⁷¹ вместе ехали? Ну, да что!..

Пишете ли новое что-либо? Ах, как важен для работы хоть малый запас душевного покоя. Не спокойствия, нет, а покоя, который такую ясность дает. Ведь и твердости одной мало.

Жму Вашу руку.

Бакланов.

P.S. И тем не менее, несмотря на все это, отношусь все с большим уважением к нашей профессии.

ГАВО. Ф. 402. Оп. 2. Д. 29. Л. 9–9 об.

11

Ю.Д. Гончаров — Г.Я. Бакланову

ТЕЛЕГРАММА

= МОСКВА В-311 ЛОМОНОСОВСКИЙ ПРОСПЕКТ ДОМ 15 КВАРТИРА 22 БАКЛАНОВУ ГРИГОРИЮ ЯКОВЛЕВИЧУ

ВОРОНЕЖ 22/1 44013 28 8 1931

ДОРОГОЙ ГРИША ВСЕ ТАКИ ДОЛЯ НАША СЧАСТЛИВАЯ СЕРДЕЧНЫЙ ДУШЕВНЫЙ ПРИВЕТ ВАМ С РОДНОЙ ВАШЕЙ ЗЕМЛИ = ЮРИЙ ГОНЧАРОВ

РГАЛИ. Ф. 3297. Оп. 1. Ед. хр. 170. Л. 1.

12

Ю.Д. Гончаров — Г.Я. Бакланову

Дорогой Гриша!

Дошла ли до Вас газетная вырезка, которую я посылал Вам с месяц назад? Посылал, чтоб Вы смогли «нюхнуть» нашу местную «атмосферу». Впрочем, она не только местная.

Ваши слова о съезде верны, но всем этим уже и возмущаться душа устала.

Печататься у нас в Воронеже — как и везде в провинции — становится все труднее. Возможности эти сведены до минимума. Официальный ответ — нет бумаги. На литераторов пяти областей (Воронеж, Курск, Белгород, Липецк, Тамбов) — это около 80 членов СП, да еще столько же регулярно пишущих — в издательском плане теперь только двенадцать «позиций». Если раньше люди ждали очереди попасть в план 3–4 года, то теперь будут ждать 7–8 лет. Немыслимые, невозможные для литературного дела сроки, — не говоря уже о других сторонах, других моментах.

Но я — старый, неисправимый дурак. Пишу повесть про жизнь сегодняшней деревни (все прошлое засушливое лето провел в одном из наших районов, повидал много разных картин). Завтра уезжаю в Ялту — там как-то легче дышится, ясней голова и спокойней. Долго не мог понять, почему там это так, воздух, что ли, такой особенный, а потом вдруг догадался: привычная литадминистрация отсутствует и всякие идеологические околоточные надзиратели. Там как бы вне зоны их действий: ни пут их на себе явственно не ощущаешь, ни давящей тяжести их власти. Уже за одно это можно любить Ялту и туда ездить.

А что Ваш последний роман, выйдет ли он книгой?

Не собираетесь ли и Вы в Ялту на весну?

Сердечный Вам привет, успехов во всем!

Ваш Ю. Гончаров

4 марта 76 г.

Воронеж.

РГАЛИ. Ф. 3297. Оп. 1. Ед. хр. 170. Л. 6.

13

Г.Я. Бакланов — Ю.Д. Гончарову

Дорогой Юра!

Спасибо Вам за газету нашу воронежскую, родную. Вдохнуть, как говорится, глоток времени, глоток свободы — это ведь большое дело. А ветры веют и веют, а жизнь наша, в общем-то, коротка.

Письмо Ваше тоже получил. Завидую Вам, что Вы в Ялте. Конечно, мне сразу надо было ответить Вам, да как-то вроде и сказать нечего было по сему случаю, такому знакомому, столько напомнившему.

Вот через час пойду на панихиду по Сергею Сергеевичу Смирнову⁷²: рак. В газете дали послужной список в виде некролога, и все до одной газеты повторили слово в слово. А «Литературка» заспешила, дала в траурной рамке слово «выдающийся», теперь будет поправлять себя: «видный». Выдающийся был Кочетов⁷³. Тоже ведь табель о рангах.

Разный он был при жизни человек, Сергей Сергеевич. Но, в общем, широкий, добрый, много людям сделавший добра. Немного легкий. А может быть, эта вот легкость и спасла его от горестных раздумий. Московскому отделению впервые за многие годы повезло: оказался во главе его человек некорыстный, доброжелательный, если и желавший себе памятника, так только одного: сотворенного из добра, которое сделал он, сделал бы людям. Так рак погубил.

Все это время, Юра, я столько и по стольку работал, что вымотался даже до каких-то сердечных перебоев и полного упадка. Но, кажется, опять оживел. Хочу закончить несколько рассказов, статей и снова взяться за повесть. О войне опять. И вот страшно интересует меня: а не утерян ли интерес к тому времени? «Какова книга будет» — это понятно. Но читатель, развращенный эпопеями о так называемых исторических личностях, развращенный мелодрамами, которые в последнее время опять пошли густо, начитавшийся и насмотревшийся детективов, где войну творят разведчики — асы, переигрывающие в «битвах ума» всех Гитлеров-Борманов-Мюллеров (кстати, Юлиан Семёнов⁷⁴ собирается доказать, что Борман был наш разведчик!), словом, читатель, навидавшийся и все знающий, способен ли он прочесть, не закрыв на второй странице, рассказ о том, как было на самом деле? Ведь тридцать с чем-то лет прошло, ведь другие люди живут на земле. А мы все про свое да про свое. Понятно ли будет, что не про свое, а про ихнее в той же мере, когда столько «Жигулей» по дорогам бегает, когда молодому человеку так хочется машину купить, за руль сесть, когда холодильники всех систем стали доступны, когда вновь брюки этой ширины, клеши матросские, чтоб закрывали ботинок целиком…

Что Вы на этот счет думаете, Юра? Может, напишете, если не лень, письмо? Очень мне интересно Ваше мнение. Я не читал последнюю повесть Быкова⁷⁵, но ее как будто нет. Напечатана, журнал вышел, а повести словно нет. Тут у меня имеется несколько соображений на этот счет, но я далеко не уверен, что единолично владею истиной.

