|
Об авторе | Майя Кучерская — писатель, филолог, художественный руководитель литературных мастерских Creative writing school и магистратуры «Литературное мастерство» в НИУ ВШЭ. Автор книг «Современный патерик» (2004), «Константин Павлович» (2005), «Бог дождя» (2007), «Тетя Мотя» (2013), «Плач по уехавшей учительнице рисования» (2014), «Сглотнула рыба их» (2016, в соавторстве с Т.Б. Ойзерской), «Ты была совсем другой» (2017), «Лесков: Прозеванный гений» (2021). За книгу о Лескове получила премию «Большая книга» (2021). Предыдущая публикация прозы в «Знамени» — повесть «Голубка» (№ 2, 2017). Рассказ «Номер тела» входит в сборник «Случай в маскараде. Несвяточные рассказы», готовящийся к выходу в Редакции Елены Шубиной (АСТ).
Майя Кучерская
Номер тела
рассказ
1.
В тот хмурый день, лишь на несколько часов озарившийся грязноватым декабрьским светом, Ася наконец вырвалась к Верочке: давно пора было поздравить тетушку с юбилеем.
Перед отъездом в очередную глушь Ася все-таки успела заказать и отправить ей подарок.
Запах свежеиспеченной сдобы настиг ее уже в подъезде, а едва Верочка открыла дверь, на Асю бросился шелковистый светло-бежевый щенок. Он восторженно тявкал и прыгал – высоко, словно на пружинке.
— Мячик! Ты назвала его случайно не Мячик?
— Да какой же она Мячик? Это Буся! — Верочка влюбленно глядела на свое сокровище. — Спасибо!
Буся радовалась Асе, уморительно фыркала, скользила и струилась меж ладоней, никак было ее не словить, толком даже и не погладить.
На застеленном голубой скатертью столе их уже поджидало блюдо с фирменными Верочкиными плюшками и чашки с блюдцами в кобальтовый синий квадратик, с золотыми ободками — Ася помнила этот сервиз с детства.
Верочка разливала чай, попутно журила Бусю, которая то носилась по квартире, то прыгала чуть не под потолок, то просила вкусненького, разработав для этого совершенно особенный умоляющий тявк. Верочка напоминала Бусе о купленной в «Бетховене» косточке, закинутой под кровать, рассматривала фотографии сопок и темно-синего вечернего неба в белых крупных снежинках, круглых, как на рождественских открытках. Гора плюшек стремительно уменьшалась.
Ася кивала на тарелки, аккуратно развешанные на стене — с замками, башенками, лодками и лошадями.
— Может, тряхнешь стариной? Съездишь куда-нибудь в странствия, хотя бы и поближе.
— А Бусю я на кого оставлю? — недоумевала Верочка.
— Мне? — неуверенно уточняла Ася.
Но Верочка только улыбнулась своими дивными и немного грустными глазами.
Ася вздохнула и который раз уж за последний год, два? подумала про себя: почему? почему я ничего не успеваю? Почему все время в разъездах?
Послышался легкий скрип, из красных дверок на часах, висевших среди тарелок, выскочил пестрый кукушонок, странно гугукнул и снова скрылся: половина шестого. Через час у Аси созвон по очередному большому проекту, подведение итогов года.
В телеграм прилетела напоминалка, и еще одна. На то, чтобы договорить с Верочкой, доехать до дома и нормальной связи, оставалось полчаса. Ася настрочила коллегам мольбу о пощаде и предложила начать встречу на пятнадцать минут позже — все кротко согласились.
2.
Внизу кто-то держал лифт — Ася побежала пешком, перепрыгивая ступеньки и радуясь, что можно немного подвигаться после плюшек. Так и есть: на третьем этаже, подперев дверь, рабочие заносили в кабину допотопный трельяж. Кто-то переезжал? Умер?
Обогнув всю эту композицию, Ася слетела на первый этаж, промчалась мимо серых почтовых ящиков и уже потянулась к кнопке домофона, чтобы выскочить на улицу, как вдруг дверь распахнулась сама.
На пороге в смутной жемчужной дымке ранних зимних сумерек, чуть подсвеченных уже зажженными фонарями, стояла Моревна.
Когда-то их познакомила Верочка. В том году Асе срочно потребовалась няня. Они с Лешей опросили всех знакомых, от отчаяния дали даже объявление в тогда еще живую «Из рук в руки». Мускулистая женщина-гренадер, говорившая басом, бывшая спортсменка, заверяла, что научит их детей отжиматься; тихая, постоянно опускавшая глаза азиатка почти не говорила по-русски;хрупкая, в облачке седых волос учительница младших классов на вопрос, как она относится к маленьким детям, расхохоталась неожиданно низким грудным смехом — каждая из претенденток ужасала их с мужем по-своему. И тут Верочка вспомнила о своей соседке, которая как раз искала подработку.
Вечером следующего дня к ним пришла Ирина Андреевна. После недолгого обсуждения с Асей, что понадобится делать, она отправилась к детям и заговорила с ними до того спокойно и весело, что четырехлетний Ваня немедленно забрался к ней на колени.
Ей было тогда около шестидесяти. Четкая, энергичная, бывший инженер на крупном оптическом заводе в Харькове — Ирина принадлежала к тому поколению советских людей, которое не привыкло опаздывать и держало данное слово. Она никогда не болела, не отпрашивалась и не смотрела на часы: всегда готова была задержаться, посидеть, а на попытки заплатить ей за переработку — сердито отмахивалась: что вы! не нужно. Похоже, она никогда особенно и не торопилась домой, в свою одинокую квартиру.
Они провели вместе пятнадцать безоблачных лет. Собственно, дети и прозвали ее Моревной. Почему-то именно сказку про царь-девицу няня читала им чаще всего.
И вот теперь Ирина Андреевна стояла перед Асей в сумрачном зимнем подъезде — в праздничном костюме цвета переспевшей вишни: жакет, юбка, кремовая блузка с кружевным воротничком. С волос наполовину сошла светло-желтая краска, проступила серо-белая седина. Но в остальном Моревна не изменилась: тот же рост и стать. Этот костюм Асе был знаком: плотная шерстяная ткань в мелкий желтый штрих — Моревна надевала его, когда шла после работы в консерваторию или в театр, до которых была большая охотница. Казалось, и сейчас она возвращается со спектакля. Но почему без пальто, почему вообще без верхней одежды? На улице мороз, к вечеру обещали до минус двадцати.
