Леонид Шевченко

Виктор Шендерович. Куклы-2

Рождение трагедии

Виктор Шендерович. Куклы-2. — М.: Вагриус, 1998. — 304 с. 20000 экз.

Кукольное шествие ХХ века впечатляет. От “Балаганчика” Блока и Голема Майринка до “Необыкновенного концерта” Образцова, рекламных манекенов и навороченных Барби. Маски комедии дель арте настолько перемешались с деревянными и тряпичными уродцами, что уже невозможно отличить замаскированного актера от марионетки или перчаточного нахала.

Не случайно Алексей Толстой обратился именно к Буратино-Пиноккио, придав обычному кукольному приключению утопическую направленность: золотой ключик, райский сад за очагом Папы Карло (помните киношную давнишнюю интерпретацию сказки, когда Буратино и К^о попадают в сталинскую Москву?). В данном случае Бориска (президент этого всего) в чем-то похож на итальянского шалуна, только с одной оговоркой: победа в конце концов одержана над всеми — и над Карабасом Барабасом (предположим, Зюга, т.е. потенциальный враг) и над друзьями-соратниками (Егорка, к примеру), да и с золотым, понимаешь, этим ключиком тоже проблема: то ли затерялся где-то, то ли вовсе его не было. И где он — пресловутый очаг Папы Карло — неизвестно. Все претензии к черепахе Тортилле (должно быть, вариант какого-нибудь интеллигентика времен зеленой перестройки).

В начале столетия старые персонажи (маски, куклы — без разницы) переродились в некие модерновые абстракции, заговорили туманно, запели голосом Вертинского, запудрили свои ноздри кокаином, — и вот уже Пьеро спорит с мистическим собранием, а Коломбина раздваивается — это и смерть, и невеста — что в общем-то, наверное, было одним и тем же. А теперь, в конце нашего “кукольного” века, мы, возможно, являемся свидетелями рождения нового театра или даже Карнавала в венецианском духе.

Пульчинелла — Петрушка — Буратино, Пьеро — Педролино, Арлекин, Коломбина, Панталоне.

Кто есть кто? Ну, с Буратино мы уже все выяснили. А если говорить о Пульчинелле — Петрушке, то наш резиновый уродец “президент этого всего” именно такой. Он разбирается со всеми подряд как в русском или западном балагане: например, с доктором, который Петрушку лечит, да не знает точно, где у Петрушки болит, а больной не признается и со словами: “Какой же ты доктор?” забивает дубиной несчастного медика. Одним словом, тот, кто спорит (или, точнее, вообще общается) с Петрушкой, уже не жив. И в “Куклах-2” тому достаточно примеров:

Коржик: Затруднительно с вами не соглашаться...

Бориска: Это я как раз заметил. Которые со мной не соглашаются — куда-то, понимаешь, исчезают с политического горизонта!

“Как прокуратор пытался

спасти выборы”

Коржик: Будь ты проклят, дедушка вселенский!

Бориска (пораженный): Похулил! Меня похулил!

Толик (радостно): Не может быть.

Бориска: Сам слышал... Вот, понимаешь, дожил. И что теперь?

Толик: Может, вам испепелить его совсем?

Бориска: Зачем совсем? Погоны, трусы и тапочки оставим ему, рабу Божьему.

“Ветхозаветные страдания”

Но при всей традиционности образа Пульчинеллы — Петрушки налицо что-то новое, — ну такое неуловимое, такая легчайшая аура, придающая старому истукану чисто современные черты. Сам не знаю, в чем секрет (знаю, но молчу), но теперь Бориска — это Бориска и никаких пережитков. Остальные куклы — это собирательные или абсолютно новые для нашего Представления (хотя специалисты могут возразить и отыскать в пыльном чулане Всемирного Балагана подходящие болванки).

Жирик — это, конечно, Арлекин, Арлекин, однозначно (с такой же дубиной, как у Петрушки — а какой активный герой обойдется без дубины?), с неисчерпаемым запасом беспроигрышного цинизма, уважающий, однако, силу и власть старшего брата — Пульчинеллы. Впрочем, необходимо обозначить разницу между классикой и современностью: разноцветные треугольники на костюме Арлекина обозначали не что иное, как заплаты бедняка, тогда как у нашей куклы шкурный интерес преобладает над всеми остальными. Так и должно быть. Триумф нового взгляда на вещи. Ибо кто осмелится осудить Жирика? Его поведение хорошо вписывается в контекст нашего Карнавала и вызывает только положительные эмоции (хотя сколько параллелей — жулики Петрония, бесчисленные веселые плуты всей мировой литературы).

Саша-Генерал у нас будет гофмановским Панталоне из “Принцессы Брамбиллы” — он размахивает деревянным мечом и воинственно расхаживает по Риму; Егорка — плачущим Пьеро, постоянно обиженным на окружающих резиновых болванов. Гриша — ироничным конферансье из образцового спектакля и проч. О Зюге я уже сказал.

