Об авторе | Екатерина Какурина родилась в 1989 году. Окончила Высшие курсы Литературного института имени Горького. Выпускница магистратуры филологического факультета НИУ ВШЭ по программе «Литературное мастерство». Финалист литературной премии «Дебют» (2010), лауреат премии «Лицей» (2020). В 2024 году в издательстве «Азбука-Аттикус» вышел роман «Маркетолог от Бога».

Екатерина Какурина

Орешки в йогурте

рассказ

Если есть овсянку на завтрак, обед и ужин, то начинает болеть голова. Я вчера это узнала. Сегодня утром, как проснулась, пошла в лес за малиной. Артём спал, я взяла его резиновые сапоги.

Сапоги мне оказались выше колен, шлепали. От травы все равно было щекотно ногам до шорт. Солнце было теплое. Малину не нашла, зато поела чернику. Чуть не съела жука. Был бы папа рядом, он бы сказал, как обычно: «Это проблемы жука».

Видела большую поганку. Видела красивую птицу: сама серая, голова красная, а на голове белая «шапочка».

В лесу шуршало, я оглядывалась. Артём говорил, что лучше людям нас не видеть, потому что у папы от этого могут быть проблемы, и у нас. Но я пошла, думала, увижу мишку. Нашла дерево, которое шуршало, ветки качались. Высоко, выше моей головы были следы, раны у дерева — содрана кора. Я дотянулась и потрогала, дерево от черничных пальцев покрасилось. Опилка упала на ресницы. Папа говорил, что медведи так точат когти об деревья.

Дядя Коля рассказывал анекдоты про медведя, всю дорогу, когда мы с папой и Артёмом ехали из дома сюда. Дядя Коля меня называет «Кнопка» за мой низкий рост. Хотя мне уже восемь лет, будет девять. Но это правда, кондуктор в автобусе у меня билет никогда не спрашивает. Артёма вот папа называет переростком. Артёму двенадцать. Меня он так не называет. Зато меня папа называет Пентиум четыре, когда я соображаю быстрее, чем Артём.

Дядя Коля подмигивал мне в зеркало, когда мы ехали. Он курил, и мы открывали окна. Артём делал вид, что не слушает дядю Колю, включил звук на тетрисе, хотя я знала, что он слушает. Дядя Коля уговаривал папу и сказал что-то про медвежатника. Артём напрягся, даже про тетрис забыл. Папа взял руль покрепче и буркнул: следи за языком. Я поняла — чтобы при нас не говорил. Дядя Коля отшутился: «А что такого? Охотник на медведя. Медведь, говорю. Ты, Кнопка, знаешь анекдот про медведя?» Он развернулся ко мне, от него пахло сигаретами.

— Сидит на пне медведь и на скрипке играет. Подходит к нему заяц: «Жалко, Миша, что ты не по радио!» — «Понравилось?» — «Да просто радио выключить можно».

Я засмеялась. Артём нет. Теперь он его не слушал, а смотрел на папу, пригнулся ко мне и заглядывал в зеркало спереди, как будто ждал, что папа в него посмотрит, но папа не смотрел. Артём сердито взялся за тетрис. В машине стояла тишина. Кассета в магнитоле давно закончилась, но папа ее не перевернул.

— Застрял как-то медведь между деревьев. Идет мимо волк…

Папа перебил:

— Этот не надо.

— Не надо, — согласился дядя Коля, — Ладно, последний. Сидят в берлоге Медведь с Медвежонком. Медвежонок ноет: «Пап, ну, покажи кукольный театр, покажи!» — «Ладно, так и быть!» Достает из дальнего угла два человеческих черепа, один надевает на левую лапу, второй на правую, — Дядя Коля показал руками. — «Слышь, Петрович, а тут медведи есть?» — «Да ты чё! Откуда здесь медведи?!»

Я рассмеялась, папа усмехнулся коротко. Ему анекдот понравился, я видела. Он еще долго улыбался.

Дядя Коля скоро попрощался, вышел на трассе у стоянки, там его должны были подобрать в город. А мы свернули в лес. Приехали в этот деревянный дом. Папа занес все вещи из машины разом и положил на пол: «Свет-вода есть, телефона нет, туалет на улице».