Моревна широко шагнула в тепло подъезда, скользнула по Асе невидящим взглядом и двинулась дальше, к своей квартире, жила она здесь же, в двух шагах, на первом этаже. И было в ее взгляде что-то такое, отчего Ася вздрогнула: если и слушала няня музыку, то музыку сфер: в карих глазах ее сверкнул потусторонний свет, сияние неотмирных люстр.
3.
— Здравствуйте, Ирина Андреевна! — произнесла Ася раздельно и громко.
Моревна остановилась.
— Ася! Добрый вечер.
Широкая светская улыбка, наклон головы. Замерзшей Моревна, кстати, совсем не выглядела. Может, просто выносила мусор?
— Вы не скажете, который сейчас час? — быстро произнесла она.
— Почти шесть, — ответила Ася и ужаснулась. Скоро — зум.
— А какое сегодня число? не знаете? — снова проговорила Моревна и улыбнулась почти кокетливо.
— Почему же, знаю.
Звуки вдруг перестали складываться в слова.
Как же так? Всегда такая четкая и дисциплинированная, и не знает, какое сегодня число.
— 29-е. 29 декабря, Ирина Андреевна. Послезавтра Новый год, — медленно отчеканила Ася. И сжалась: сейчас спросит, какой год на дворе, какое тысячелетие.
Но нет, как ни в чем не бывало Ирина поздравила ее с наступающим, спросила про младшенькую, с которой была знакома с самого ее рождения. Она глядела уже совсем по-человечески, и Ася выдохнула: не всегда ведь помнишь, какое число. Да она сама не помнит: принесут после лекции подписать книжку, а рука застывает над страницей, пока не подскажут.
— Ксюха нормально, учится, вроде поздравляла вас на днях.
— Я ничего не получала. Мобильный снова барахлит. Не получала.
Действительно, Моревна давно уже — полгода, год? — реже стала выходить на связь, даже со своей любимицей, Ксюшей. Иногда она пыталась звонить, но Ася почти никогда не могла ответить: то лекция, то самолет. Однажды, впрочем, они все-таки пообщались. Звонок настиг ее в очередной поездке.
Где это было? В какой части их бескрайней страны? Коми? Тобольск? Сельцо под Новосибирском?
Ирина поздравляла ее с праздником Успения Богородицы. Впервые. Матерь Божия, неужели ей так одиноко?
Ася отошла подальше от криков и курящих, и они поговорили. Все те же вопросы: как Ксеничка, как старшие? Ася отвечала — кратко, энергично, стараясь не затягивать. А вы, как вы себя чувствуете, Ирина Андреевна? Но спрашивать было бесполезно.
— Лучше всех! — звучал неизменный ответ.
Кажется, это был их последний разговор. Кажется, позапрошлым летом.
4.
И сейчас, стоя под моргающим светом неоновой лампы, Ася даже не пытается спросить Моревну о самочувствии.
Но та вдруг разводит руками.
— Все у меня дома погасло, ничего не работает.
Что погасло? Что не работает?
Возможно, она выскочила из подъезда на минутку, проверить, что творится на белом свете. Вечер, утро, день? За окном ведь просто непонятная хмарь без числа и часа.
Но у нее же были, были какие-то знакомые, она ходила к ним в гости, ездила в небольшие путешествия. И сын тоже был, и внук... Оба жили в Киеве. И еще, кажется, двоюродная сестра в Харькове.
— О вас есть кому заботиться? Кто о вас заботится, Ирина Андреевна? — Ася уже почти кричит.
— Да, похоже, никто.
Моревна рассеянно улыбается.
— А ваш сын! Александр, Саша?
— Саша далеко, — она отводит взгляд в сторону. — Очень.
Саша и внук... Тимофей? Где же они? Саша, кажется, работал на телевидении, вроде бы оператором. Тимофей учился, в институте. Сколько ему сейчас примерно? Лет двадцать? Призывной возраст или студентов там тоже не берут?
— А внук?.. — Ася не знает, как продолжить.
— Жив, — немедленно откликается Моревна и снова умолкает. Старая советская школа, ни лишнего слова, ни намека, даже в таком состоянии, ни-ни.
Внезапно Ирина вскидывает голову, смотрит Асе в глаза.
— Я уехала бы. Уехала прямо сейчас! — восклицает она неожиданно энергично, громко. Подъезд откликается удивленным эхом. — Меня здесь ничто не держит.
И повторяет снова с паузами внутри: «Меня здесь. Ничто. Не держит».
— Ну, куда же вам ехать, Ирина Андреевна? Тем более сейчас, — последние слова Ася договаривает почти про себя.
Они наконец расстаются.
Ася влетает в машину, подключается к зуму по телефону. За две минуты до начала. Успела!
5.
Дома за ужином Ася рассказывает о встрече в подъезде мужу и Ксюше.
Понимаете, она похожа на тень! В этом своем бордовом костюме. У нее все погасло! А Саша — далеко.
Ксюха морщится и почему-то пытается оправдываться, повторяет, что писала ей недавно, вчера, поздравляла с Новым годом, а Лешу вдруг озаряет:
— Часы! Надо купить ей часы! Электронные, светящиеся, чтобы она видела время, дату.
Ее муж — гений. Часы!
Ася сейчас же, прямо за ужином, заказывает на «Озоне» отличные часики. Как придут (через четыре дня), она сразу же отвезет их Ирине, заодно настроит наконец ей телефон.
Новый год проходит тихо, под ласковый почти киношный снежок, он же пороша, в узком семейном кругу. Тост все тот же, как и в прошлом году: за мир.
Часы не приходят и на Рождество, «Озон» шлет обещание за обещанием, пока не останавливается на 12 января.
Ася сидит перед компьютером, проверяет билеты: ей снова пора в путь. На этот раз в другую страну, долгожданное турне, три с лишним недели. Значит, посылка придет уже без нее.
Внезапно пикает мобильник. Открытка от Ирины! Обычная подвижная картинка-снежинка, которую пересылают друг другу все пенсионеры, но как же Ася ей рада. Она немедленно отвечает: с Рождеством Христовым, Ирина Андреевна!
В ответ — молчание. Серые галочки в ватсапе так и не синеют — сообщение не прочитано. Завтра в ночь Асе улетать. И она начинает искать в соцсетях сына Ирины, Сашу. У него та же, что и у мамы, звучная фамилия, Дрозд. Sasha Drozd. Вот и он. Широко поставленные глаза, пышные седые волосы почти до плеч.
Она листает его посты, здесь больше фотографий, чем слов.