А в то же время вот Трифонова⁷⁶ повесть («Дом на набережной»⁷⁷) вышла, и она — есть. Все ли дело тут в том, как? Слово, сказанное вовремя, это ведь и есть глоток свободы, так необходимый людям, так всегда ожидаемый.

Будет настроение, напишите пару слов. Жму Вашу руку и желаю Вам успеха и рабочего хорошего настроения.

Ваш Бакланов.

25.III — 76 г.

P.S. Посылаю письмо в Воронеж, т. к. не знаю, когда Вы уезжаете из Ялты.

ГАВО. Ф. 402. Оп. 2. Д. 29. Л. 10–10 об.

14

Г.Я. Бакланов — Ю.Д. Гончарову

11.09.76

Дорогой Юра!

Я с просьбой к Вам. Вчера позвонил мне Володя Богомолов⁷⁸, сказал, что в № 3 журнала «Подъем» напечатана рецензия на его роман или вообще на него⁷⁹. Он очень ревниво относится к печатному слову, когда оно в него нацелено, и вот, зная, что я — воронежский, просил достать этот номер журнала. И я с этой просьбой — к Вам.

Если можно, пришлите мне, пожалуйста, этот номер журнала. Или, может быть, Вам приятней будет послать журнал ему? Человек он достойный, хороший и держится среди всех сложностей и рифов достойно. На всякий случай — его адрес:

«123056, Москва, Большая Грузинская ул., 62, кв. 5

Богомолову Владимиру Осиповичу».

А может быть, Вы скажете в редакции, и они пошлют? Словом, тут любой способ хорош, был бы результат.

Как Вы, Юра? В толкотне и суете прошел съезд⁸⁰. А еще и лето у меня было суетное: дочка⁸¹ поступала в университет. Поступила. А я писал сценарий, ибо есть-пить надобно. Видимо, до ноября допишу эту полулитературу и тогда уж возьмусь за повесть.

Что-то годы стали мелькать быстро, не замечали? До сорока лет они шли, не спеша, впереди виделось, а теперь замелькали, как окна встречного поезда. Хотелось бы еще две книги задуманных написать, а там, как мне сейчас кажется, можно будет взирать и, если еще выпадут дни, принимать их как подаренные. Впрочем, нам с Вами и так подарено тридцать с лишним послевоенных лет, которые большинству наших современников не выпали. Иногда так подумаешь и поразишься: неужели и то в моей вот этой жизни было, а не когда-то в жизни иной? Странно.

Всех вам благ и радостей от новой повести.

Ваш Гриша Бакланов.

P.S. Помните, что если захотите печатать повесть в «Октябре», с радостью приложу все старания. И хотя редакция сверхосторожная, мой роман отвергла решительно, выбирать по нынешним временам не приходится.

ГАВО. Ф. 402. Оп. 2. Д. 29. Л. 11.

15

Ю.Д. Гончаров — Г.Я. Бакланову

Дорогой Гриша!

«Подъем» я послал Богомолову сразу же, как только получил Ваше письмо. Думаю, журнал до него дошел, хотя он мне и не ответил.

Собирался тогда же Вам написать, да навалилась болезнь: сначала грипп, потом — сдало сердце, такое началось с ним, что я уже думал «бренные пожитки собирать». Полтора месяца глотал пилюли, через день снимали кардиограммы. Сейчас получше, но все еще главная моя пища — таблетки и пилюли, а как будет, когда перестану набивать себя лекарствами, неизвестно, может, и опять все сызнова начнется. Может, это уже время подошло — сдохнуть? Почему-то думаю об этом без особого волнения. Жизнь такова, что, в конце концов, становишься ко всему равнодушным, даже к самому себе.

Сейчас собираюсь в Ялту — отдышаться там, и, если это получится, попытаюсь работать. Надо. Надо сдать в наше воронежское издательство рукопись, она заключает в себе весь наш семейный бюджет будущего года.

Спасибо, дорогой Гриша, сердечное спасибо за дружеское предложение помощи, но с московскими журналами, такими, как «Октябрь», «Знамя», «Москва» и др., вокруг которых теснится столько авторов, связываться я не рискую — нужно редкое сочетание удачных обстоятельств, чтобы в них напечататься. А я не обладаю удачливостью, везением, необходимыми в наше время качествами — завязывать контакты и заручаться поддержкой влиятельных чиновных лиц, часто мелькать в глазах редакторов. Как я убеждаюсь, даже нормального тще­славия, столь нужного литературу, художнику, артисту, во мне нет или почти нет. Это совсем плохо. Тщеславие дает нужную активность, энергию, напор. Но ведь и не прикажешь себе — быть тщеславным!

Не собираетесь ли Вы в Ялту в ноябре-декабре? Как бы это было хорошо — встретиться. Поговорили бы.

Искренний, сердечный Вам привет, благополучия и здоровья Вам и всем Вашим близким.

Ю. Гончаров.

8 ноября 1976 г.

