НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Память остается с человеком…

Память женского рода: сборник женской прозы / автор¹ Светлана Василенко. — М.: Союз российских писателей, 2023.

«Память женского рода» — уже шестой сборник серии, издаваемой Союзом российских писателей по инициативе Светланы Василенко и Надежды Ажгихиной. До этого выходили«Я научила женщин говорить» в двух томах (2016 и 2017), «Дочки-матери» и «Русский женский Декамерон» (оба 2019), «Новости женского рода» (2021) и «Письма из детства» (2022). Как видно из названий, книги объединены по тематическому принципу. А в последние два сборника вошли тексты, отобранные жюри в лонг-лист премии «Новые Амазонки», которая присуждалась уже дважды.

Объявленный конкурс и на этот раз задавал тематический вектор: рассказ о памятном событии, обращение к собственному опыту. Откликнувшиеся писательницы поняли задачу двояко. Были те, кто обратился к документальной основе и поведал о том, «чему свидетели мы были», и те, кто апеллировал к фантазии, своим представлениям, создал вымышленную ситуацию по принципу: «а могло быть и так…». Написавшие предисловие составительницы определили единство сборника еще и стилистически: как «женский сказ». И это по существу верно: практически в каждом произведении отчетливо слышна женская интонация, повествователем в большинстве случаев является женщина. Может быть, стоит как раз посетовать на то, что «мужская маска» надевается редко, что попытка увидеть пережитое глазами мужчины как интересная задача пока выпала из поля зрения участниц (исключение — рассказ С. Василенко «Моя сестра Надька»). Рассказывают преимущественно повествовательницы (всезнающий автор тоже редок). Вероятнее всего, это происходит потому, что проживаемое и испытанное настолько переполняют душу, что требуют прямого выхода.

Само название сборника возникло из заключительных строк рассказа Е. Меркачевой, известной журналистки, отстаивающей права заключенных, «Советчица», повествующего о женщинах, которым дано читать в душах людских самое сокровенное и таким образом помогать прислушиваться к голосу совести и разума. Действительно ли рассказано о реальном случае — неизвестно. А может быть, рассказ и выдуман для того, чтобы были написаны последние слова: «Лучший советчик человеку — он сам, его душа. Но иногда надо, чтобы рядом был кто-то, кто это точно знает». А вот Н. Ажгихиной, принявшей в августе 1991 года решение идти к Белому дому, чтобы встать в «живое кольцо» его защитников, советчика не требовалось. Ноги сами понесли ее туда. Об этом ее рассказ «Небо в августе», запечатлевший эти тревожные дни.

Надо сказать, что из прошлого чаще всего возникают война и девяностые годы как события, во многом определившие историю страны. Конечно, они не даются в сравнении, параллели не проводятся. Но они, как зарубки, отчетливо врезались в память. Иногда время врывается в повествование всполохами: только по тому, что героиня А. Маркиной заглушает сердечную боль умелой игрой на бирже, мы догадываемся, когда это происходит. И так «по-женски» звучат те радости, которые Варвара Владимировна смогла себе позволить, продав одну из акций: платье в синий горошек, замшевые сапожки с золотыми пряжками и шелковый шарфик с вангоговскими подсолнухами. Перипетии с добыванием сливочного масла отражены в рассказе С. Рузлевой «Отличнейшее масло, я так его люблю». Вот эта женская «заморочка» и «мелочевка» считается как бы опознавательным знаком женской прозы.

Да, действительно, женщины особенно приметливы к деталям. Это подтверждается многими рассказами. На разглядывании содержимого бабушкиной коробочки, хранящей диковинные вещицы из прошлого, завязан сюжет рассказа «Синий глаз» Е. Сафроновой. Но выуживает оттуда девочка не только красивую запонку, но и память о репрессированном прадеде, правду о котором она тоже узнает в 90-х. Джинсы «Ли» становятся лейтмотивом рассказа «Брачный день» Е. Малиновской, а заодно свидетельством этапов инициации героини, ее вступления во взрослую жизнь и драмы подростка, которому так не хватает «вопросов вместо упреков, интереса вместо требований, любви вместо ожиданий <…>».

