НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Счастливый Набоков

Вячеслав Курицын. Счастье: Набоков в Берлине летом 1926 года. — Тель-Авив: Издательство книжного магазина «Бабель», 2024.

Вячеслав Курицын давно изучает биографию и тексты Набокова. Результатом этого стала объемная книга «Набоков без Лолиты: Путеводитель с картами, картинками и заданиями», выпущенная одиннадцать лет назад «Новым издательством», но она не финализировала набоковские штудии, а, может быть, самим своим появлением и разговорами вокруг этого подстегнула Курицына к продолжению. По крайней мере, новая книга, наполненная в том числе отсылками к «путеводителю», выглядит как отросток от большого ствола, предъявляющий то, что ранее не получило достаточного внимания.

В ней Курицын сосредоточился на биографии Набокова и взял для исследования, точнее, расследования, короткий промежуток жизни классика — лето 1926 года, проведенное в Берлине и его окрестностях.

Время и место заявлены в названии, остается понять, почему их предваряет «счастье» и почему автора привлекло именно оно, а не, скажем, несчастье, бегство Набоковых из России, смерть отца — самые драматичные и настраивающие на эмоциональный отклик события в жизни писателя. К тому же, как известно, о счастье сложно написать так, чтобы оно располагало к рефлексии. Счастье — это статично и скучно, и, кажется, правильнее даже для исследователя поманить им лишь где-то в финале, сначала обозначив путь к нему, полный испытаний и поражений.

Курицын идет на риск и заявляет счастье в качестве заглавного образа, чтобы структурировать его всеобъемлющее пространство некоторыми сюжетами, о которых мы еще скажем.

Что составляет набоковское счастье летом 1926 года? Кажется, абсолютно все. Он молод, зарабатывает уроками, его тексты печатаются в журналах. «Он давно верит в свою гениальность, а буквально три месяца назад вышло книгой первое убедительное доказательство гениальности, роман “Машенька”. Отзывы в эмигрантских медиа, к лету почти десять заметок! Рига, Берлин, Париж, Прага, Брюссель, Харбин. Среди отзывов полно восторженных».

Кроме того, он счастливо женат. Курицын приводит фрагмент из набоковского письма Вере Слоним, его жене: «Как мне объяснить тебе, мое счастье, мое золотое, изумительное счастье, насколько я весь твой — со всеми моими воспоминаниями, стихами, порывами, внутренними вихрями».

Известно к тому же, что в начале 1920-х годов Набоков планировал написать роман «Счастье». Сохранились некоторые его фрагменты в виде рассказов, и некоторые образы перекочевали в «Машеньку». Все сходится. Остался небольшой нюанс. Курицын охотно обсуждает его, предлагая пересмотреть расхожий миф о ненависти Набокова к Германии. Миф зиждется не только на биографических реалиях (убийство старшего Набокова в Берлине в 1922 году, бегство в 1937 году во Францию из-за еврейского происхождения Веры), но и на некоторых пассажах из «берлинских» романов. В 1926 же году Германия, подчеркивает исследователь, более чем устраивает Набокова. «Волшебный город вокруг — очень важный источник набоковской силы и радости». «Да, нежность скрепляет душу и тело, но вот к кому она обращена? К жене —безусловно. К другим людям —вопрос. Точно к некоторым вещам… к городу. Берлином Сирин любуется не меньше, чем Верой», — утверждает Курицын, рассматривая все те же берлинские тексты — «Машеньку», рассказы «Сказка» и «Путеводитель по Берлину».

Разумеется, то, что книга Курицына — об эмиграции, делает ее крайне актуальной, как и сам разговор о ней. Но эмиграция представлена здесь без ожидаемых сожалений по поводу краха жизненного проекта. Крах подразумевается, но остается где-то в знаменателе этих штудий. Курицыну важнее рассмотреть сам факт, саму возможность адаптации к предложенным обстоятельствам.