РГАЛИ. Ф. 3297. Оп. 1. Ед. хр. 170. Л. 7–7 об.

16

Г.Я. Бакланов — Ю.Д. Гончарову

[Открытка с Днем Победы]

С праздником, дорогой Юра, с великим нашим праздником!

Сегодня с удовольствием прочел вашу повесть «В сорок первом». В ней воздух того времени, все зримо, живо, точно. Спасибо за нее, за книгу, за память.

Жму вашу руку. Счастья Вам и здоровья.

Ваш Бакланов.

ГАВО. Ф. 402. Оп. 2. Д. 29. Л. 12.

17

Ю.Д. Гончаров — Г.Я. Бакланову

Дорогой Гриша!

Чрезвычайно благодарен Вам за то, что не забыли наш разговор и свое обещание, это как-то даже очень несовременно, девятнадцатым веком отдает, и за хорошее для меня известие. Книгу Адамовича⁸² я до сих пор не нашел: хотя по приезде у всех спрашивал и даже ходил в Областную библиотеку. Но ее несколько лет назад преобразовали в научную, и худ[ожественную] лит[ерату]ру и близкое к ней они с тех пор не получают. Присылать свой экземпляр не надо — дотерплю. К тому же — еду в Ялту почти до нового года, впрягусь там в работу, и все остальное на это время — побоку, надо закончить повесть, иначе — куча неприятностей: выбросят из плана, не дадут аванса и т.д.

Люба моя⁸³ после Пицунды подросла, в развитии ее — новая ступень: выносит свои суждения и оценки различным жизненным явлениям, чего раньше не делала. Например, однажды высказалась о трудовой роли моей и маминой. По ее мнению, работает только мама.

— А папа — что? Только спит, ест, нас на машине возит, со мной играет, за столом сидит и в редакцию ходит…

Вас она помнит. Удивительно, но она запомнила очень многих из тех людей, что были на Пицунде. Однажды долго считала, загибала пальцы. Сказала:

— А помнишь — еще такой высокий-высокий дядя приходил?

Я никак не мог понять — кто же, кого она имеет в виду, потом догадался — Горышин⁸⁴…

От Эльзы⁸⁵ Вам сердечный привет.

Крепко жму руку.

Ваш Ю. Гончаров.

21 окт. 1978

Воронеж.

РГАЛИ. Ф. 3297. Оп. 1. Ед. хр. 170. Л. 8–8 об. — 9.

18

Ю.Д. Гончаров — Г.Я. Бакланову

Дорогой Гриша!

Сердечнейшее спасибо Вам за книгу, которую Вы мне прислали. Мне надо было бы поблагодарить Вас и написать Вам своевременно, но я вернулся из Ялты как раз в те дни, когда началась китайско-вьетнамская война⁸⁶, и это полностью меня поглотило, я забросил все дела и следил только за сообщениями оттуда и всем остальным, что происходило в мире. Ждал больших событий, гораздо больших, чем то, что произошло. Наверное, такое же состояние было и у Вас. Сейчас стал спокойней, опять взялся за работу, а для этого уехал из Воронежа в Литфондовский дом в Голицыно. Дом маленький, всего человек на 12, тихий, кругом сугробы.

О впечатлении от «Огненной деревни»⁸⁷ говорить не буду, это и так ясно. Но в книге, как мне кажется, есть один существенный и очень мешающий просчет. Все записи — в натуральном виде, без литературной обработки, просто перенос с магнитофонной пленки на бумагу. Я понимаю, авторы хотели соблюсти максимальную точность и достоверность. Но читать непричесанную разговорную речь всегда трудно. А в сборнике это еще и диалект, смесь нескольких языков — русского, белорусского, польского, литовского. Чтение становится невероятно трудным, а для широкого читателя, вероятно, даже неодолимым процессом. Книгу — всю — прочтут немногие, ради специальных целей, специального интереса. Большинство же полистает и отложит. Авторы книги обязательно должны были об этом подумать.

Благодарственное же письмо за книгу я им обязательно напишу.

Собираетесь ли Вы летом на юг? Мы решили на Пицунду никогда больше не ездить, уж больно там пакостно во всех отношениях. Вероятнее всего, поедем «дикарями» в августе куда-нибудь в район Феодосии. Может быть — на машине, если будет сносно с бензином.

Всего Вам самого лучшего, здоровья и хорошего настроения.

Ваш Ю. Гончаров

18 марта 1979 г.

РГАЛИ. Ф. 3297. Оп. 1. Ед. хр. 170. Л. 10.

19

Ю.Д. Гончаров — Г.Я. Бакланову

Дорогой Гриша!