Когда прошло пять дней с тех пор, как папа должен был вернуться, у нас закончилась еда. Осталась только овсянка с солнышком, и та горькая. Я говорила Артёму: давай пойдем в лес, малины наберем. Он лежал лицом к стене и плакал. Я сама пошла. И вот нашла раненое дерево. Показалось, что кто-то далеко кричит мое имя. Опилку не успела смахнуть с ресниц — меня схватили за куртку на спине.

Выбежала наша дворняга Жулька, вздыбилась и стала рычать на деревья. Меня потащило назад. Сапоги разом слетели. Жулька залилась лаем. Я развернулась и увидела Артёма. Он тянул меня за собой, закрывал лицо от веток.

Жулька скулила. Я увидела мишку за кустом. Он не был похож на мишку с конфеты. Мех на нем трясся, не пушистый, а как на застиранной игрушке. И на большой морде, как будто от злого человека, глаза. Мишка когтями полоснул Жульке по хвосту. Та взвизгнула так, что уши заложило, и сбила Артёма с ног.

Артём поднялся и понесся вперед. Я бежала за ним, как только могла. Прямо за его спиной, чтобы ветки не били по лицу. Жулька первая пролезла в дырку в заборе, встала у двери. Мы влетели на веранду, Артём хлопнул дверью так, что листы табака, которые я сушила на газете, разлетелись. Я стала их собирать обратно. Не хотела смотреть на Артёма, думала, как обычно — только посмотрю, и он начнет меня ругать. Но Артём молчал. Дома мы всегда ругались. Я стала скучать по этому. Тут услышала, как он плачет.

Он стоял лицом к стене, я еще подождала, когда он начнет ругаться, но Артём только плакал. Потом успокоился и сказал:

— Прости меня. Я просто не могу.

Артём сел на пол. Я подошла погладить его по голове. Артём сказал:

— Наш папа медвежатник.

— Значит, он вернется с медведем?

— Он не вернется. Я не знаю, как нам здесь жить. Но если мы приедем домой…

Тут он снова начал плакать. Потом собрался:

— Я сегодня обязательно найду нам еды. Обещаю.

Через пару часов пришлось ему напомнить. Он, заплаканный, отвернулся от стены и кивнул. Мы подсчитали монеты в его карманах. Он спросил:

— У тебя есть какая-то мелочь?

Я задумалась. Перед тем как уехать, папа показал мне погреб, спрятанный в сарае. Мы тогда спустились вниз, я все чесалась и поправляла волосы, боялась пауков. Полки в погребе были от потолка до пола. На полках стояли закатанные банки. В банках были деньги. Папа сказал: «Тебе показываю. Артёму мы об этом потом расскажем. Когда он чуть повзрослеет». Я сказала: «Хорошо».

Вчера я искала в сарае какую-нибудь еду, спустилась и в погреб. Просмотрела все банки — только деньги внутри. Я взяла одну и спрятала под кровать.

Артём очумел, когда я поставила эту банку перед ним. Папа был прав. Пока рано рассказывать.

За едой надо ехать в город. Мы с Артёмом рассчитали, что если он поедет на машине, то успеет до закрытия рынка. А если пешком, то либо через лес, либо в одну сторону семь часов. Мы положили две подушки на сиденье, чтобы он был выше. Если его поймают, лучше не будет, но и хуже уже некуда. Кепку папину старую нашли. Рубашку надели и подняли воротник. Я скрутила табак в газету и сунула ему в рот. Папа сказал бы — «кавалер».

— Я привезу арбуз, — сказал Артём и завел машину.

Артём посмотрел напоследок на карту, обвел пальцем и сказал:

— Тут пост милиции. Надо ехать в объезд, это через город, — он забоялся. — Я по трассе знаю как, а в городе… меня папа правилам не учил.

— Просто едь, пока красный светофор не увидишь.