Но кто такой Степаныч — сказать трудно. Тут и не свойственная шутовской сцене “основательность”, и какой-то черный юмор пожившего уже, насмотревшегося на все человека, и убийственная логика антиромантичного обывателя. Ей богу, я бы предложил открыть под Степаныча театр одного актера — представьте себе ширму на площади, шарманку и дырявую шапку для деноминированной мелочи:

Ведущий: ... В своем письме вы написали, что любите порулить. Вы что, автомобилист?

Степаныч: Не надо зря болтать. Дело надо делать. Барабан крутить. Шкатулочки угадывать. Призы брать. А болтать не надо.

“Поле чудес”

Медведь: Тебе что, совсем не стыдно?

Степаныч: Это все... У меня этого места, которым стыдно — у меня его нет! У меня там все внутри до самых краев забито заботой о России!

“Витя и медведь”

Но существуют, на мой взгляд, и абсолютно провальные типажи: как-то Немчик, Боря-банкир, Лука и Антилыч. Не дотянули они до народных любимцев, харизмы не хватило, что ли, а может, еще чего-нибудь. Зато сколько этой самой харизмы у Юрь Михалыча! Наглый такой, простой, как Паша, — и романтичный, черт возьми. Одним словом, тоже нечто выдающееся, яркое и заводное:

Юрь Михалыч: ...Всех. С ними, с бандитами, лучше хитростью... Мы что предлагаем? Закрыть все казино, рестораны, клубы... Банки закрыть, офисы, автозаправки... Вообще все закрыть! Бандиты разорятся, начнут ездить на троллейбусах и рано или поздно все взорвутся! И с преступностью будет покончено. А пока будем ловить бомжей.

Бориска: Почему бомжей?

Юрь Михалыч: Бомжа грех не поймать. Бомж в Москве хорошо на еду идет. Штук двести за ночь имеем как с куста!

“Вызываем огонь на себя”

Итак, вот они, достойные подражатели древнейшей комедии. Встречайте, встречайте, они уже приехали. Играет музыка, и одноногий ассистент собирает с населения денежки.

Но ход событий под контролем,
Когда придет чумная власть,
Мы ею насладимся всласть
И что-нибудь опять построим.

Во-первых, я не хочу говорить о телевизионном воплощении “Кукол”, т.к. считаю, что эти пьески, эти маленькие “трагедии” предназначены прежде всего для чтения (вот высший пилотаж — когда фантомные придурки становятся зримыми), во-вторых, осмелюсь утверждать, что мир резиновых уродцев — мир нереальный, т.е. мир настоящего искусства, где герои уже бесповоротно порвали всякие связи со своими прототипами и начали жить собственной, не похожей ни на что жизнью. Поэтому список “истинных имен наших персонажей” (Бориска, Степаныч, Толик и т.д.) нужно воспринимать на полном серьезе.

Поэтому я почти не смотрю телевизионных “Кукол” — слишком много ремесленников косят под Шендеровича, пользуясь наработанным материалом, — извращают саму идею дель арте, — мусорят газетным юмором и нередко подыгрывают живым прототипам — что ни в коем случае не допустимо в балагане. Да и самому автору не удается постоянно выдавать на-гора шедевры. Но “ящик” — “ящиком”, а книжка вот она — разноцветная, зачитанная до дыр.

Будущая Венеция обещает нежданый парадиз. Прорыв налицо: как страшно начинался век, затемненный люциферовским крылом, когда бледные маски мелькали в смутной толпе, а в центре сцены строился гигантский эшафот. Поэт вслушивался в чертову свистопляску и видел невиданные перемены и проч. Теперь все не так: мы оказались среди милых, предсказуемых пугал, которых знали еще с детства — совсем не страшных домашних монстров.

Волчья губа? Горб? Длинный нос? Хвост? Ну и что! Это ничего особенного. Они — наши, мы с ними всю жизнь прожили и еще столько же протянем. Никакой мистики, дорогой товарищ. И не надо говорить, мол, “они иногда возвращаются” — они никуда и не уходили.

Но почему так скучно и тоскливо? И хочется той самой музыки революции? Уймись, человек. Крови тебе приспичило откушать? А вот получай стаканчик клюквенного сока в рыло.

Будет весело, будет хорошо.
И, поклонившись до земли,
Вы сдали всех, кого могли.
Накрылся тазом и исчез
Демократический процесс.
А в остальном, прекрасная маркиза,
Все хорошо, все хорошо!
“Песенка о Прекрасной Маркизе”

Предлагаю считать Карнавал открытым.

Гондолы приготовили, костюмы раздали.

Леонид Шевченко