Месяц назад я прочитал залпом Ваших «Девятнадцатилетних»⁸⁸ — и будто снова побывал на войне и вернулся с нее, с таким же чувством ошеломления и придавленности, как в сорок третьем году, после Курской дуги и боев за Харьков. В этот месяц у меня было несколько поездок, одна — далекая, в Казахстан, но все впечатления не смогли заслонить, притушить прочитанное, то, что всколыхнула и вызвала Ваша повесть в душе. Щемящее чувство не проходит, чувство сердечной боли — от гибели Третьякова, в котором я вижу одного из своих сверстников той поры, и вообще ото всего того, что называется войной, что Вы заставили меня снова увидеть, услышать, пережить — с полным ощущением моего личного присутствия в каждом эпизоде. Да, все так и было — просто и обыкновенно, и в этом, пожалуй, главная сила повести. Обыкновенные, ничем как будто не выдающиеся мальчишки, солдаты и скороиспеченные лейтенанты, как Ваш Третьяков, два-три ранения с недолгими пребываниями каждый раз на передовой, и незаметная и почти всегда вроде бы бессмысленная гибель. И при этом — ничего как будто такого совершенного, значительного, героического, — хотя, теперь это видно отчетливо, ясно и вполне, все от начала и до конца в судьбе и поведении таких мальчишек было нерядовым и истинно героическим. Без высоких пафосных слов, в большинстве случаев даже без осознания своей действительной роли, подлинных масштабов своего мужества, выносливости, самоотвержения, явленных в изнурительных буднях войны. И как хорошо Вы об этом написали — тоже без всяких громких слов, литераторской пафосности, нарочитого «приподнимания», «героизации». Еще меня поразило то, что Вы не забыли войну в сотнях ее внешних деталей, которые можно было бы забыть за столько времени. Чувствую, что Ваши военные повести далеко еще не исчерпали тех запасов, что хранит Ваша память. Надо Вам писать о войне еще и еще. Так же сурово, трагично и жестко, как написали Вы «Девятнадцатилетних». Только такая литература нужна, чтобы можно было сделать что-то — или хотя бы надеяться на это — с людьми и миром на краю той пропасти, к которой мы все подошли...

Крепко жму Вам руку!

Ваш Ю. Гончаров

7 июля 1979 г. Воронеж

РГАЛИ. Ф. 3297. Оп. 1. Ед. хр. 170. Л. 11.

20

Ю.Д. Гончаров — Г.Я. Бакланову

Дорогой Гриша!

Очень хороший Ваш рассказ в «Литгазете» — «Надя»⁸⁹. Совсем все просто, как и не рассказ вовсе, не литература, и вот последняя строчка — и перехватывает горло⁹⁰.

Хороший пример для всех литераторов этот Ваш рассказ. Вот так и надо писать — чтобы совсем никакой литературой не отдавало. Чтобы вроде ни стиля, ни приемов, ни сюжета особого, закрученного, ни образов, на которые сейчас такая мода, которыми у писателей сейчас так принято щеголять. А это и есть высший сорт литературы, высшее умение.

Жму Вам за «Надю» руку!

Ю. Гончаров

5 января 1982 г.

Воронеж.

РГАЛИ. Ф. 3297. Оп. 1. Ед. хр. 170. Л. 12.

21

Г. Я. Бакланов — Ю. Д. Гончарову

Дорогой Юра!

Вчера вечером получил Ваше письмо. Пришлите рассказ мне домой (117311, Москва, Ломоносовский просп., 15, кв. 50), прочту сразу же, напишу Вам.

Ну, и придумаем что-нибудь⁹¹.

Жму руку.

Бакланов.

1 марта 1985 г.

ГАВО. Ф. Р-402. Оп. 3. Д. 33. Л. 23.

22

Ю.Д. Гончаров — Г.Я. Бакланову

6 июня 1985 г.

Воронеж

Дорогой Гриша!

Мне долго нездоровилось (старый мой недуг — гипертония), но теперь начинаю понемногу возвращаться в норму. Ваше письмо с известием, что рассказ Вы одобряете и передали в редакцию, пришло перед маем и очень меня порадовало. Сердечное спасибо за Ваш труд, хлопоты.

На днях попал мне в руки проспект ВААПа⁹² («Книга и искусство в СССР». 1985. № 1), рекламирующий произведения советских писателей для зарубежных издательств, с большой фотографией: Вы с внуком. Как-то очень живо тронула меня милая мордашка Вашего мальчишки и то, что он, как и я, Юрка, и то, что это имя в память о погибшем, моем ровеснике⁹³; стало быть — какое-то повторение несвершившейся жизни, возмещение понесенных наших потерь, хотя, конечно, их никак и ничем не заместить и не восполнить. Ах, если бы только повторение было в одном этом… С давящим чувством думаю об этом постоянно. Обо всех, кому жить, особенно о таких вот, как Ваш внук, мальчишках и девчонках, о своей Любе. Ей исполнилось 11 лет, закончила 4-й класс на пятерки, две недели назад купили ей велосипед, упоенно гоняет по двору. И вообще во всем для нее радость жизни, бытия… Помню себя в таком же возрасте, в такой же радости, в упоении всем, чем встречал меня, входящего, мир. А это был 34-й год, в Германии фашизм уже взял власть, уже штамповались патроны будущей и недалекой войны. Летом 43-его года в отбитых у немцев окопах под Харьковом я подбирал гильзы от тех пуль, что полчаса назад летели мне навстречу, на них стояли годы производства — 34-ый, 35-ый, 36-ой, и меня, помню, поражало, что заготовлены они были против нас и лично против меня еще в детстве моем… Иногда душит дикое зло от своего и каждого из нас, если по отдельности, бессилия что-либо сделать для будущего, а иногда, наоборот, кажется, что можно, личное мое усилие может все-таки что-то дать. Но что, конкретно, в моих возможностях, что именно я могу? Написать еще один роман или повесть против войны? Их и перед Первой, и перед Второй мировой было написано предостаточно, а оказали они хоть какое-нибудь влияние на события? Хотя бы одной пулей просвистело меньше? Вы вот пишете, значит, что-то знаете, чего не знаю, не понимаю я, еще есть у Вас вера в силу слов…

Искреннее пожелание Вам и всем Вашим близким добра, успехов, здоровья. Поклон Вам от Эльзы и Любы.

С крепким рукопожатием Ваш Ю. Гончаров.

ГАВО. Ф. Р-402. Оп. 3. Д. 201. Л. 1.

23

Г.Я. Бакланов — Ю.Д. Гончарову

Милый Юра!