Самая последняя — маленькие рождественские бисквиты с изюмом, посыпанные белой пудрой, лежат на прилавке большого магазина. Подписи нет.
Ася листает вниз. Натыкается на поздравления с шестидесятилетием — 2023 год.
2019-й: закат, мосты, сине-розовая река, кажется, это Киев, видимо, Днепр. Летом того же года: выводок белых грибов высыпан на клеенку.
2015-й: темноволосый юноша с большими ушами и удивленными глазами в светлом выходном костюме — сын? Саша не подписывает фотографии.
Она возвращается в 2022-й, лето. Снова какой-то город, но не Киев, вывески на чужом языке. Саша в Европе! В небольшой южной стране. Вот куда он переехал.
В сентябре сообщение, что нашел работу. И фотография: пирожные-корзиночки с розочками из крема — белые, красные, голубые, так и хочется куснуть.
Телеоператор из Киева стал кондитером.
Ася смотрит на часы, дело к полуночи, завтра тяжелый день, ночью — вылет. Она быстро печатает послание в мессенджер:
«Здравствуйте, Александр, вы меня не знаете, но, возможно, слышали обо мне, меня зовут... Ваша мама, Ирина Андреевна, много лет работала няней трех моих детей. Незадолго до Нового года мы случайно столкнулись в подъезде ее дома, немного поговорили. Мне показалось, она нуждается в заботе».
Саша выходит на связь через пятнадцать минут.
Sasha Drozd. Здравствуйте, я говорил с мамой позавчера. Мы регулярно общаемся. С ней все в порядке. Хотя возраст, конечно, дает себя знать. Что, на ваш взгляд, в данной ситуации можно сделать?
Asya Zakrevskaya. Саша, на мой взгляд, надо найти кого-то, кто будет ее проведывать. Два раза в неделю. Может быть, помогать по хозяйству. Я могу поискать.
Sasha Drozd. Ей не нужна помощь по хозяйству, она отлично справляется.
Asya Zakrevskaya. Кажется, уже нет. Давайте попробую найти помощницу?
Sasha Drozd. Не уверен, что мама согласится.
Asya Zakrevskaya. Поговорите с ней, обсудите.
Sasha Drozd. Может быть, лучше вы?
Asya Zakrevskaya. Я звонила ей, она не подходит. Послезавтра я уезжаю в командировку, в другую страну.
Sasha Drozd. Ясно.
Asya Zakrevskaya. Но я могу попытаться кого-то найти. У моих знакомых есть такая женщина, приходит к двум старичкам, помогает им по хозяйству.
Sasha Drozd. Это платно?
Asya Zakrevskaya. Да.
Sasha Drozd. Между нашими странами сейчас нет связи.
Asya Zakrevskaya. Что-нибудь придумаем.
Саша не отвечает. Ася чувствует его недоверие. Наверное, в его глазах она выглядит как мошенница, которая что-то хочет у его матери отнять? Квартиру, конечно, на Ленинском проспекте, в добротном кирпичном доме.
6.
Весь следующий день, последний перед отъездом, Ася собирает вещи, едет в аптеку, магазины, пакует чемодан, но время от времени жмет на номер Ирины. Абонент не отвечает.
Ночью Ася улетает из Шереметьево на свободу.
7.
Через две недели Асе приходит сообщение в мессенджере. Саша Дрозд.
«Мама уже три дня не выходит на связь».
Она звонит Верочке, что еще она может?
Верочка, пожалуйста, сходи, проведай, позвони ей. Через неделю приеду, займусь.
Верочка с Ириной не общается. Переселившись в Москву, Моревна закружилась в вихре столичных развлечений, концерты, оперы, спектакли, на последнем ряду, на галерке, зато это же... Малый! Немировича-Данченко! МХАТ! Консерватория...
Верочка никак не могла за ней угнаться, Верочка была домоседкой, выходила в основном в магазины, гуляла с предыдущей собачкой во дворе, пекла пироги и плюшки, угощала Ирину — а в ответ нет-нет да и слышала обидные намеки на то, что не разбирается в классической музыке и мало читает. И Верочка на Моревну обиделась.
Но после панического Асиного звонка Верочка послушно идет, звонит в дверь на первом этаже, ей никто не открывает. На следующий день Верочка совершает и другой подвиг: на прогулке с Бусей заводит беседу с соседкой Валей, Моревниной подружкой. Что-то Ирину Андреевну давно не видно. Но соседка только машет рукой: видела ее три дня назад во дворе, поговорили даже немного. Она все время спит сейчас. Лежит и спит, говорит, слабость. Может, не слышит.
8.
Ранним утром, после долгого перелета Ася оказывается наконец дома.
Воздух в Москве уже предвесенний, влажный, сугробы во дворе за время ее отъезда стали ниже, осели.
В тот же день, вечером, они едут с Лешей к Моревне. В окнах ее квартиры темно. Леша жмет кнопку, слышен звонок, но никто не открывает. Он звонит снова и снова.
«Спит?» — говорит Леша.
Верочку лучше уже не трогать, и они поднимаются к Вале. Им открывает худенькая согбенная старушка с выцветшими глазами, в допотопном байковом халате, слабым хриплым голосом рассказывает то же: да, видела, видела ее на днях во дворе. Давно? Нет, совсем недавно. Дня, может, три-четыре назад.
Внезапно за спиной соседки появляется муж — крепкий, выбритый старик с твердым взглядом.
— Не слушайте ее, у нее в голове — хлам. Ничего не помнит. Михаил, — он протягивает Леше, а потом Асе руку.
— Может, завтра выспится, проснется? А вы ей, кстати, кто?
9.
Назавтра Ася звонит в полицию. Михаил, муж соседки, обещает подстраховать. Он бодр и словно бы возбужден. Через два часа он звонит и говорит блеклым убитым голосом, рассказывает, что обнаружили в квартире.
Ася подключает впн и пишет Саше: «Ирины Андреевны больше нет. Она лежала в спальне, в ночной рубашке, лицом вниз, на полу».
И тут же стирает. «Саша, ваша мама отошла ко Господу». Стирает. «Ирина Андреевна ушла». Стирает. «Ирина Андреевна умерла». Сообщение отправлено.
Саша не перезванивает, Саша пишет.
Понял, позвоню вам скоро, сейчас на работе. У вас есть ватсап?
10.
Ася входит в подъезд. Дверь знакомой квартиры приоткрыта. У двери — высокий, кровь с молоком, детина в черной куртке, бритый наголо, с голубыми навыкате глазами. Ася смотрит на него вопросительно.
