Просто люди и люди военные. Стихи. Максим Сергеев
Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
№ 10, 2024

№ 9, 2024

№ 8, 2024
№ 7, 2024

№ 6, 2024

№ 5, 2024
№ 4, 2024

№ 3, 2024

№ 2, 2024
№ 1, 2024

№ 12, 2023

№ 11, 2023

литературно-художественный и общественно-политический журнал
 


Об авторе | Максим Андреевич Сергеев (11.10.1985) — поэт, филолог. Окончил Екатеринбургский институт связи и филологический факультет Уральского федерального университета. Печатался в журналах «Звезда», «Север», «Урал». Автор нескольких книг стихотворений. Участник проектов АСПИР (2022–2024), фонда СЭИП. Дебют в «Знамени». Живет в Екатеринбурге.

Публикация в рамках совместного проекта журнала с Ассоциацией писателей и издателей России (АСПИР).



Максим Сергеев

Просто люди и люди военные

 

* * *

Каменный ветер с Урала

Этой весной молодою

Обской играет водою

Тёмной и жуткой. Начала

Ждёшь навигации летней,

Треска и гула моторов

Стареньких «Метеоров»,

Вести несущих с соседней

Скудно обжитой земли.

Ну, а пока корабли

Льдин уплывают и тонут,

Волны свинцовые стонут,

Волны сверкают вдали.


* * *

Тобол, и более не надо.

Ни суеты, ни пустоты

Душевной нет. Лишь рыбаки

На лодках проплывают иногда,

И мечется дородная вода,

На берега выбрасываясь. Небо

В воде тогда теряет чистоту.

Небось душа, привыкши к постоянству,

Вот так же неспокойна, если кто-то

Рассудку чувства выбирает. И,

Мой Бог, как хороша вода.

Тобол. Мне хорошо здесь. Если

Умру сейчас, не жалко умирать,

Оставшись здесь. И ветер ивы клонит,

И рябь воды, словно гранит. Вода

Молчит. То боль моя уходит,

То сердце новорожденно кричит.


* * *

В темноте, когда слышно лишь ЛЭП,

И вода черноокой реки, устремлённой к Амуру,

Тяжела и неспешна, как хлеб

Пориста, я увидел себя не собой и, заполнив цезуру

Запахом дыма и дров,

Улыбнулся, сбросил покров

Безразличия.


* * *

 

               Я работал на драге в посёлке Кытлым

                                                                    Б. Рыжий

 

Просто люди и люди военные.

Тишина, благодать и тоска гробовая.

В деревянной столовке тоску изливая

Вечерами за чаем, такие же бренные

Свои мысли, как всё рукотворное, гонишь по кругу.

Это тоже Кытлым, восемнадцатый год.

И работа моя в веках пропадёт,

Но останутся время и камни. И вьюгу

Из листьев хрустящих и жёлто-пустых,

Принимая как друга-сказителя, в горы сбегаешь

Каждый день. И в лесистых горах этих серых, седых

Тишину шерстяную оберегаешь.


* * *

Мальчика да ангелы смешат.

То — весна, то время голубое.

И, боясь спугнуть его собою,

Медленным мгновеньем дорожат

Тоже дети, ставшие детьми,

От усталости избавив лица,

Люди беззаботные, как птицы,

Птицы, наречённые людьми.


* * *

Не снег, а соль на бороде.

Топор замёрз в бадье широкой.

Зачем же смерти волоокой

Такие звёзды на воде?

Конец теплу. На снежном платье

Рябины — стайки воробьёв.

И тополь — старший из собратьев —

Вселенную обнять готов.

Мне в белом мире детство мнится,

Где мама с папой ростят сад.

Там в жимолости жили птицы,

И цвёл уральский виноград.


* * *

Я с оглядкой ращу сыновей,

Или сами они подрастают.

Их моё неуменье питает

Быть отцом. Ледяной суховей —

Затаённая нежность отца.

Так потомок туринских челдонов

Ты учил меня быть молодца

И в мозоли кровянить ладони.

Я учился и не понимал

Почему ты меня обнимал,

Только взглядом меня обнимал?

Словно лик на раскольной иконе.


* * *

Год прошёл. Пионы зацвели.

Небо и земля, как прежде, благодатны.

Редкие огни идут с земли,

К звёздам возвращаются обратно.

Шепчешь что-то, смотришь в небеса,

Имена созвездий вспоминая.

Холодает. Выпала роса,

Птица отзывается ночная.

Сад не спит, и ты, накинув плед,

Среди роз и зарослей малины

С тихой радостью гуляешь, Нина,

Впитывая запахи и свет.


* * *

Так много знакомых лиц по дороге в Москву.

Так мало — обратно.

Замоскворечье серо.

Основинка жёлтую теряет листву.

Возвращаться отрадно.


* * *

По запястью арбузный сок,

Красный веер и красные губы.

