НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Устремление к Ямантау

Алексей Иванов. Вегетация. — М.: Альпина. Проза, 2024.

Новый роман Алексея Иванова — по-кинематографически насыщенный событиями боевик, постапокалиптическая антиутопия-предупреждение (хотя не поздно ли уже предупреждать?) — и в то же время книга о человеческой судьбе в нечеловече­ских условиях. Мир «Вегетации» тщательно продуман: Южный Урал будущего, дикие джунгли, обитатели промышленных городов живут за счет добычи и переработки леса в бризольное топливо. Россия показана в роли китайского сателлита, и эта уже клишированная идея придает роману сходство с «Кадаврами» Поляринова¹. Главный герой Серёга и его внезапно возникший брат-близнец Митя отправляются с бригадой промысловиков-лесорубов к загадочной горе Ямантау в поисках рощи особо ценных деревьев. В пути на них охотятся взбесившиеся автономные машины-чумоходы и лесорубы из бригады городских соперников. Как и полагается в жанре, люди здесь гораздо опаснее машин.

Нравы персонажей суровы, а драконовские принципы общественного устройства выразительны сами по себе; конфликт между городскими (жители мегаполисов) и негородскими (обитатели рабочих поселений Южного Урала) драматичен. Автор так умело показывает людей, почти утративших человеческое начало, что задающий резонерские вопросы необычайно приличный (или просто гуманный) Митя кажется избыточным, — с описанным в книге социумом и без него все понятно.

На контрасте с людьми природа Южного Урала описана с искренней любовью. Единственный недостатк тут — разве что постоянное описание пейзажей через глаголы, к концу книги превращающееся в штамп. Но это почти не бросается в глаза: необычайная, к финалу даже избыточная динамичность действия позволяет успешно замаскировать некоторые слабости текста. Так, первоначальная цель похода — роща особо ценных деревьев — быстро размывается (кажется, даже автор не пытается делать вид, что верит в этот макгаффин²), и персонажи «Вегетации» дерутся уже просто потому, что дерутся. Бригадир Егор Лексеич, зная, что среди его людей притаился «крот», не пытается его вычислить. А зачем брать сразу четырех женщин в бригаду лесорубов-с-дурными-нравами, а потом добавлять пятую? (Автор дает умеренно правдоподобное сюжетное обоснование: без получившегося многоугольника отношений роман был бы вдвое короче, а моральных дилемм у героев — вдвое меньше). Такие же вопросы вызывает сцена, где лесорубы сбрасывают на гору сверхмощную взрывчатку с квадрокоптера (sic!), желая вызвать атаку чумоходов на засаду противника: если бы герои сбросили взрывчатку прямо на засаду противника, роман закончился бы вскоре после середины.

Однако перед нами — не только боевик, но и попытка рассуждать о причинах деградации социума. Размышлениям отведена не самая большая и не самая убедительная часть романа, где между строк явственно звучит авторская интонация: «Это все неправильно, понял Митя… Причина разразившейся катастрофы — не война. Война и катастрофа — только следствие базовой причины. А базовая причина — вон, у вертолета. Один мужик решил обворовать тех, кто побогаче, а потом ушел под радиацию, надеясь непонятно на что — на то, что на него законы физики не действуют, ведь он лучше всех. И другой мужик спокойно зарабатывает на несчастьях ближних... Он тоже, наверное, считает себя лучше всех».

В контексте книги рассуждения Мити выглядят правдоподобно, но было бы слишком просто сводить глобальные социальные процессы к корысти отдельно взятого индивидуума. Этот тезис настолько часто звучал в публицистике недавних лет, что превратился в кистень для ведения споров, где побеждает тот, кто первый, встав на котурны, произнесет его, с жаром обвиняя всех вокруг. «Кто на самом деле виноват в том, что кругом катастрофа? Вы и виноваты-с!»

Но не только Мите отдана роль резонера.

«Не было войны. Никому мы на хрен не нужны, — Алик произнес это со спокойствием давнего приговора. — Мы ничего не можем дать миру. А наше богатство — только территория. [Китай ] выкупил у нас заводы и переоборудовал их под производство бризола. Китайские комбайны рубят лес, а мы — дешевая рабочая сила…»

Проблема в том, что этот монолог произносит сын местного набоба, чья возможность учиться на антрополога (и возможность произносить патетические речи в стиле кающегося дворянина) приобретена за счет лесорубов. В ультимативно разобщенном мире «Вегетации» нет местоимения «мы», способного объединить золотую молодежь и рабочих бризоловых заводов. Впрочем, суждения об устройстве мироздания произносят и менее утонченные герои романа. Старинный принцип советской литературы — отдайте заветные мысли антагонисту — работает и сейчас.

