НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Тонкие души

Евгений Шкловский. Синдром неизвестности: рассказы. – М.: Новое литературное обозрение, 2024.

До последнего времени многие из тех, кто пишет о Евгении Шкловском, обращают внимание на два момента, с ним связанные, — на его фамилию, отсылающую к знаменитому советскому литературоведу и писателю, и на прежний род его литературных занятий — критику. Мол, от груза такой фамилии ему сложно избавиться (по выражению Вл. Новикова, «Родиться с фамилией “Шкловский” для литератора крайне невыгодно, потому что победителем здесь всегда будет Виктор»), а с таким профессиональным бэкграундом непросто утвердиться в качестве полноценного прозаика. При этом сборники его рассказов выходят с начала 90-х годов, а рецензии на его книги пишутся именитыми и проницательными критиками — например, В. Кантором, М. Кучерской, А. Немзером, Д. Бавильским.

Думается, что нужно наконец отставить в сторону эти посторонние вопросы: время меняет все, особенно если сам человек ему активно помогает. Евгений Шкловский — состоявшийся писатель уже более тридцати лет, и его от книги к книге, начиная с первого сборника «Испытания» и заканчивая новым — «Синдромом неизвест­ности», по-прежнему интересно читать. Интерес обусловлен прежде всего трудноуловимым смыслом его произведений, желанием найти формулировку, которая точно охарактеризовала бы его писательский стиль. Этот автор оригинален и непрост: его проза занимается самым тонким, что есть на свете, — душой человека.

Очередной сборник рассказов Шкловского состоит из четырех разделов — «Притяжения», «Доктор Крупов», «Локации» и «О писателях». Каждый — отдельный художественный мир со своими смыслами, своим напряжением и отчасти со своей поэтикой.

Цикл «Притяжения» — о героях, совершающих поступки в пространстве тонких человеческих отношений, переступающих красную линию непривычного. В итоге они обретают другую судьбу, а читатель — неожиданное развитие сюжета. Предсказать, чем закончится история, рассказанная Шкловским, трудно. Тем более, что эти истории, как правило, не заканчиваются: они уходят за пределы текста, точка которого условна.

Непредсказуемость Шкловского следует и из того, что он и его герои воспринимают сложность души, многосоставной и таинственной. Почему уволился Вики из первого рассказа книги? Почувствовал ли, что со стороны Альберта помимо дружеского расположения было что-то еще, любовно-мужское, тем не осознаваемое? По-интеллигентски устранился от суетной и назойливой разговорчивости простого человека?..

Шкловский чувствует душу, не умещающуюся в границах тела. Душа подсказывает, как заваривать кофе, наполняющий радостью бытия; переносит цветы мальвы из сна к дачному забору; превращает в иллюзию тело, лишенное одежды; отправляет героя в Таиланд вслед за аурой экзотического слова; учит читать и дорисовывать линии судьбы на руках; строит дорогу к другому человеку через долгий взгляд.

Проза книги скупа на символические внутритекстовые связи и динамику драматичных движений. В ней, на первый взгляд, много необязательных слов, образов и деталей. Но считать их необязательными — то же, что задумываться о смысле существования травы и цветов в поле: нужно просто спокойно идти сквозь разноцветное марево и размышлять о тайнах душевных притяжений, сближений, расставаний.

«Доктор Крупов» — цикл художественных рефлексий если не о болезнях, то о задачах души. Большая часть рассказов в нем — о несостоявшемся. Один герой отказывается от встречи с девушкой, неожиданно для себя обнаруживая свое к ней охлаждение; другой обманывается насчет странного состояния своей жены, что очарована луной; третий осмысляет свою боязливую малость в слепоте птичьих пикирований; еще один томится по возможной встрече и перемене судьбы, которую, как ему кажется, он упустил.

Цикл «Притяжение» — проза больше психологическая, «Доктор Крупов» — метафизическая. «Луна» завораживает героиню до ведьмовского Маргаритиного состояния; «Голуби» оказываются почти зюскиндовскими проекциями человеческого страха; таинственный стук в гостиничную дверь пробуждает зияние тоски и порождает «синдром неизвестности»;  умерший сопутствует своему застенчивому другу в клубном поминальном загуле; камера печального фотографа высвечивает скрытую суть брачующихся; отчим звонит пасынку, чудесно угадывая его присутствие на своей даче и обнаруживая тем самым его экзистенциальную неопределенность.

Цикл «Локации» концентрируется не только на конкретных пространствах, где происходит действие, но и на узнаваемых исторических эпохах. Чифирь как символ яда государственной гордости добирается до смотрящего из окна сталинской высотки потомка гулаговских сидельцев. Упрямая еврейка сопротивляется волне вынужденной эмиграции. Мечта о домике в Дахау оказывается способом борьбы героя с человеческой забывчивостью. Герои этого цикла связаны с пространством, гармоничным для них и одновременно переживающим приход недоброй темноты, — например, в образе рваных сизых туч над дачными далями, туч, что напоминают клубы порохового дыма. При этом произведения «Локаций» не только об относительно отдаленном прошлом, но и о настоящем. Рассказ «Сапун-гора» пытается дать взвешенную оценку причинам и характеру событий 2014 года, «Культ белого цвета» без всякой взвешенности рисует эскапизм подмосковной коттеджной жизни 2022 года.

Завершающий книгу цикл «О писателях» — литературные психологические порт­реты И.Э. Бабеля, Ф.М. Достоевского и А.П. Чехова. Шкловский показывает писателей живыми, даже заземленными. У них есть некрасивые страсти, в их повседневности много житейского попечения. Но при этом они творцы, что создают новые художественные миры, извлекая их из своего малого и большого страдания. Достоевский и Чехов, выведенные в «Синдроме неизвестности», убедительны своей многослойностью и интересны приоткрыванием их писательской мастерской.

Три последних рассказа сборника — история Чехова, и, когда она завершается, представляешь, как бы она могла развиться в другом, более крупном жанре. Кстати, чеховская проза — один из камертонов этого сборника. Неслучайно на обложке книги — его фото, пусть и без головы. В рассказе «Мученики» герой, пришедший на нудистский пляж, достигая свободы, утрачивает тело; обложечный Чехов, творя новое и стремясь к неизреченному, теряет голову. Чехов без головы — это также зеркало, в которое может посмотреться автор и, может быть, читатель, чтобы увидеть там свое отражение.

«Синдром неизвестности» — книга, в которой нет покоя. Само название указывает на патологию. Пусть патология придуманная — это не отменяет ее реальности. Синдром неизвестности — это то, с чем живет каждый писатель, заглядывая в то, чего еще нет, но что должно появиться. То, с чем живет любой человек в переходную, переломную эпоху, не понимая всех причин и не угадывая всех последствий происходящего. Наконец, это то, что ощущают тонкие души, которым доступно проникновение в глубину человеческого сознания.

Леонид Дубаков

Публикация в рамках совместного проекта журнала
с Ассоциацией писателей и издателей России (АСПИР)