Делать нечего. Артём медленно выехал. Я села на веранде. Папа обычно возвращался с рынка через час. С арбузом. Когда прошло три часа, я свернула табак в газету и попробовала тянуть. Воздух плохо шел, во рту стало горько. Мне от этого неприятного вкуса полегчало. Потом поплохело. Обошла огород, посмотрела яблони — ничего, мы все на третий день подъели. В окно заметила нашу надколотую банку с деньгами, зашла домой и спрятала в шкафчик на кухне. Вернулась на крыльцо. Пришла Жулька, я дала ей понюхать руку. Она села рядом, потом легла, подставила живот, я посмотрела хвост, весь вылизанный, но без крови.

Потом я ходила вдоль канавы у забора, выдирала осоку и ела прозрачный кончик.

Читала пожелтевшую книжку, которую нашла в сарае. «Отчего происходят изменения погоды и какие существуют к тому приметы». Она пахла лекарствами и дождем. Те книжки, которые я привезла с собой, я уже прочитала.

Стемнело. Табак на крыльце распустил белые цветы. Вокруг него летала мошкара. Папа рассказывал, что бабушка в детстве начала курить, потому что, когда куришь, есть не хочется. На четвертый день я стала сушить табак.

Комары кусали, я отгоняла их газетой. Жулька хлопала пастью и ела их. Сидели на ступеньках крыльца. Неужели Артёма поймали? Прижалась к стене и закрыла глаза.

В темноте услышала мотор. Встала открывать ворота и сразу все поняла по грустной виноватой кепке.

Арбуза он не привез. Привез мошкары в свете фар.

Артём, выходя из машины, быстро начал оправдываться, лепетать:

— Дороги пустые. Одна встречная. Оставил машину у дороги, а дальше пошел пешком. На рынке одна продавщица спросила, где родители. Я сказал, что они сейчас придут, и ушел. Продавец арбуза посмотрел купюру на свет, нормально все. Иду с пакетами обратно. Тут кричат мне сзади. Человек десять здоровенных парней.

Артём остановился и сделал вдох:

— В общем, они отобрали у меня пакеты, хотели меня побить, я еле убежал, в машину запрыгнул и по газам. Они еще долго за мной бежали.

Я пошла к канавке искать осоку. Артём молча пошел за мной и ждал, чтобы я на него покричала. Или поколотила. Крапивку сделала. Я спросила:

— А что было в пакетах?

— Крабовые палочки и две белые шоколадки.

— Понятно.

— И Арбуз.

Осоки я не нашла. Арбуз. Тут и у меня подошли слезы.

Утром я проснулась сама не знаю почему. Но только встала — увидела в окне и обомлела. Разбудила Артёма.

Во дворе вокруг дома стояли пять человек. Щуплых, как Артём, мальчишек, и его примерно возраста. Они не двигались и смотрели на нас. Мы из окон смотрели на них. Артём задышал громко и задернул занавески. В комнате все стало розовым.

— Это они, — сказал Артём шепотом. Как будто они нас без шепота не видели.

— Вчерашние?

Артём кивнул и проглотил комок. Мы стояли замерев. Артём даже дышать старался тише. Ну все, сейчас опять заплачет. Я пошла на кухню и достала из ящика папин мясной нож. Положила на стол.

— Будем биться до последнего, — говорю.

Через минуту мы ходили по дому и надевали всю свою одежду, которую нашли. Сверху спортивные костюмы.

— Стой!

Артём пошел в папину спальню и принес боксерский шлем. Я вспомнила, что на терраске видела маску для сварки, взяла себе. Там же, на наше счастье, лежал садовый топор. Замерли у двери.

— Мы как могучие рейнджеры, — сказал Артём.

На звук ключа в замке мальчики выпрямились. Я заорала:

— Могучие рейнджеры, вперед!

Мальчики отступили. Мы с рычанием прыгнули наружу. Артём замахнулся топором — тех шатнуло к самому забору. Я выставила нож вперед, как шпагу, следила, кто шелохнется.

Ребята полезли на забор. Артём кричал и махал топором так бешено, что угодил в березу. Топор застрял. Мальчишки замерли, посмотрели на меня, потом на Артёма.

Артём пыхтел, тащил топор, но никак. Один мальчик — рыжий — сделал шаг вперед. Артём дергал и дергал. Намертво. Рыжий сделал еще шаг к березе, и Артём вздрогнул, отступил и зачем-то поднял руки вверх. Сейчас заплачет.