Жаль, что не смог Вас обрадовать. Вы говорили о будущей Вашей работе. Ждать буду заинтересованно⁹⁴.

Жму руку. Сердечный привет Эльзе.

Ваш Гриша.

Бакланов.

30.04.87 г.

ГАВО. Ф. Р-402. Оп. 3. Д. 341. Л. 6.

24

Г. Я. Бакланов — Ю.Д. Гончарову

Дорогой Юра!

Будучи в «Знамени», Вы рассказывали, что намерены писать новую повесть, видимо, о деревне и даже пообещали дать ее нам. Мы терпеливо ждем, очень надеемся, что Вы отдадите нам свою рукопись. Будем рады, если известите, как идут дела, когда примерно думаете закончить.

С самыми добрыми пожеланиями от знаменцев и от меня.

Ваш Бакланов.

28.09.87 г.

ГАВО. Ф. Р-402. Оп. 3. Д. 341. Л. 19.

25

Г.Я. Бакланов — Ю.Д. Гончарову

13.X — 87 г.

Дорогой Юра!

Спасибо Вам за фотографии нашего Воронежа. Вы меня очень тронули. И смотрите, как странно получилось: мы почти одновременно отправили друг другу письма. Я спрашивал Вас о новой повести, а на другой день получаю Ваше письмо. Значит, сердце сердцу весть подает.

Что сейчас пишете? Очень хотелось бы напечатать Вас в «Знамени». Мои же дела — тусклые. Журнал отнимает почти все дни, пишу урывками, начинаю подумывать: а не бросить ли редакторскую эту деятельность? Если и дальше будет так продолжаться, приду к этому неизбежно.

Жму Вашу руку сердечно, привет Эльзе.

Ваш Гриша Бакланов.

ГАВО. Ф. Р-402. Оп. 3. Д. 341. Л. 20.

Вступительная статья, публикация и примечания Дмитрия Дьякова

1 Бакланов Григорий. Это не предисловие… // Гончаров Юрий. Сердце, полное света. Повести и рассказы. — М.: Советская Россия, 1975. — С. 5.

2 Бакланов Григорий. Жизнь, подаренная дважды. — М.: Вагриус, 1999. — С. 13.

3 Гончаров Юрий. Зэк № 603. Документальное повествование // Подъем. — 1997. — № 12. — С. 159–160.

4 Бакланов Григорий. Жизнь, подаренная дважды. С. 14.

5 Гончаров Юрий. Княжна Джаваха // В голубом блеске Альтаира. — Воронеж: Центр духовного возрождения Черноземного края, 2008. — С. 664.

6 Бакланов Григорий. Это не предисловие… С. 7.

7 Гончаров Юрий. «Не забывается никогда» // Советская Россия. — 1980. — 1 мая.

8 Бакланов Григорий. Время собирать камни. — М.: Издательство АПН, 1989. — С. 91.

9 Бакланов Григорий. Атланта // Подъем. — 1971. — № 3. — С. 111.

10 Бакланов Григорий. Жизнь, подаренная дважды. — С. 95–96.

11 Государственный архив Воронежской области (ГАВО). Ф. 402. Оп. 1. Д. 47. С. 4.

12 Самойлов Давид. Памятные записки. — М.: Международные отношения, 1995. — С. 164.

13 Гончаров Юрий. Сквозь боль души… // Подъем. — 2003. — № 11. — С. 118.

14 Цит по: Чупринин Сергей. Оттепель: Действующие лица. — М.: Новое литературное обозрение, 2023. — С. 94.

15 Литературная газета. — 1956. — 12 января.

16 Воронов Василий. Литературный Воронеж // Огонек. — 1958. — № 20. — С. 12.

17 Сурганов Всеволод. В июле сорок первого… // Литературная газета. — 1965. —13 апреля.

18 ГАВО. Ф. 402. Оп. 2. Д. 37. С. 1–1 об.

19 Соболев Леонид. Советская литература и воспитание нового человека // Литературная Россия. — 1965. — 4 марта.

20 Главное управление книжных издательств Государственного комитета Совета Министров РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли.

21 ГАВО. Ф. 402. Оп. 2. Д. 117. С. 1.

22 Под письмом стоит коллективная подпись: «Главная редакция художественной литературы».

23 ГАВО. Ф. 402. Оп. 2. Д. 117. С. 5, 6.

24 ГАВО. Ф. 402. Оп. 2. Д. 117. С. 9.

25 ГАВО. Ф. 402. Оп. 2. Д. 117. С. 1. К этому горькому признанию можно лишь добавить, что после циркулярного письма Росглавиздата роман Григория Бакланова «Июль 41 года» не переиздавался в СССР 14 лет, а повесть Юрия Гончарова «Неудача» — и того больше: она появилась только через 17 лет, в 1983-м, в двухтомнике писателя под измененным названием «Теперь — безымянные…».

26 Слово пробивает себе дорогу: сб. статей и документов об А.И. Солженицыне. 1962–1974. — М.: Русский путь, 1998. — С. 216–217.

27 Твардовский Александр. Новомирский дневник в 2 тт. — М.: ПРОЗАиК, 2009. — Т. 2. 1967–1970. — С. 36.

28 ГАВО. Ф. 402. Оп. 2. Д. 37. С. 2.

29 Там же.

30 Владимов Георгий. Генерал и его армия: роман. — М.: Книжная палата, 1997. — С. 404.

31 Бакланов Григорий. Дороги пришедших с войны. — М.: Пушкинская библиотека, 2005. — С. 653–654.

32  Гончаров Юрий. Вот и все // Подъем. — 2010. — № 9. — С. 30–31.