Интересный прием связи 90-х и военного времени предложила И. Ростовцева, предпослав к своим впрямую документальным заметкам о военной юности в качестве эпиграфа слова «сквозь минные поля воспоминаний» Ю.Щ. И читатели понимают, что Ю.Щ. — это Юрий Щекочихин, чья жизнь трагически оборвалась именно потому, что он раньше и глубже многих начал понимать, что истоки многих исторических катастроф таятся в девяностых. Так возникает широкий исторический фон.

Вообще многим авторам сборника хорошо ведомо чувство истории, понимание, как много значит переживание ее «роковых минут». Но вот Л. Осокиной удалось передать историческое время, буквально не выходя из «халупы» (так назвала она жилье, которое в 80-е делила с подпольным поэтом Юрием Влодовым и новорожденной дочерью), за дверью которой разворачивалась официальная литературная жизнь Москвы, а в самой «халупе» творилась ее неофициальная версия.

Если прямое восстановление событий всегда интересно, даже вне зависимости от мастерства исполнения, так как обнаруживаются детали, тебе самой неизвестные, увиденные приметливой наблюдательницей, то к текстам, подключившим воображение, подход поневоле более требователен. Здесь действительно необходим новый сюжетный ход, непредвиденное небанальное решение. А поскольку в центре многих произведений находится традиционный временной разрыв поколений, то очень хочется встретить нечто непредсказуемое. И здесь оно вроде бы появляется: несколько произведений посвящены не конфликту отцов/матерей с детьми, а взаимоотношениям бабушек и внуков, что переводит «конфликт» в иной регистр: передача традиций, в хорошем смысле наставничество. О том, каково это — быть бабушкой, — поведала М. Кулакова, написавшая о том, что есть женская линия судьбы и поведения, которую не в состоянии отменить никакая эмансипация (да и нужно ли?), ибо всегда пригодится уметь хорошо готовить и шить, даже мыть посуду, «потому что ты девочка». Бабушки появляются и в «Чтеце-декламаторе» И. Горюновой, и в «Ламбаде» Ф. Османовой. Но странно, что такой поворот не рождает ощущения новизны. Напротив! Возникает предсказуемость и даже некая умилительная назидательность. Пожалуй, только А. Астафьевой в рассказе «Все на свалку» удалось не снять конфликт, а увести его вглубь, выведя на поверхность мнимоблагостное его разрешение. Внук по-настоящему нежен и заботлив, но его желание заменить старую бабушкину мебель новой оборачивается для той ощущением, что отныне она будет находиться не у себя дома, а в гостях.

Непредсказуемо соединяет поколения Р. Полищук. Запутанность человеческих судеб, их прихотливость и непредвиденность всегда занимали ее воображение. И на этот раз («Сколько жизнь всего вместила») она рассказывает почти невозможную историю превращения/перевоплощения потерянной дочери в нежданно обретенную внучку. И время оказывается закольцовано самым странным образом. Ты не можешь установить его начала, а конца развертывающейся истории и не предвидится: родные люди становятся чужими, с чужими возникает кровная связь, жизнь продолжается… Столь же невообразимое скрещение человеческих судеб и переплетение времен «запечатлела» С. Василенко в фантастическом рассказе «Моя сестра Надька», где действие разворачивается уже в постапокалиптическую эпоху, заставляющую подростка встретиться лицом к лицу со смертью, спасение от чего он видит только в надежде на рождение его убитой в ядерной войне сестрой нового младенца/солнца.

Первый сборник серии был озаглавлен по шутливой ахматовской строчке, продолжение которой всем известно: «Но, Боже, как их замолчать заставить!» Как видим, надежда поэтессы не осуществилась: женщины продолжают писать, творить. И слава Богу!

Мария Михайлова

Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда
«женщина-автор: писательские стратегии и практики в эпоху модерна»
№ 23-28-00348 в ИМЛИ РАН

1 Имеется в виду автор-составитель.