Целокупностью медные трубы,

Синей жилкою бьются в висок.

И напрасна тоски тишина,

Когда времени мера полна.


Shirshasana  (Стойка на голове в йоге)

 

Большего, но не больше,

Хочется, но нельзя.

Тело устало, Боже!

Выбранная стезя

Мышцами перевита.

Только не упади,

Маленькая харита

С родинкой на груди.

Перевернул картину,

И голова внизу,

Время прогнуло спину,

Ноги же на весу.

Женственность многолика.

Я же ни дать ни взять

Радостный, как калика,

Честно несу вериги,

Чтобы настало льзя.


* * *

Мальчик упал, а дедушка смотрит с улыбкой.

Мальчик встаёт, а дедушка горд и задумчив.

Лето проходит. Медовый намедни прошёл.

Яблочный вскоре.

А дальше — поближе к земле.

Сеять озимые. Слушать.

И хлеб прорастёт.

А собирать его будут другие.


* * *

Ангел ночных больниц. В каждой больнице свой

Лик у него живой, словно он кормит птиц.

Взглядом уставших дев он притупляет боль,

Он утишает гнев лучше, чем алкоголь.

Как тебя звать, сестра? Сдюжишь ли до утра?


* * *

Прощай, песок. И стой, холодный Рим,

Патриархальный, перенаселённый.

Я помню (мальчик самоуглублённый),

Что время открывается двоим

Особенно. Иная красота,

Что не измеришь живописью слова,

Ты, ноги подогнув у живота,

Была подобием огня живого.

Мир движется. И ртутные шары

Видений стали гроздьями агатов.

Когда с востока дождь придёт в Саратов,

То я грустить уехал в Таборы.


* * *

Откупался камнями от дев,

Самоцветные чувства дарил:

Родонит, изумруд и берилл.

Шлейфом слов, как стихи нараспев,

Камни красноречивей меня,

В них огонь, что нежнее огня.

Память тела и память души

Помещается, лишь покажи,

Прояви, и запомнят они.

Я частичку себя отдавал:

Хризолит, хризопраз и опал —

Дни утрат и счастливые дни.


* * *

Птица поёт: хуп-хуп, —  огненнокрылый одуд.

Слово, коснувшись губ, падает в воду

И по корням в тиши, по сердцевине древа

Тянется (не дыши), словно босая дева.

Поцеловать бы, но листья и лепесточки.

Лишь проросло зерно четырёхстопной строчки.


* * *

Открыть, вдохнуть, увидеть, сплоховать

И до весны остаться тосковать

На желудях кофейных и на грече.

Искать покой под вой в печной трубе,

Под треск поленьев, покорив в себе

Прямую речь, чтобы дождаться речи

Беззвучной, безначальной, слюдяной,

Живущей после, под-над тишиной

И в сумерки ложащейся на плечи.

Найти в себе, расшириться до дна,

Стремленье к звёздам, чтобы белизна

Ложилась кольцами на мой тулуп овечий.


* * *

Оркестр духовых инструментов:

Сопелки, рожки, жалейки,

Флейты, зурны, габоны

И другие, другие дудки.

Божьи дудки — одинокие,

Мало кем услышанные при жизни.

Зато посмертно — им ставят памятники,

В которых они не нуждаются,

Но о которых многие отчего-то мечтали,

И от этого ушли намного раньше срока.


* * *

Из дао в дао: раз, два, три —

Замёрзшая Исеть.

И рыбаки с тоской внутри

Сквозь капилляров сеть,

Как иглы, лечат тело льда

В излучинах реки,

Чтоб вышла чёрная вода.

Врачуют мужики.

И холод — верный спутник их,

И ветер — добрый щит

От мыслей матерно-плохих,

Что тишина трещит.

Я тоже стану рыбаком,

Другой будет река.

Чу! Колокол идёт по ком

Походкой языка?


* * *

Речной песок и раковины шум,

И волны подбираются к ногам,

Шлифуя камни, очищая ум,

Приносят клочья пены к берегам.

Шарташский зной, бульон, а не вода,

И гул в ушах становится сильней,

Когда во рту солёная руда

Железный привкус оставляет мне.

Из пены, камня, воздуха, паров,

Воспоминаний тихого огня

Рождается особенный покров,

Меняя мир и радуя меня.


* * *

По дороге за кладбище до моста,

Где неволится вызревшая вода,

Где кувшинки повылезли из воды,

Словно зверя неведомого следы,

Что повытоптал жёлтые там цветы.

Я сорвал тебе крайний цветок, гляди:

Прорастает он ниже твоей груди.

И тепло, что расходится, как волна,

Невесомо. И ластится тишина,

Когда птицею Бог говорит со мной

И в воде отражается ледяной.

 



Пользовательское соглашение  |   Политика конфиденциальности персональных данных

Условия покупки электронных версий журнала

info@znamlit.ru