Рыжий мальчик одним махом вынул топор. Я подумала — ну все. Хана нам. Тишина. Все молча хлопали глазами. Рыжий заглянул в рану на дереве. Вложил пальцы в желтую мякоть и сказал:

— Вы чё творите? Есть садовый вар?

Мы с Артёмом переглянулись.

— А делать умеете?

Мы снова переглянулись.

— Ладно. Чё с вас взять, городские. Парафин есть?

— Свечки есть, — ответила я. Он кивнул:

— Пойдет. А канифоль?

— Есть, немного, — снова ответила я.

Я знала все, что лежало у нас в сарае и не было едой. Я сняла маску, услышала шепот: «девчонка». Рыжий повернулся к своим:

— Чё смотрите? Березу спасать надо. Разводите костер.

Потом мне добавил:

— Ковш нужен металлический. Есть?

Рыжий расплавил в ковше свечу и насыпал сверху канифоли, размешал. Все вокруг следили за таинством. Последним влили подсолнечное масло. Из разговора мальчишек я поняла, что Артём ни с кем не дрался. Они его окликнули, а он со страху бросил пакеты и убежал. Разобрались, что никто никому зла не хотел. Наш арбуз, сказали, был вкусным.

— У нас арбузы всегда папа выбирает, — сообщил один из мальчиков, — мне никогда не доверят.

Мы с Артёмом промолчали.

Пока вар стыл, мальчики расспрашивали, правда ли у нас в городе есть магазин, где сам ходишь. И там никто за тобой не следит? А сколько у нас школ, а ничего себе как много. Самый низкорослый, Игнат, достал семечки. У меня слюни потекли. Он увидел мои глаза и отсыпал мне в ладошку. Семечки оказались мясистые и очень вкусные. Артём толкнул меня под локоть. Я отсыпала половину ему. Жалко было.

Мальчики все друг другу соседи, из одной школы, она тут в принципе одна. Игнат спросил:

— А вы тут до когда?

— Мы не знаем, папа вечером приедет и скажет, — я быстро ответила, чтобы Артём не втесался.

Когда садовая смесь остыла, мы все чуть не подрались за то, кто будет мазать дерево. В итоге каждый намазал по чуть.

Ребята засобирались на обед по домам. Сказали нам с Артёмом — живете на отшибе. Мы и без них знали.

Они вышли за калитку. Тут я заметила, что их велики лежат на траве за забором. Мы с Артёмом переглянулись. Давай, Артём, давай.

— Пацаны, а может, кто-то дать мне велик погонять? Я до рынка и обратно.

Мальчики молчали, желающих не было. Артём зашарил по карманам.

— Я могу деньги оставить, типа под залог.

— Да не надо, мой держи, — оборвал его Рыжий, поднял велик и покатил.

Но Артёма было уже не остановить: он нырнул в карман и вытащил крупную бумажку. За ней посыпались другие купюры. Ничего нельзя рассказывать Артёму.

— Погоди, — сказал он, — я больше дам.

Боже мой. Он забежал в дом и вернулся с тем, чего я больше всего боялась. Лучше бы мы остались семечками сыты.

— На, держи.

Он достал из банки свернутые деньги, сунул Рыжему и понес банку обратно в дом. У мальчишек даже слов на это не нашлось никаких. Надо было его остановить, чего я стояла, я же знала, что так будет.

Рыжий смутился, даже немного оскорбился как будто. Но деньги взял.

Когда мальчики и Артём уехали, остались мы с Рыжим, сели у костра, он сказал:

— Давай, что ли, картошки спечем в углях.

— У нас нет картошки. Мы не едим… картошку, — ляпнула я.

— Тогда топинамбура.

Оказалось, корни тех цветочков, что росли у забора, съедобны. Я не удержалась, съела сырыми штуки четыре. На вкус совсем не картошка — сладенько. На кочерыжку похоже. Или редиску, но не острую, как горчица, а когда летом было много дождя. Так папа говорит.

Костер потухал. Рыжий раздул, пальцем утрамбовал землю рядом. Из ковша травой выскреб остатки вара. Достал металлический шарик из кармана и положил в ковш. Сказал мне:

— Найди ветку толщиной с твой палец.

Я нашла.