33 Речь идет о книге: Гончаров Юрий. Дезертир [Неудача; На тихом плесе]: повести. — М.: Советская Россия, 1966. — 286 с.

34 Имеется в виду книга: Гончаров Юрий. Сто холодных ночей. — Воронеж: Центрально-Черноземное книжное издательство, 1970. — 220 с.

35 Пьеса Григория Бакланова «Чем люди живы» была опубликована в журнале «Театр» (1976, № 9).

36 Имеется в виду «Подъем», где с октября 1970 года Юрий Гончаров работал зав. отделом прозы.

37 Тендряков Владимир Фёдорович (1923–1984) — писатель, автор остроконфликтных повестей о духовно-нравственных проблемах современной ему жизни, острых проблемах советского общества, о жизни в деревне, однокурсник Григория Бакланова по Литературному институту. В «Подъеме» не публиковался.

38 К.М. Симонов опубликовал в «Подъеме» № 3 за 1971 год записки «Люди как люди». В письме к Юрию Гончарову он написал: «Посылаю Вам вместе с маленьким предисловием и примечаниями записи из одного фронтового блокнота, сохранившегося со времен Сталинграда. К сожалению, другие пропали, а этот сохранился. Поглядите. И если я не опоздал, и если Вам это подойдет — буду рад видеть присланное на страницах Вашего журнала» (ГАВО. Ф. 402. Оп. 2. Д. 80. С. 1).

39 Песков Василий Михайлович (1930–2013) — писатель, журналист и фотокорреспондент. Лауреат Ленинской премии (1964), Премии Президента РФ (1998) и Премии Правительства РФ (2013, посмертно), почетный гражданин Воронежа (1998). В 1950-е работал вместе с Юрием Гончаровым в воронежской областной газете «Молодой коммунар».

40 Речь идет о пьесе Гавриила Троепольского «Постояльцы», опубликованной в «Подъеме» (1971. № 5).

41 В «Подъеме» № 4 за 1971 год был напечатан рассказ воронежского писателя Петра Сысоева (1937–2012) «Второй фронт», публикацию которого предваряло короткое вступление Бакланова: «Немногим более двух лет Петр Сысоев занимался в моем семинаре в Литературном институте, и я не раз вспоминал известные стихи: “Учитель, научи ученика, чтоб было у кого потом учиться…”.

Его проза традиционная в том смысле, что она продолжает хорошие традиции русской прозы. Он пишет зримо, психологически точно. Все эти качества есть в его рассказе “Второй фронт”.

Сохранила ли детская память подробности военных лет, навеян ли рассказ воспоминаниями людей, встретивших войну в зрелом возрасте, — не знаю. Но есть в нем атмосфера того времени, и движет поступками людей глубокая человечность. Вот это дорого.

Я охотно представляю Петра Сысоева читателям, моим землякам».

42 Очерк Григория Бакланова «Атланта» о поездке делегации советских писателей в США был опубликован в журнале «Подъем» (1971, № 3).

43 В статье А. Галанова «Критерий: точность и объективность» (Правда. — 1972. — 4 апреля.) упоминался Юрий Гончаров.

44 Кузнецов Феликс Феодосьевич (1931–2016) — литературовед, литературный критик. В 1977–1987 годах — первый секретарь правления Московской писательской организации Союза писателей СССР.

45 Оскоцкий Валентин Дмитриевич (1931–2010) — литературовед, литературный критик, публицист. В 1972 году работал в журнале «Литературное обозрение».

46 Щербаков Константин Александрович (р. 1938) — киновед и кинокритик. Сын партийного и государственного деятеля А.С. Щербакова. В 1963–1975 годах — зав. отделом литературы и искусства, обозреватель, член редколлегии газеты «Комсомольская правда». Впоследствии (1992–1998) работал заместителем, первым заместителем министра культуры РФ.

47 Данини Майя Николаевна (1927–1983) — ленинградская писательница. Речь идет о ее повести «Будни и праздники», которая была опубликована в журнале «Подъем» (1971, № 4).

48 Соколов Вадим Павлович (1927–1997) — литературный критик, автор ряда статей по советской литературе, в том числе о прозе Григория Бакланова («Горизонты правды» // Новый мир. — 1968. — № 4).

49 В 1975 году в издательстве «Советская Россия» вышла книга Юрия Гончарова «Сердце, полное света: повести и рассказы» с предисловием Григория Бакланова.

50 Речь идет о книге: Гончаров Юрий. Вспоминая Паустовского. Предки Бунина. — Воронеж: Центрально-Черноземное книжное издательство, 1972. — 180 с.

51 Имеется в виду Фёдор Сергеевич Волохов (1912–1990), редактор «Подъема» в 1960–1973 годах, отстраненный от руководства журнала.

52 В 1973 году Юрий Гончаров ушел с поста редактора отдела прозы журнала «Подъем». Пришедший тогда же в журнал писатель Евгений Новичихин воспоминал: «в 1973 году… я был приглашен новым главным редактором журнала “Подъем” Виктором Михайловичем Поповым на должность редактора отдела поэзии и публицистики. Работу начал в марте. Напротив моего стола в рабочем кабинете редакции стоял стол редактора отдела прозы. Его занимал известный писатель Юрий Данилович Гончаров. Но он уже подал заявление об уходе, наводил порядок в ящиках, забитых рукописями, и со свойственными ему нотками нытья без конца убеждал меня:

— Женя, ничего хорошего здесь сделать невозможно… Не дадут ни обком, ни цензура». (Новичихин Евгений. Штрихи: Воронежские писатели второй половины ХХ века: воспоминания, очерки, публикации. — Воронеж: Издательский дом ВГУ, 2015. — С. 33).

