— Ольга Сульчинская. 69 стежков. Михаил Рантович
Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
№ 12, 2024

№ 11, 2024

№ 10, 2024
№ 9, 2024

№ 8, 2024

№ 7, 2024
№ 6, 2024

№ 5, 2024

№ 4, 2024
№ 3, 2024

№ 2, 2024

№ 1, 2024

литературно-художественный и общественно-политический журнал
 


НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии



То виден, то сокрыт стежок

Ольга Сульчинская. 69 стежков. — М.: Воймега; Ростов-на-Дону: Prosodia, 2023.


Четвертая книга стихов Ольги Сульчинской, рукопись которой стала победителем Волошинского конкурса 2022 года, вышла спустя десять лет после предыдущей.

В ней просматривается неизменный для Сульчинской интерес к смерти. Впрочем, это не танатологическое любопытство — о чем еще в начале века писал Владимир Губайловский: «воспоминание сквозь смерть, попытка заглянуть за край». Смерть предстает если не продолжением жизни, то смежной с ней областью, и отношение друг к другу этих сообщающихся областей драматически высвечивается в книжке.

Первый раздел, «Лен», — это прежде всего прикосновение к той границе между жизнью и смертью, где происходит их диффузия:


Я воды беспечный собиратель

И сквозных созвучий решето.

Может, я однажды умиратель —

Но пока не твердо решено.


Заголовок одного из стихотворений — «Опыт умирания» — говорит сам за себя, и не случаен в разделе навязчивый образ сна, позволяющего заглянуть в запредельное. Оттуда приносится та тоскливая музыка, какая долго еще слышится после яркого пробуждения ошеломленному уху.

Второй раздел, «Шерсть», самый земной, посюсторонний, теплый в телесном смысле. При возрастающей жажде жизни — будто истончается вера, и на контрасте между человеческим существованием и возможностью — или невозможностью — его продления все ощущается если не отчаянней, то острей и тоскливей:


Мы идем мимо бедных оградок

И красивых надгробных беседок,

Как идет огородник меж грядок,

Их оглядывая напоследок,


Нам с тобой мертвецы по колено,

Беззащитны, как малые дети,

Нам щебечет зеленая пена

О бессмертье, о зреющем лете.


Третий раздел, «Шелк», предлагает примирение с неутешительными законами мира, доходящее в конце концов до радостного удивления перед ними. Неизбежный «плоти убыток» становится обещанием свидания, которое во втором разделе казалось почти невозможным:


Солнце все-таки есть — и плывет невидимкой

За мерцающей, нежной, танцующей дымкой,

За каким-то заоблачным «за».


Ирина Ермакова так аттестует эти стихи: «Речь Ольги Сульчинской возвышенна». В своей возвышенности она даже старомодна. Местами традиционалистская инерция и назойливые реминисценции вызывают легкое головокружение, которое хочется остановить. Однако при формальном консерватизме и склонности к созерцательности (столько же внешней, сколько внутренней) этим стихам присуща современная интонационная стремительность, а даже самые серьезные разговоры ведутся иногда с игривой иронией.

Поэзия Сульчинской — настоящее искусство — подражает и соревнуется с жизнью в той царственной невнимательности ко всему актуальному и злободневному, которое в конце концов умирает, усыхает и отваливается, превращаясь в пыль, как бы ярко ни было.

Не сиюминутное, а существенное оказывается в центре внимания, и предпочтение Сульчинская отдает миниатюрным частностям:


Впрочем, а кто доказал, что музеи да замки

Лучше прогулки с собакой и вырытой ямки,

Беличьих пряток и медленного погруженья

Листьев сквозь воздух в их собственное отраженье?


Или:


И голуби у ног, толкаясь локотками,

О крошках говорят.


Именно это останется, запомнится, — как уже не забудутся у Сульчинской другие — голые — голуби (из арионовской подборки десятилетней давности), а не оптимистичная риторика, которая в книжке тоже есть: она вплетается в стихи крайне умело, но, несмотря на умелость, остается все-таки — пусть и прекрасной — высокопарностью. Главное же, Сульчинская способна от малого — через малое — перейти к менее очевидной, но более действительной жизни:


ведь все мы заодно —


И карусель с хохочущим мальчишкой,

И сон, сморивший девочку над книжкой,

И в птичий зоб нырнувшее зерно.


Наблюдение за обыденным не только оборачивается культурной реминисценцией (Ходасевич), но способствует расширению и преображению зрения: картинка увеличивается, рентгеновски просвечивается — и все сводится к неочевидному и даже явно не данному знаменателю.

Сами стежки из заглавия — это тоже, по-видимому, ходасевичевский след: «жизнь моя, / Как нить, за Божьими перстами / По легкой ткани бытия / Бежит такими же стежками. // То виден, то сокрыт стежок, / То в жизнь, то в смерть перебегая…» Достоинство стихов Сульчинской — в самобытном взгляде на бытовую и бытийную ткань, в умении ловко и легко переворачивать ее, показывая слитную ладность Божьего замысла.


Михаил Рантович

Публикация в рамках совместного проекта журнала
с Ассоциацией писателей и издателей России (АСПИР)




Пользовательское соглашение  |   Политика конфиденциальности персональных данных

Условия покупки электронных версий журнала

info@znamlit.ru