— Будет тебе колечко, — сказал он, забирая ветку.

Вставил ее в лунку. Залил раскаленный металл вокруг — я смотрела как завороженная, сердце заходилось.

Охладили в бочке для дождевой воды, куда мы с Артёмом пускаем поплавать лягушек. Кольцо на пальце болталось. Пойдет.

Сидели долго молча, костер догорел. Рыжий спросил:

— Слушай, городская, ты не хочешь поцеловаться?

— Ты дурак?

— Я на всякий случай спросил. Может, хочешь, я ж не знаю.

— Ну если б хотела, то сказала бы. Я обратно за ножом пошла.

— Не, не надо, я больше не буду.

Я села.

— Меня Лиза зовут, а не городская, — сказала я.

Рыжий заулыбался.

— Я Паша.

Артём вернулся с пакетами по обе стороны руля. Рыжий забрал велик и по-деловому объяснил:

— Вы только с нами дружите, а от «полтинника» держитесь подальше. Они дурные.

Артём сказал «угу» и побежал с пакетами домой. Рыжий выкатил велик, я закрыла калитку.

— Да ты, поди, и не умеешь целоваться.

— Езжай давай, — говорю.

Знаю я, как целоваться. Я читала в «Королеве Марго».

Заснула с одной рукой в пачке читоса. Под подушкой лежал доширак недоеденный сухой с куриными специями. Папа бы сказал: «хомяк мой». Папа бы сделал конвертик из одеяла, и можно было бы никого не бояться всю ночь. Папа у нас очень хороший. Папу можно спросить про что угодно. Он всегда знает. Про то, зачем на дороге полоски, и про то, как ездит машина. Про то, что такое карданный вал. Все, что хочешь, спроси. Только про маму нельзя. Папу можно было бы спросить о том, куда пропал папа и когда он вернется. И он бы обязательно сказал.

Проснулась от боли в животе, ворочалась. Вдруг услышала ругань. Открыла занавеску — увидела, как Артём толкает со всей силы Рыжего в грудь. Со злостью толкает. Рыжий отлетает.

Я выбежала, Артём снова толкает, мальчишки окружили, разнимают.

— Я тебе говорю, я не крал!

Ночью банку с деньгами украли. Я побежала в сарай так быстро, что забыла, как дышать. Полезла в погреб и все проверила. Банки и деньги на месте. Вернулась ко всем как будто от туалета, хорошо, они с сараем в одной стороне.

В общем, старший брат Рыжего увидел у него деньги и отобрал. Он дружит с «ними». «Они» узнали про деньги. Они — это «полтинник». Пятиэтажный дом напротив рынка. Дурные.

Один мальчик сказал:

— Мелкие видели, что они двухлитровую колу на рынке купили. Я знаю, они деньги в своем домике хранят. Мы мимо ходили утром, они там дежурят.

Артём обернулся к дому.

— Я их верну.

Потом нашел меня глазами и опять сказал: «Я их верну».

Рыжий посмотрел на Артёма пристально, пошел к своему велику, отмотал от багажника не по размеру тяжелый пакет с надписью «Новый год».

Сел у кострища и выложил из пакета гайки, стал примерять на пальцы. Ребята смекнули и сели вокруг него, тоже начали примерять. Рыжий взял ковш с травы.

Металл лился прямо на землю между гайками. Остальным кастеты плавил уже Артём. Один дали сплавить мне. Долго решали, идти сейчас, пока «они» все не потратили, или вечером, когда «полтинник» станет расходиться. Решили вечером.

Только начало темнеть — вышли. Я заперла калитку и зашла домой. Было тревожно.

Вернулась. Пошла по дороге. Жулька увязалась за мной. Мы шли долго в сторону трассы. Мне становилось легче. Шли и шли, пока Жулька не нашла на дороге мертвую птичку. Та была очень красивая, с белой грудью и пушком на голове. Я огляделась — где ее положить. Мы спустились в овраг к ручью, Жулька попила из него воду. У ручья я нашла корягу, чтобы рыть землю. Мы похоронили птичку со всеми почестями, у оврага под черемухой.

Вышли к трассе. Фонари яркие, слепят глаза. Грузовики то и дело грохочут. Только лес и дорога в обе стороны. Куда дальше — непонятно. Развернулись с Жулькой и пошли обратно.