53 Речь идет о книге: Гончаров Юрий. Сердце, полное света: повести и рассказы. М.: Советская Россия, 1975. — 447 с. Предисловие к ней написал Григорий Бакланов. В 2003 году это же предисловие с небольшими сокращениями было воспроизведено в книге: Гончаров Юрий. Верность и терпение: повести, рассказы, воспоминания. — Воронеж: ИПФ «Воронеж». — 720 с.

54 Астафьев Виктор Петрович (1924–2001) — русский советский писатель, посвятивший свое творчество военной и деревенской темам. Герой Социалистического Труда. Лауреат двух Государственных премий СССР (1978, 1991) и трех Государственных премий России (1975, 1995, 2003).

55 По информации, которую сообщала автору этих строк дочь Григория Бакланова — Александра, такая поездка состоялась летом 1990 года. Тогда Григорий Яковлевич «поехал в Воронеж с моим братом. Они побывали на еврейском кладбище, нашли обе могилы, что было непросто». Сама Александра Григорьевна побывала на родине отца в 1984 году, будучи корреспондентом “Литературной газеты”. «В тот приезд удалось помочь женщине-врачу. Ее восстановили на работе. Тогда центральных газет побаивались, иногда достаточно было послать корреспондента, чтобы администрация зашевелилась. Статью об этом мне написать не пришлось, поскольку на месте среагировали быстро».

56 Имеется в виду IV съезд писателей РСФСР, проходивший в Москве с 15 по 18 декабря 1975 года.

57 Соболев Леонид Сергеевич (1898–1971) — писатель и литературный чиновник, военный корреспондент. Герой Социалистического Труда (1968). Лауреат Сталинской премии 2-й степени (1943). Организатор и первый председатель Правления СП РСФСР (1957–1970). Оставаясь всю жизнь беспартийным, настаивал на необходимости партийного руководства Союзом писателей. На 2-м съезде писателей РСФСР критиковал представителей «окопной прозы» за изображение «тяжких подробностей войны». Неоднократно был в Воронеже.

58 Гордейчев Владимир Григорьевич (1930–1995) — поэт, лауреат литературного конкурса СП СССР и ЦК ВЛКСМ им. Н. Островского (1968). Трижды возглавлял Воронеж­скую писательскую организацию — в 1967–1969, 1975–1979, 1988–1995 годах.

59 Троепольский Гавриил Николаевич (1905–1995) — прозаик, публицист, драматург, лауреат Государственной премии СССР (1975), международной литературной премии (Италия, 1981), почетный гражданин Воронежа (1993), почетный доктор ВГУ (1993).

60 Пашнев Эдуард Иванович (1933–2021) — поэт, прозаик, драматург, публицист, лауреат Государственной премии РСФСР (1974).

61 Попов Виктор Михайлович (1926–2009) — прозаик, почетный железнодорожник, главный редактор журнала «Подъем» (1973–1988), председатель правления Воронежской организации Союза писателей России (1995–2007).

62 Митрошин Сергей Васильевич (1917–1988) — региональный партийный функционер, в 1969–1981 годах — секретарь Воронежского обкома КПСС по идеологии.

63 Тимофеев Евгений Алексеевич (р. 1933) — региональный партийный функционер, в 1969–1977 годах — заведующий отделом культуры Воронежского обкома партии.

64 Люфанов Евгений Дмитриевич (1908–1989) — прозаик, драматург, председатель Воронежской организации Союза писателей СССР (1972–1975).

65 Подобедов Максим Михайлович (1897–1993) — прозаик, ответственный секретарь АПП ЦЧО (1928–1932), редактор журнала «Подъем» (1931–1935, 1957–1958), альманаха «Литературный Воронеж» (1936–1941, 1954–1956), директор областного книгоиздательства (1941–1942), руководитель Воронежского отделения СП СССР (1950–1953).

66 Лихоносов Виктор Иванович (1936–2021) — прозаик-публицист. Книга «Элегия» (1973) вызвала отрицательное отношение критиков разных литературных направлений. Писателя упрекали и в измене клану «деревенщиков», и в излишнем воспевании старой России, дворянства. С 1978 года Лихоносов замолкает на целых десять лет, работает над своим главным романом о судьбе русского казачества: «Ненаписанные воспоминания. Наш маленький Париж», который он закончил лишь в 1986 году. В 2005 и 2009 годах побывал в Воронежской области. Публиковался в журнале «Подъем». Герой Труда Кубани.

67 Овечкин Валентин Владимирович (1904–1968) — публицист, прозаик, драматург. В 1957 и 1958 годах — член редколлегии журнала «Подъем». Жестко критиковал стиль партийного руководства народным хозяйством. В результате депрессии предпринял попытку самоубийства. Покончил с собой при вторичной попытке самоубийства.

68 Прасолов Алексей Тимофеевич (1930–1972) — поэт, прозаик, эссеист. Покончил жизнь самоубийством.

69 Подборка стихотворений А.Т. Прасолова была опубликована в № 8 журнала «Новый мир» за 1964 год.

70 В 1975 году засуха в СССР охватила небывалую территорию — Поволжье, где зной достигал почти 40°C, Урал, Сибирь, северо-запад России. Тогда урожай зерновых в стране сократился более чем в два раза, и правительство СССР вернулось к практике закупок хлеба в Канаде.

71 Каверин (Зильбер) Вениамин Александрович (1902–1989) — писатель, драматург и сценарист. Лауреат Сталинской премии 2-й степени. Автор популярного романа «Два капитана». Имел безупречную литературную репутацию.