Сотрудник морга. Так он представляется. Рядом его невысокий невзрачный товарищ, со стертым лицом, какой-то ящик у его ног, Ася не вглядывается, улавливает только черные усики на лице.
Детина смотрит на нее сочувственно, говорит сдержанно и только по делу, ни единого лишнего слова. Профессионал.
На приступочке в серой форменной шинели ютится младший лейтенант полиции. Бледный, худосочный, едва ли достигший тридцатилетнего рубежа, лейтенант пишет протокол. Вид у него измученный, как у человека, который давно не спал, не отдыхал, не ел.
Он поднимается и оказывается ей по плечо.
— А вы ему кто?
Но Асе хочется расспросить его самой.
— Что будет дальше? Понятно ли, что случилось? Отчего наступила смерть?
Лейтенант цедит слова скупо: приезжала МЧС, взломали дверь, ждем перевозку, медэкспертиза покажет. Говорит он с легким, едва уловимым акцентом, глотает гласные. Заморыш из далекой русской провинции, сын алкоголика и работницы какой-нибудь развалившейся фабрики. Может, швейной. С детства знал, что почем. В особенности лихо. Стихотворение Слуцкого, и Асе вдруг мучительно хочется его вспомнить, собрать целиком, но рыхлые куски никак не складываются, оползают:
Деревенский мальчик, с детства знавший
что почем, в особенности лихо,
прогнанный с парадного хоть взашей...
А дальше, дальше? «Свиньи съели. Бог, конечно, выдал»...
— Мне и у вас надо взять показания, — говорит лейтенант. И снова опускается на свою приступку.
Она присаживается рядом.
Фамилия, имя, отчество.
— Последний раз общались в декабре, 29-го, как раз накануне Нового года. Столкнулись прямо здесь, в подъезде.
— Кем она вам приходится?
— Няней моих детей.
Лейтенант пишет.
— Троих моих детей, — уточняет Ася.
Лейтенант кивает.
— О чем был ваш последний разговор?
— Про то, какое сегодня число и сколько сейчас времени.
Лейтенант записывает.
Родных у нее нет?
Почему же, есть, сын. Гражданин Украины. Как, кстати, и она. Вот его телефон. Лейтенанта ничем не удивишь, он вбивает Сашин телефон в свой мобильный.
— О чем-то еще вы с ней тогда говорили?
— Нет. Про моих детей немножко. И всё.
— Она не жаловалась, что ей кто-то угрожал?
— Угрожал?
Лейтенант смотрит измученно. Молчит.
— Нет. Она не жаловалась. Никто ей, думаю, не угрожал.
— Перечитайте и распишитесь.
Почерк у него кривой, летящий, мальчишеский.
— Что будет дальше? — снова спрашивает она лейтенанта. Он смотрит на нее устало. Он же уже все объяснил.
— Приедет перевозка, потом я опечатаю квартиру, всё.
— Мне туда нельзя?
— Почему? Пока не опечатали, можно.
Ася поднимается, надо же попрощаться с Моревной? Ириной Андреевной Дрозд. Здесь, пока ее не увезли?
— А что там сейчас в квартире? — спрашивает она голубоглазого.
— Там лежит труп.
11.
Ася тихо заходит в квартиру. Она никогда здесь не была.
Двухкомнатная распашонка, комнаты друг напротив друга. Коридор с верхней одеждой. Знакомая шуба королевой висит на вешалке. Розовый пуховик толстой горой вспух на крючке. Дочерна истертый пол, доисторические выцветшие обои, кажется, желтые. Здесь очень давно не делали ремонт.
Московская квартира, сокровище, досталась Ирине Андреевне в наследство от бездетной тетки. После ее смерти Ирина и переехала сюда из Харькова. Денег на ремонт у нее, конечно, не было.
В комнате направо вроде как кабинет; на письменном столе — компьютер, вокруг россыпь бумаг, квитанций. Счета, рецепты, бесплатные брошюрки. И на полу — бумажки. В детской Ирина всегда поддерживала идеальный порядок и приучала к нему детей.
Входит лейтенант, как обычно цедит сквозь зубы.
— Паспорта не нашли, обнаружите — скажите. Только быстрее. Едет уже перевозка.
Ася открывает верхний ящик стола — там связка желтых, ветхих писем. На имя Ирины от Саши, из пионерского лагеря «Орленок».
Ася вынимает из пачки одно письмо, вытягивает из конверта листочек. Красивый круглый почерк: «Мама, вчера я отгадал две загадки на вечерней викторине и получил приз! Набор акварельных красок. Все загадки были про художников, а я узнал их картины, Серов и Айвазовский, помнишь, ты показывала мне их картины на открытках».
Три полки с книгами, висят друг над другом, на стене, в шахматном порядке. На нижней лежит альбом с фотографиями. Ася смотрит.
Моревна с Сашей, еще темноволосым, в зеленых зарослях, а вот, видимо, и с Тимофеем — длинный лопоухий подросток стоит рядом с бабушкой выше ее на полголовы, смущен. Тот же мальчик, что и у Саши в соцсетях. Моревна, чуть моложе, чем когда они встретились впервые, у фонтана, кажется, в своем любимом Крыму. А вот и Верочка! С прежней своей собачкой, черным пуделем Боней, почившим полтора года назад. И снова Верочка — с круглым клюквенным пирогом на кухне, под кукушкой. И опять Верочка — в их дворе, снова с Боней.
Верочка, она любила тебя, знаешь? Возможно, ты была ее единственным другом в Москве. Она просто не умела разговаривать с тобой осторожно, не представляла себе, как ты ранима. Ася вынимает из альбома самую солнечную фотографию Ирины Андреевны, снятую в каком-то парке, рядом с кустами розовых роз, и кладет в карман куртки. Ирина на ней счастливая.
По квартире гуляет зимний ветер. Они распахнули окно. Асе не хочется думать, зачем. Она идет в комнату напротив, в спальню. Если уж искать паспорт, то там.
В спальне царит страшный беспорядок, все вещи раскиданы, на полу ашановские пакеты, газеты из тех, что кладут в ящик бесплатно, снова квитанции, у кровати одинокий шерстяной носок. Совсем не похоже на Ирину. Она всегда была такой аккуратной, собранной!
Кровать пустует, не застелена, одеяло комом, подушка свесилась в середине, наволочка в голубой цветочек. Ася поднимает подушку, под ней знакомая кожаная лаковая сумочка, расстегивает молнию — вот и паспорт, синий, украинский. И еще одна книжечка, малиновый вид на жительство в РФ. Кажется, лейтенант и не пытался ничего искать. Кошелька нет.