Вернулась домой. Доела свой доширак из-под подушки, сидя на ступенях крыльца. Звезд на небе было очень много. Одна из них двигалась медленно по небу. Мне на секунду показалось, что она движется потому, что я так хочу. И стоит мне расхотеть, как она исчезнет. Но я не собиралась ее останавливать. Пускай летит.

Я оперлась на перила боком, глядя на звезду и позволяя ей лететь. И, видимо, задремала. Ко мне подошел медведь, шатаясь на задних ногах, и положил лапу с окровавленными когтями мне на плечо. Он поднял меня на руки и понес в лес. Он был совсем как из сказки: за спиной плетеный короб с малиной, посох с черепами. Он нес меня по лесу, прижимая к сердцу лапой. Мне было спокойно у него на руках. Мы были будто одним целым. Я была словно могучий рейнджер внутри своего большого робота-зверя. Мы шли по каким-то очень важным делам.

Проснулась я у себя в кровати ночью. Видимо, Артём не стал будить, положил меня сюда. Я долго смотрела на потолок, потому что мне нравилось на него смотреть. Глаза интересно врали, добавляли ему то красной ряби, то зеленой, хотя он был обычный серый в темноте. Я слышала, как Артём в своей комнате мычал от боли, когда переворачивался.

Он спал до полудня. Утром накрапывал дождь. Но такой мелкий, что едва заметно. Я сидела в комнате Артёма с книжкой на стуле, на который он обычно бросал одежду.

Артём проснулся, отвернулся от стены. Видно было по лицу, что ему больно. Но глаза сухие.

— Я ничего не вернул. Но я разберусь. — Он сказал уверенно. — Я обещаю.

— Я тебе должна кое-что показать.

Артём поднялся с кровати. Весь хромой, грязный. Как пришел, так и лег. Дышал ртом. Я заметила, что он потерял один зуб сбоку.

Мы спустились в погреб. Артём смотрел на банки, трогал, прокручивал. Обернулся на меня. Я только тогда поняла, что, расскажи я ему про них раньше, он бы зуб, может, и не пошел терять. Артём смотрел на меня в упор. Я сделала шаг назад. Артём улыбнулся. Мелькнула чернота на месте зуба. Он вернулся к банкам. В отражении я увидела его залитый кровью глаз. Услышала, как он смеется.

Я давно не слышала, как Артём смеется. Он посмотрел на меня, шмыгнул носом и сказал:

— Пойдем. За арбузом надо успеть.

Стол мы вынесли в огород. Я варила на костре кукурузу всем желающим. Артём радостно бегал и расставлял тарелки. Увлекся нарезанием арбуза. С веселыми криками встречал подбитых ребят. Погрустнел только, когда я постучала ложкой по кастрюле — два медленных, три быстрых, четыре быстрых, два громких. Так папа всегда от ложки кашу отбивал. Он это называл «пионерский стук». Мальчики принесли мяч и игральные карты. До карт мы так и не дошли, играли в горячую картошку, футбол между яблонями и кто больше набьет мяч на ноге. Так до заката и провеселились. Наконец-то нормальное лето началось.

Ночью мне показалось, что как только я глаза закрыла, так сразу открыла. Хотя это неправда — ночь была уже глубокая. Не поняла сначала, где я. Слышала, что Жулька скулит. Потом увидела полоски света, бегущие по потолку. Полоски спустились по стене и упали на Жульку, которая смотрит в окно. Она громко забила хвостом об пол. Поднялась, потянулась, зевнула.

В окно постучали. Два медленных, три быстрых, четыре быстрых, два громких. Папа? Это папа приехал? Где же моя маечка? Раньше бы побежала и не подумала, а сейчас вдруг оказалась голой. Слышу, как Артём шлепает ногами по полу. Да вот она.

Папа приехал! Он привез нам орешков в йогурте. Мы сидели на кухне, и папа говорил Артёму, как взрослому, про подписку о невыезде и про что-то условное. Артём слушал внимательно и кивал. А я прижималась к папе сильно-сильно, чтобы он снова не исчез. Так и заснула у папы в руках.