72 Смирнов Сергей Сергеевич (1915–1976) — писатель, прозаик, драматург, публицист, журналист, редактор, общественный деятель, член Советского комитета ветеранов войны, секретарь Московского отделения, затем СП СССР. Автор документальных книг, очерков, пьес и киносценариев о неизвестных героях Великой Отечественной войны, в том числе «Брестская крепость». Лауреат Ленинской премии (1965). Много лет вел на ТВ популярную передачу — телеальманах «Подвиг».

73 Кочетов Всеволод Анисимович (1912–1973) — писатель и публицист, главный редактор журнала «Октябрь» (1961–1973), имел репутацию ортодоксального сталиниста, автор оголтелых памфлетов на идейных оппонентов. Покончил жизнь самоубийством.

74 Семёнов (Ляндрес) Юлиан Семёнович (1931–1993) — писатель, один из пионеров жанра «журналистские расследования» в советской периодике, автор популярных романов о разведчике Штирлице.

75 Быков Василь Владимирович (1924–2003) — белорусский писатель, Герой Социали­стического Труда. Большинство его произведений — повести, действие которых происходит во время Великой Отечественной войны и в которых показан нравственный выбор человека в наиболее драматичные моменты жизни. Речь идет о повести «Его батальон», впервые опубликованной на русском языке в № 1 журнала «Наш современник» за 1976 год.

76 Трифонов Юрий Валентинович (1925–1981) — писатель, мастер «городской» прозы, один из главных участников литературного процесса 1960–1970-х годов в СССР.

77 Опубликована в № 1 журнала «Дружба народов» за 1976 год.

78 Богомолов (до 1948 года Войтинский, до 1953 года Богомолец) Владимир Осипович (Иосифович) (1924–2003) — писатель, автор популярного романа «В августе сорок четвертого…» (1973).

79 Речь идет о статье С. Филюшкиной «Жизнь больше войны…» Заметки о военной прозе // Подъем. 1976. № 3. С. 144–150.

80 Шестой съезд писателей СССР проходил в Москве с 21 по 25 июня 1976 года.

81 Попофф (Бакланова) Александра Григорьевна (р. 1959) — российская и канадская писательница, журналистка, автор четырех литературных биографий на англий­ском языке. Книги Попофф изданы во многих странах и удостоены литературных премий. Как рассказала она автору этих строк, «я проучилась год в МГУ, на факультете журналистики. Меня заело изучение марксизма-ленинизма, поэтому через год я ушла и поступила в Литинститут». После окончания Литературного института им. А.М. Горького (1982) работала в «Литературной газете». В 1989 году в издательстве «Современник» под псевдонимом Ланина опубликовала книгу прозы «Судьбы скрещенья». Имеет магистерские степени по английской литературе и славянским языкам и литературам; преподавала в Канаде, в университете Саскачевана.

82 Речь идет о книге Алеся Адамовича, Янки Брыля и Владимира Колесника «Я из огненной деревни…», вышедшей в Минске в 1977 году.

83 Гончарова Любовь Юрьевна (р. 1974) — дочь Юрия Гончарова. В 1997 году с отличием окончила исторический факультет ВГУ, в 2001 году — аспирантуру. Кандидат исторических наук. Преподает в ВГУ, на кафедре английского языка гуманитарных факультетов. Автор книги очерков «Мы — дальнее эхо друг друга» (Воронеж, 2008).

84 Горышин Глеб Александрович (1931–1998) — прозаик, в 1977–1982 годах — редактор ленинградского журнала «Аврора». Был уволен за публикацию рассказа Виктора Голявкина «Юбилейная речь» (1981, № 12), в котором усматривали намек на 75-летие Брежнева.

85 Иноземцева Эльза Петровна (1936–2000) — жена Юрия Гончарова, окончила Московский историко-архивный институт, работала в Государственном архиве Воронеж­ской области, опубликовала документы и материалы о творческой деятельности Андрея Платонова в Воронеже (Подъем. — 1971. — № 2). Любопытно, что имена жен земляков, ровесников и духовно близких авторов — Юрия Гончарова и Григория Бакланова — были очень похожи. Жену первого звали Эльза, жену второго — Эльга.

86 Китайско-вьетнамская война — вооруженный конфликт между Вьетнамом и Китаем, произошедший в феврале — марте 1979 года. Первая в истории война между социалистическими государствами.

87 См. ссылку 82.

88 В № 5 журнала «Октябрь» за 1979 год была опубликована повесть Григория Бакланова «Навеки — девятнадцатилетние». В 1982 году за эту повесть писатель был удостоен Государственной премии СССР в области литературы, искусства и архитектуры.

89 Рассказ Григория Бакланова «Надя» впервые был опубликован в № 1 «Литературной газеты» от 1 января 1982 года.

90 Последняя строчка рассказа в газетной публикации: «…из всего класса, из всех наших ребят я один вернулся с фронта».

91 В письме речь идет о рассказе Юрия Гончарова «Уроки Паустовского», оконченном писателем 6 февраля 1975 года. При содействии Григория Бакланова, который в Литинституте учился в семинаре К.Г. Паустовского, рассказ был опубликован в № 5 журнала «Октябрь» за 1986 год.

92 Всесоюзное агентство по авторским правам — общественная организация, существовавшая в 1973–1991 годах.

93 Юрий Яковлевич Фридман, старший брат Григория Бакланова. Учился на историче­ском факультете МГУ, ушел в ополчение, погиб в октябре 1941 года на подступах к Москве.

94 29 июня 1986 года Григорий Бакланов стал главным редактором журнала «Знамя».