Но где же Моревна? Чуть поодаль от кровати, к стене прижался непонятный куль, огромный целлофановый черный мешок, чем-то набитый. Странно, что она не сразу его заметила.
Только тут Ася понимает, где Моревна. Какое уж там лицо, прощальный взгляд. Мешок крепко завязан.
Вот и всё.
12.
Ася выходит обратно в подъезд, протягивает лейтенанту документы. Он равнодушно кивает: хорошо, что нашлись. Ася смотрит на голубоглазого: сколько она так пролежала, можно определить?
Тот охотно откликается, ему явно надоело стоять на сквозняке в подъезде и ждать, ждать.
Удивительно, что они с напарником ждут не в квартире. Видимо, не положено?
— Сейчас. Сейчас точно вам скажу. Кажется, совсем недолго.
Смотрит вопросительно на лейтенанта. Тот разрешает кивком.
Парень уходит в квартиру и почти сразу возвращается. Дня три, не больше.
Что он там делал? — думает Ася. — Как определил?
Надо бы погуглить. Но что-то не хочется.
— Я могу забрать альбом с фотографиями? — это она лейтенанту.
— Да.
— А костюм? Костюм, чтобы ее похоронить?
Он смотрит недоуменно, но все-таки роняет:
— Можете.
Ася возвращается в разоренную спальню, открывает старый платяной шкаф. Знакомые кофточки, она все их помнит, новых почти нет. На что Ирина жила, когда перестала у них работать? Почему эта простая мысль не приходила Асе в голову раньше? То есть приходила, но мимолетно — и тогда она отсылала ей в подарок какую-нибудь незначительную сумму. Но можно ли прожить на пенсию? Впрочем, сын, сын наверняка ей помогал... хотя как? Особенно последние два года.
Вот и костюм, тот самый, вишневый, в котором Ирина ей явилась в подъезде, вот и кремовая блузка с кружевами. Но рукав у блузки запачкан. Не было у нее ни на что уже сил.
Ася поднимает с пола ашановский пакет, вытряхивает оттуда чеки, складывает в пакет костюм и блузку, другую, чистую, белую. Ей становится чуть легче. Это хоть на что-то похоже. Она вспоминает бабушку из фольклорной экспедиции, которая показывали ей старый деревянный чемодан — с похоронными вещами. В чемодане лежало темное платье, бежевые туфли, ткань для обивки гроба, иконка.
Приходит Михаил, сосед, узнать, как дела. Он еле говорит, он никак не может поверить. Перевозки все нет, но Ася решает больше не ждать.
Дверь в квартиру заколотит слесарь, вот кто этот с усиками, оказывается. Голубоглазый из морга говорит ей: «Сейчас увезем, номер тела запишете?» И она послушно вбивает в мобильник: 4412.
Лейтенант велит ей позвонить через три дня, когда в морге напишут экспертизу. Тогда он отдаст ей паспорт, и она сможет похоронить Ирину.
Ну, да, — вяло думает Ася, — нужно еще убедиться, что Ирина умерла своей смертью, что ее не убили.
13.
Она трогается, выезжает из двора, чуть не застревает у арки — там горка и гололед. Газанув, вылетает на волю.
Ей звонит по вотсапу Саша. Что-то грохочет у него там на заднем плане, что-то производственное, пекарня? Но вскоре становится тихо.
Он говорит, что вот только что освободился, что ему звонил лейтенант. Ася пытается рассказать Саше о Моревне, как ее нашли, но Саша перебивает: не надо, прошу вас, я не могу это слушать.
У него горе, он потерял маму. Он явно был не готов. Как и все. Переход от жизни к смерти кажется таким длинным. И он тоже верил: еще не сейчас. Ася прощается и сворачивает с дублера на основной Ленинский.
Машин не так много, воскресенье. Уже темнеет. Странно, едва она села за руль и поехала к Ирине, время словно выключили. Она так ни разу и не взглянула на часы. И совсем никуда не торопилась. Словно чья-то невидимая рука остановила эту вечную гонку. Можно вдруг стало не спешить.
Ася включает радио, звучит любимый «Орфей», Моцарт, Реквием. Еще одно совпадение.
Она слушает знакомую погребальную музыку, и ей все вдруг делается понятно.
Под самый Новый год они столкнулись с Моревной в подъезде не просто так. Они столкнулись, чтобы Ася ее похоронила.
14.
Но оказалось, похоронить человека, если он не твой родственник, умер один в квартире и к тому же гражданин другого государства — не так-то просто.
Оказалось, нужно все время чего-то ждать, что-то объяснять, куда-то ехать. Экспертиза из морга все не приходила, доверенность от Саши тоже. Но без экспертизы, то есть подтверждения, что Ирина скончалась своей смертью, без доверенности, то есть доказательства, что Ася имеет право хоронить чужого ей человека, номер тела 4412, лейтенант не мог отдать ей Иринин паспорт. Без паспорта нельзя похоронить.
Выяснилось, что курьеру, привезшему доверенность, не так просто объяснить, как правильно пользоваться домофоном, он, впрочем, все равно перепутал номер дома и стоял в пяти минутах езды, двадцати ходьбы, и Ася все-таки садится в свою КИА и едет к нему, во двор дома на другой стороне проспекта.
Прямо в машине она разрезает ключами крепкий картонный конверт, вытряхивает оттуда доверенности в трех экземплярах, чтобы не ждать больше, чтобы сразу же отправиться к лейтенанту, не тут-то было. Он берет трубку, но говорит, что у него выходной, а завтра праздник. Праздник? 23 февраля, День защитника Отечества. Нет, выдать Асе паспорт Ирины может только он. Ася терпит, Ася ждет, и изредка вспоминает: все это время Ирина лежит на полочке в морге, — как ей там? Не холодно, не одиноко?
После праздника приходит наконец экспертиза из морга, смерть наступила по естественным причинам. Нет, точный диагноз лейтенант не может сказать, он не видел экспертизы. Не забудьте доверенность. Лейтенант снова подчеркнуто немногословен — занят, устал или просто не умеет иначе. Сегодня она сможет приехать только после работы, ближе к девяти вечера. Подъезжайте.
Дверь открывает сам лейтенант. В отделении светло, тепло, Ася проходит в просторный кабинет. Здесь, кроме лейтенантова, еще два клееных дээспэшных стола с папками, но сейчас за ними никого. Стены в комнате голые, только над головой лейтенанта какие-то грамоты в золотых рамках. Лейтенант — герой?