Набокову, в трактовке автора, удается создать новый жизненный проект. Он состоит из трех компонентов: работы ради заработка, писательства ради призвания и признания и счастливого брака. «Счастье лучше ощущается на контрасте. Не только на контрасте с тяжкой жизнью четырех миллионов горожан. Есть другой фон, позабористее. Что происходит на родине», — утверждает автор. Родины в этой книге практически нет: она для Набокова осталась в прошлом. После какого-то количества лет, ушедших на эмигрантскую адаптацию, писатель наконец крайне счастлив.

Но в чем состоит конкретика будней счастливого Набокова? Курицын предлагает как минимум три расследовательских сюжета.

Во-первых, ему хочется выяснить, как Набоков проводит время: с кем общается, что делает, какие места посещает. Более детально: кому и как он дает уроки, в том числе на пляжах, какие фильмы смотрит, почему увлеченно составляет кресто­словицы («это совсем не хухры-мухры, в кроссворд надо всандалить часы досуга»), какие мероприятия посещает, что в это время пишут в газетах, какая погода в Берлине и т.д. «Утром великолепно купался в Груневальде. Солнце огромное, жаркое. Прищуришься на него — и дрожит серебряный блеск, осколочек радуги», — из письма жене. И, разумеется, напрашивается: а что он сейчас пишет? «Сочинил стихотворение про аэроплан, что вспыхнул искрою стеклянной и поет в высоком небе, и его чудному гулу внимают слепой, собака слепого и прохожий, что собирается дать слепому денег»; «Сочинил стихотворение “Комната”. Планировал рассказ, обошелся стихом. Тема понятная: бесконечно приходилось переезжать» и т.д.

Во-вторых, Курицын предугадывает недоумение: на какие средства живет будущий классик? «Стойте, но ведь Набоков был нищим?! Какие озера, какой теннис, какой остров Рюген?!» Денег у писателя действительно мало: в книге приводится его несложная бухгалтерия и «невеселая арифметика». Но «аристократическое расслабленное наслаждение жизнью с полупустым карманом» даже в стесненных обстоятельствах не является невозможным. Лайфхаки раскрывать не будем, отправляем к книге, скажем только, что литературные гонорары и в те времена отнюдь не были баснословными.

В-третьих, Курицын с расследовательским энтузиазмом задумывается: нет ли у безоблачных отношений Набокова с женой второго дна? Летом 1926 года Вера уезжает в санаторий на 48 дней, а что делает Владимир? Кроме того, Курицын предлагает внимательно прочитать «Дар» и найти баг в коммуникации Годунова-Чердынцева, героя для Набокова во многом автобиографического, и его избранницы Зины. «Почему же Сирин выводит вокруг Зины такую нарративную финтифлюху, показывает главного своего героя-писателя человеком, что цинично обрисовывает невесте ее сугубо подчиненную роль?» Набоков и Вера состояли в равноправном союзе, тогда откуда пренебрежение в романе? Нет ли у Набокова скрытого мотива, и не стоит ли за этим другая женщина? Ну и, разумеется, последний вопрос: как связаны в биографии Набокова 1937 и 1926 годы? Пересказывать книгу не будем, конфликт намечен.

Любитель курьезов и мастер поэтики курьезов, Курицын остался верен себе и в этой книге. С одной стороны, он блестяще владеет материалом, и от его пристального внимания не ускользают мельчайшие детали биографии писателя, не­очевидные пассажи в письмах и текстах Набокова (кроме названных, это «Защита Лужина», «Камера обскура», «Король, дама, валет» и др.) и еще многое, что Курицын подчас реконструирует интуитивно, но эта реконструкция вызывает доверие. С другой — Курицын в тексте играет, и не как мастер обманок для читателей Набоков, а как сам Курицын: составляя коллажи из текстов и визуальных артефактов, нарочито болтая о пустяках (пустяк через увеличительное стекло ис­следователь­ского внимания подчас может сказать о герое больше, чем он сам монологически), выделяя некоторые фрагменты графически, наконец, просто добавляя в книгу свои смешные рисунки. Все это оживляет классика, не принижая его литературный статус.

Ну и в конце концов, почему бы не представить живого Набокова — молодым и счастливым?

Ю.П.