«Война, Митрий, это способ всем пожертвовать. А они [стараются] — ищут способ избавиться со всего. И война им за самый раз… Главное — скинуть, что невмоготу тащить. Волю свою, соображенье, удобства там всякие… Лишь бы все свалить с себя. [Надоело] этот груз волочить. Так устроен человек, Митрий… Порядок — он ведь держит… А вот как объявится командир, который все заберет и погонит под облучение, — так и пойдут. Сопротивляться не будут».

Подобные циничные монологи с motto «не мы такие, жизнь такая» произносил почти каждый уважающий себя бандит в криминальной прозе 1990-х, чтобы внушить читателю приятное ощущение причастности к тем, кто наводит в мире порядок. Вот и здесь: становится понятно, что и читатель, и автор — совсем не такие, как эти безответственные лесорубы. В какой-то момент «Вегетация» начинает казаться романом на тему не «посмотрите, кто мы», а «посмотрите, кто они», и это сразу же перестает идти на пользу тексту. Любопытно сравнение с книгой «Оккульттрегер» Алексея Сальникова, действие которой тоже разворачивается в небольшом ураль­ском городке, но описанные там маргиналы кажутся гораздо более сложными и человечными, чем упрощенные, хотя и вполне реалистичные лесорубы Иванова. В первой половине «Вегетации» нет ни одного человека, с которым читателю хотелось бы хоть как-то отождествиться (разве что Митя, выполняющий роль видеокамеры, при помощи которой читатель открывает для себя мир будущего). Это неплохо, но во второй половине романа почти что директивным усилием таким персонажем становится Серёга.

Возможно, честнее было бы написать весь текст без единого положительного персонажа и без принудительных метаморфоз к свету и добру. Они выглядят ходульно: в учебнике креативного письма сказали, что у персонажа должна быть арка? Сказано — сделано! Сцены брутальных драк или словесных конфликтов воспринимаются куда более убедительными, словно автор вложил в них всего себя, — и именно поэтому его не хватило на что-то большее. Все внутренние попытки преображения персонажей «Вегетации» кажутся плоскими и искусственными — даже кульминационная сцена, где Серёга пытается закрыть своим телом Маринку от гранат, и только в этот момент обитатели бункера Ямантау решают пустить его внутрь.

Серёга и Маринка, по мнению автора, прошли тест на человечность и были спасены. Проходят ли тест на человечность обитатели бункера в костюмах с пацификами, которые решают, впустить или не впустить в свой чистый, безопасный мир?

Этот подвох заметили и консервативно настроенные читатели из научно-фантастического сообщества, в чьей среде «Вегетация» снискала немало упреков за избыточный натурализм сцен и смакование грубости нравов: «…принятие ценностей “метрополии” не означает выхода из состояния “дикой колонии”. Берег Слоновой Кости — или уральская Страна Ценного Дерева — все ведь одно и то же. А хотят местные воевать или все стали добрые и пушистые — скупщикам сырья наплевать»³.

И эта проблема — что даже самое этичное и гуманное поведение может оказаться недостаточным для вахтера у двери — кажется самой сложной и глубокой в романе. Можно делать что угодно, но вашу судьбу будет решать человек, который живет в теплом, комфортном бункере и никогда не окажется на вашем месте. Можно сколько угодно расти как личность по ночам, но утром, если повезет, все равно придется идти работать на лесоперегонный завод. Если не повезет — на дикий лесоповал.

И все-таки «Вегетация» — по крайней мере попытка написать серьезный и драматичный роман, предпринятая в сложную эпоху. Что-то свое в этой книге найдет каждый. Любитель жанровой прозы откроет для себя динамичный, крепко сделанный боевик. Взыскательный ценитель литературы получит ощущение внутреннего превосходства над необразованными, агрессивными персонажами. А читатель из будущего, возможно, чуть лучше представит себе атмосферу 20-х годов XXI века. Ведь книга о суровых нравах Южного Урала — не только о Южном Урале.

Борис Пономарёв

1 Минюст РФ считает Алексея Поляринова иноагентом.

2 Предмет, вокруг обладания которым строится фабульная сторона произведения. — Прим. ред.

3 https://fantlab.ru/blogarticle89187