Он забирает ее доверенность и пишет, бесконечно пишет, оформляет передачу паспорта, Ася терпеливо ждет. Читает новости: все, как обычно. Столько-то человек погибло, такой-то арестован, такой-то приговорен, обстреляли поселок, погибла пожилая женщина и ее внук, признана нежелательной новая организация. Госдума одобрила законопроект.
Лейтенанту постоянно кто-то звонит по мобильному, он сбрасывает вызовы, но однажды отвечает.
— Да, приходите, забирайте. Он на месте.
Вскоре в комнату вваливается деваха: алые вывороченные ботоксом губы, пышная копна крашеных светлых волос. Она молода, на вид чуть за двадцать, ее распирает энергия, она почти пританцовывает, она с мороза, но серебряная куртка-дутик нараспашку.
Лейтенант протягивает посетительнице длинный завернутый в фольгу предмет.
— Ваш нож, — говорит он, глядя в стол, но исподволь все же бросает на нее взгляд. — Больше не будете ругаться?
— Нет, — она колышется от смеха, машет головой, и соломенная копна трясется.
Подобие ухмылки скользит и по лицу лейтенанта. Деваха выходит.
Асе очень хочется расспросить про нож, почему он оказался в полиции и про эту губастую, с кем она поссорилась. Но она молчит: и на гораздо более невинные вопросы белобрысый лейтенант отвечал односложно.
Ему снова звонят, и на этот раз он тоже отвечает. Голос его наполняется злым звоном.
— Нет, я не буду этого делать… У меня еще сорок два протокола, а времени девять. Раньше полуночи и так отсюда не уйду.
Так вот оно что! Лейтенант до ночи пишет протоколы, заполняет бумажки.
Наконец Ася расписывается. Синий паспорт и внж у нее в руках. И снова она огибает сугробы, скользит по раскатанным дорожкам, темно, фонарь горит только на одном конце двора, к машине приходится пробираться почти на ощупь.
На красном светофоре уже возле самого ее дома звонит Саша: все в порядке? Вы себе оставили доверенность? Да, конечно. С апостилем? Нет! С апостилем забрал себе лейтенант. Без апостиля вам ничего не выдадут.
Ася разворачивается на перекрестке и возвращается в отделение.
Лейтенант встречает ее в дверях, протягивает доверенность, забирает у нее свою.
Поскорее закончить вам все и поехать домой, — произносит Ася.
Он вдруг улыбается, молча, смущенно — на щеках у него обнаруживаются маленькие ямочки.
15.
Нужный ей морг, куда свозят «бесхозных», как выразился лейтенант, оттеснен на окраину Москвы. Утром Ася отвозит Ксюшу в школу, Ксюша садится сзади и всю дорогу спит. Третья четверть — самая тяжелая. Никакие будильники ее не берут, каждое утро они с Лешей ее расталкивают по очереди.
Ася вспоминает, когда Ксюхе было недели две, Ирина взяла ее на руки, но дочка тут же проснулась и заплакала. А Ася-то надеялась поработать!
— Нет, — покачала тогда Ирина головой. — Пока ей нужны только вы.
— Разве она понимает?
— Да.
— Но как? Чем?
— Вы — мама. Мама по-другому пахнет.
Потом Ирина полюбила Ксюху больше всех, и Ксюха ее тоже, еще долго потом отправляла ей по мобильнику котиков и мемы.
Вот и школа, сонная Ксюха, подхватив рюкзак, выскакивает из машины. Ася направляется в сторону МКАД.
Пробок мало, через сорок минут — полторы главы аудиокниги «Идиот» позади — она уже близко.
За окном тянется ржавая уже выползающая из-под снега земля, торчат краны, шумит какая-то вечная стройка, новостройка, но и она кончается, всплывает квартал хрущевок — Москва здесь неопрятная, захламленная, бедная.
В морге Ася отрывает билетик. Двадцать один. Номер ее очереди.
Она оглядывается с любопытством, она в таком месте впервые.
Ничего особенного, просторный зал, у стены пластмассовые стулья, в центре аквариум с сотрудницами, к ним один за одним подходят люди. А где-то там, вне зоны видимости, за табличкой «посторонним вв» — холодильники с телами. У каждого тела — свой номер.
На стульях сидят люди, Ася исподволь смотрит на них.
Внезапно ее ошпаривает: лица здесь у всех перевернутые, красные. Всех исказило рваное, некрасивое горе.
Ася захлебывается, так вот оно, оказывается, какое, горе, когда его много — жгучее, густое, темно-коричневое. Она оседает на свободный стул.
К ней сейчас же подступает молодой человек в темном костюме, светлой рубашке, синем галстуке, протягивает альбом с фотографиями памятников. Не хотите ли сделать все у нас? Дешевле обойдется. Интересно, что он говорит своей новой девушке, в ответ на вопрос, где работает.
Очередь движется неспешно, и Ася привычно читает новости, там все то же.
Дрон попал в здание больницы.
Погибло столько-то человек... ранены...
Возбуждено уголовное дело.
Фотографии разрушенных домов и подсудимых в клетках.
Наконец, на серо-голубом квадратном экране загорается двадцать один.
— Гражданка Украины? — девушка в окошке хмурит брови. — Нотариально заверенный перевод паспорта?
— Нет, нет заверенного.
— Делайте, приходите.
Ася не удивляется и не злится. Снова садится за руль, включает аудиокнижку, завтра читать лекцию по «Идиоту».
«Знаете, я не понимаю, как можно проходить мимо дерева и не быть счастливым, что видишь его? Говорить с человеком и не быть счастливым, что любишь его!»
Почему вы так невыносимы, Федор Михайлович?
16.
К вечеру курьер привозит ей нотариально заверенный перевод паспорта. Можно ехать в морг, но завтра с утра университет, три пары, а морг до шестнадцати, не успеть.
В понедельник Ася не везет Ксюху, ей ко второму, первым урок о важном, и дочка спит. Говорит, что половина класса не ходит, классная делает вид, что не замечает.
По утреннему простору Ася доезжает до морга за полчаса. Номер очереди — десять. В зале сидят совсем другие люди, но словно бы те же, потому что и эти варят то же варево горя.
Ее наконец допускают к похоронам.
Похоронный агент Мария Сергеевна смотрит на Асю ласковыми каре-зелеными глазами, листает альбом — нужно выбрать гроб. У Марии Сергеевны полные руки, волосы русой волной, правильные черты лица. Она хороша собой. Шпонированная древесина, говорит Мария Сергеевна, да, в вашем случае это самое подходящее. И записывает инвентарный номер гроба.
— Нужен ли покойной костюм? — листает Мария Сергеевна альбом дальше, действительно, после гробов появляются костюмы, сначала мужские, темно-синие, потом длинные женские платья — сиреневое, голубое, бежевое.
— Нет, у нее есть костюм.
Костюм так и лежит в ашановском пакете в багажнике ее «КИА».
— И кофточка тоже. Когда удобнее передать?
Мария Сергеевна смотрит на нее удивленно, и Ася узнает это выражение: точно так же на нее смотрел в подъезде лейтенант, когда она спрашивала его, можно ли взять для похорон одежду. И та же тень скользит теперь по лицу похоронного агента.
— У вас похороны в закрытом гробе, костюм не нужен, или можете просто сверху одежду положить.
— В закрытом? Но почему?
Мария Сергеевна разводит руками: времени-то сколько прошло!
— Но как же мамонты, мамонты в вечной мерзлоте? — откликается Ася словно бы где-то подслушанной репликой, словно бы не своей.
— У нас не такая низкая температура.
— Но если хоронить в закрытом, можно похоронить непонятно кого. Вдруг там не она? Как я узнаю? У вас есть номер тела?
Мария Сергеевна показывает ей нужную строчку в документе: 4412.
Но Ася нервничает.
— Я должна проверить. Удостовериться. Можно я посмотрю? Вдруг это не она совсем? Похороним неведомо кого.
— Знаете, не советую, — голос Марии Сергеевны обретает скорбную твердость. — Это будет последнее, что у вас останется в памяти, не надо.
— Пусть тогда ваш сотрудник проверит, она ли это. Пусть посмотрит, какого цвета у нее волосы.
На это Мария Сергеевна легко соглашается, набирает чей-то номер.
— Тимурчик, можешь посмотреть? Да, просто цвет волос. 4412.
Через несколько минут Тимурчик перезванивает, Мария Сергеевна кивает: да, поняла.
— Волосы светлые, наполовину окрашенные, но проступает седина, так что в итоге скорее пепельные.
Они назначают день отпевания и кремации.
17.
На отпевание никто прийти не может: Валя со второго этажа совсем ветхая, ее муж Михаил позвонил и сообщил, что загремел в больницу, в предынсультном состоянии. Верочка собралась было, но внезапно заболела Буся, что-то не то с желудком — вот как ее оставишь одну. Ксюха сначала очень хотела, но в субботу с утра им поставили олимпиаду.
В итоге на отпевании их четверо: Леша, Ася, священник и дедушка с белой бородой, который очень вежливо, почти нежно забирает у Леши плату за отпевание и записывает имя Ирины в список, в большую канцелярскую тетрадь.
За окном солнце, в комнате для отпевания — светло, на стенах иконы, на высоком золотом подсвечнике дрожит огонь лампадки и горит единственная свеча.
Гроб стоит с открытой крышкой, на белом покрывале раскинут вишневый костюм в мелкий желтый штрих. Та солнечная фотография Ирины. И свежий букет сиреневых цветов. Это купил Леша, она такие любила.
Священник начинает тихо и проникновенно читать слова заупокойных молитв, дедушка ему подпевает.
Милости Божия, Царства Небеснаго и оставления грехов ея у Христа, безсмертнаго Царя и Бога нашего, про-о-сим.
Тянет речитативом батюшка.
— Подай Господи! — отзывается его одноголосый хор.
Ирина внимательно слушает.
Впервые за это посмертное время Ася ощущает ее взгляд — в нем детское изумление и благодарность. Словно никак она всего этого не ждала и рада.
Но вскоре Асе делается не по себе, она вслушивается в слова песнопений и повторяет за батюшкой: «Благословен еси Господи, научи мя оправданием твоим».
Как же так получилось, что за пятнадцать лет общей жизни, ежедневных встреч она почти ничего не узнала про свою няню? А когда та порывалась рассказать что-нибудь, как приучала своего Сашу к музыке, водила его на концерты, как каждый год ездила в Крым с маленьким Тимофеем, как приезжала в Москву в командировки, на оптический завод здесь неподалеку, на Орджоникидзе — Ася изнывала от скуки. Мелькали неведомые имена, фамилии — Валерка, Кац, какая-то, о господи, Галя Ревенко. Почти ничего о двух своих мужьях, о том, кого любила. Зато постоянно всплывавшее «У нас в Харькове...». «А вот у нас в Харькове всегда такая чистота на улицах». «В Харькове мы, когда собирались вместе, всей семьей…»
Но вот никого и не нашлось роднее их с Лешей, чтобы проститься с Моревной — как же так? Где — все? Почему не собрались?
Понятно, где — там, откуда сейчас невозможно приехать. И Ася произносит тихо: простите. Прощайте.
18.
Процесс кремации проходит быстро и страшно, после кратких слов и окончательного прощания гроб уезжает в бездну.
19.
Через неделю Асе выдают урну, и она отправляется в новое — неужели последнее? — путешествие. С Хованского, где прошла кремация, на Никольское, где, как сообщил Саша Дрозд, похоронены Иринины родственники, дядя и тетя, та самая, что оставила ей свою московскую квартиру.
На Никольском внезапно оказывается хорошо, она въезжает в густое облако звона, бьют в колокола, заканчивается утренняя служба.
Кладбище окружено лесом, пташки чирикают на все голоса, конец марта.
В домике с надписью «Ритуальные услуги» сидит молодой лысый парень с длинной темно-русой бородой. В защитной зеленой куртке, штанах, кирзачах.
Ася называет ему фамилии, номера могил, которые по счастливой случайности обнаружил у себя Саша. Парень равнодушно качает головой: эти номера больше не действительны. В 2021-м прошла инвентаризация, все брошенные могилы признали бесхозными. Но почему брошенные, Ирина вроде бы ездила к ним, на кладбище! Значит, перестала. Что же делать? Парень пожимает плечами. Его мобильный выдает трель, парень откликается и повторяет, с нарастающим гневом:
— Нет, нет, нет. Говорю же, не можем. Гробов пока нет! Не завезли. Звоните через неделю.
Сердито жмет на отбой, обращается к Асе: можете просто купить ячейку и захоронить прах. Сто тысяч. Но из МФЦ нужно разрешение, в Московской области так. Не хотите платить и в МФЦ, езжайте на Домодедовское, там бесплатно, и без разрешения.
Асе вдруг жаль становится новых трат, сто тысяч у нее есть, но они были отложены на Ксюхино лето.
20.
Новый день — новое кладбище. Уже третье по счету. Домодедовское. На пути к нему навигатор сбивается, ну, да, снова был ночной прилет, защищаются от беспилотников.
Поплутав с полчаса по глинистым проселочным дорогам, среди ангаров и пустошей, Ася наконец останавливается у ДПС, загорелый толстый гаишник, не скрывая скуки, объясняет ей дорогу.
Домодедовское кладбище оказывается громадным полигоном. Скопище коричневых бугров, крестов, венков — издалека кажется, накиданных кое-как, вповалку. Словно бы торопились отделаться. Неухожено, грязно. Ирину сюда никак нельзя, невозможно, она же чистюля. Или ей уже все равно? Нет! Вот отпевание же ей понравилось.
И все-таки Ася заглядывает в серый, явно только поставленный павильон, там сидит очередной похоронный агент — женщина лет сорока с аккуратно подведенными глазами, голубыми тенями, в синей куртке-пуховике и теплых штанах — здесь и в самом деле не жарко. Несмотря на включенный обогреватель у стола. Ася начинает выяснять детали. Бесплатно, это если только воткнуть табличку. Хотя нет, и табличка платная. Шестнадцать тысяч. Если еще и крест, и каменный прямоугольник — семьдесят, за все про все.
— У вас тут как-то неуютно, — вздыхает Ася. — Тут, что ли, сплошь одинокие старики или бездомные?
Женщина обижается.
— Почему это? Откуда вы взяли? Вон там у нас из правительства Москвы, — она указывает рукой направо, и в голосе ее звучит гордость. — Там, — рука машет налево, — вообще известные люди, актеры есть, музыканты. А вот тут, — показывает она на землю поближе к домику, — участники СВО! И кого только не везут. И полковники есть, и подполковники, даже генерал один был. С оркестром.
— А бездомные где же?
— Ну, вот там, по краю и бездомные, конечно, есть. Просто кладбище у нас новое, только ведь открыли эту часть. Еще не успели благоустроить, не выросла зелень. Да и что вы хотите, март.
Вечером Ася снова звонит Саше. На Никольском не найти могилы Ирининых родных, реинвентаризация. На Домодедовском бесприютно. И Саша говорит:
— Думаю, мама была бы рада поближе к родственникам.
Значит, все-таки Никольское.
Но раньше следующих выходных никак не выйдет. Леша вдруг предлагает: я съезжу в МФЦ, у меня как раз перерыв сейчас небольшой.
Ася ему благодарна. Всю неделю урна с прахом тихо погромыхивает в багажнике ее серебристой КИА.
21.
В начале апреля в Москве резко теплеет, все течет, и солнечный свет превращается в слепящий блеск. В субботу они едут с Лешей на Никольское. Еще до этого Леша побывал в МФЦ, потом приезжал сюда еще раз и обо всем договорился. Отдал фотографию, ту самую, где Ирина широко и счастливо улыбается, заплатил. Незаметно включился во все дела.
Они заходят в знакомый домик с ритуальными услугами. Знакомый бородатый парень так же мрачно и раздраженно смотрит на них. Но на этот раз рядом с ним мнется могильщик, мужичок лет сорока, истрепанный жизнью, в сером форменном костюме, он ждет их, Леша с ним уже говорил, и ведет их к колумбарию — это недалеко, вставляет в ячейку урну, закрывает небольшой черной плитой, с плиты на них смотрит Ирина. Она весела и бодра, как обычно, как всегда, и словно хочет сказать: «Дела у меня лучше всех!»
Ася делает снимок, отправляет Саше, смотрит на радостное Иринино лицо и цифры рядом. Ирина Андреевна Дрозд (06.04.1940–15.02.2024).
Леша, какое сегодня число?
Леша усмехается: шестое! Шестое апреля.
Вот такой мы вам приготовили подарок, Ирина Андреевна. Как раз накануне Благовещения.
22.
На следующий день Ася сидит за своим письменным столом и глядит на тополя за окном. На тополях раздулись почки, вот-вот выстрелят липкими зелеными листочками. Она распахивает окно: совсем весна, воздух такой свежий, полный, вкусный.
На подоконнике горы неразобранных, купленных еще на декабрьской ярмарке, книжек. Она так толком их и не рассмотрела — после ярмарки просто сгрузила улов на подоконник, все собиралась, но было не до того. Эти стопки понятные, это книги, она давно на них смотрит, но что-то ей мешает. Что-то словно застряло в глазу. На уровне цвета. И мешало все эти дни. Синяя коробка. Непонятная синяя коробка лежит рядом с этой горой. Загадочного происхождения. Впервые за все это время Ася наконец находит в себе силы встать и посмотреть, что же это такое.
Берет ее в руки. На прямоугольной коробке нарисован черный экран, на экране крупные зеленые цифры: время, месяц, число, день недели. Часы. Те самые, купленные еще в декабре для Ирины. Курьер в конце концов привез их, когда Ася была в долгом своем отъезде. Ксюха, или, может быть, Леша, поставил их к ней на подоконник. И не сказали. И она забыла, совсем. Зато теперь у нее есть отличные новенькие часы.
Ася звонит Верочке.
— У меня тут оказались совершенно новые, не распакованные электронные часы. Показывают и время, и дату. Тебе случайно не нужны?
Верочка задумывается:
— Да вроде ни к чему! Откуда они у тебя?
— Так, достались по случаю.
В трубке слышен заливистый лай. Сквозь него пробивается хрюканье кукушонка.
Ася вынимает часы из коробки, втыкает в розетку. На черном прямоугольнике загораются ярко-зеленые цифры: 14:21. Чуть ниже температура воздуха и дата. Цифры сияют, как огоньки новогодней елки.
В квартиру заваливается Ксюха, приехала после олимпиады. Раздевается, с порога кричит им с Лешей: легко было, все задания сделала, последнее тоже!
И заходит к Асе в комнату. Сразу видит часы.
— Не нужны?
— Нужны, конечно! Они ж с будильником? Может, хоть они смогут меня разбудить.
И Ксюха утаскивает часы к себе.
Светлые стволы деревьев за окном в легчайшей зеленой дымке. Воздух как будто светится. Струится в форточку и пахнет зеленой свежестью и талой водой. Можно больше не дергаться, никуда не спешить.
Ася вдыхает весенний воздух и наконец плачет: ну, вот они и похоронили Ирину.
2024
| 
