НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Удержать песок времени

Дина Рубина. Не вычеркивай меня из списка… — М.: Эксмо, 2024.

В новую книгу Дины Рубиной, выделяющуюся по общему звучанию своей сдержанностью и несвойственной автору саднящей и даже безжалостной тоской, вошли две новые повести (о маме и папе) и горсть рассказов прошлых лет — о родственниках и даже о хвостатом друге — привычные, густые, театральные портреты бабки, тети, сестры, любимого пса. Здесь же неизменный спутник рассказов — мост между оставленной родиной и эмиграцией. Все сдобрено шутками, анекдотическими поворотами судьбы, приводящими рассказанное, подслушанное, выдуманное к жанру доброй, почти библейской притчи.

В новых текстах — повестях «Праздник, который…» и «Не вычеркивай меня из списка» — Рубина фокусирует взгляд на главных людях в своей жизни, и это делается не из желания описать витиеватую, полную захватывавших событий биографию родителей, каждого поодиночке, а потом и общую, свидетелем и активным участником которой стала она сама. Тут нет ни капли писательского азарта, нетерпения поделиться или свести счеты за нанесенные обиды. Эти тексты — прощание с родителями, растянутые проводы, попытка удержать в ладонях быстро утекающий песок времени. Разговор с отцом в иерусалимском ресторане за поеданием шашлыка, беседа ни о чем и о многом, сутулые плечи отца, садящегося в такси, его сверхспособность шутить, острить, воспринимать жизнь через призму юмора и парадокса, и если вдруг и эта встроенная функция будет отнята — наступит катастрофа, которая, кажется, страшнее смерти.

«Не вычеркивай меня из списка», — говорит Рубиной ее мама, заблудившаяся в непролазных джунглях деменции, где каждый просвет осмысленного ответа, взгляда, реакции — праздник души, утоление сердечной боли. Мама, всю жизнь проработавшая преподавателем истории, в центре реабилитации продолжает свою учитель­скую деятельность, но вместо нерадивых учеников на нее смотрят уже внимательные, завороженные актерским способом подачи материала, молчаливые (и не слишком) пациенты с разными степенями психических заболеваний. Вот где автору можно было бы развернуться, разделав каждого под орех, зацепившись за буйство характеров, череду склок, водопад фирменных, афористических словечек и формул. Но Рубина лишь свидетельствует. Синтаксис уподобляется дневниковому: короткие, рваные предложения, обрывающиеся на полуслове, отсутствие долгого, фирменного авторского дыхания и разгона. Встречи с больной мамой коротки, строго регламентированы, а с приходом пандемии закрыты непроницаемой маской и отдалены на безопасную дистанцию, не сравнимую с тем расстоянием, которое выстроила сама жизнь между мамой и дочерью, такими родными, но ставшими друг другу совершенно чужими людьми, «неужели это ты, мама?».

«Не вычеркивай меня из списка. Дай же поставить точку в нужном месте! Не испорть мне выход. Не затягивай и не комкай реплик. Я так люблю значительный финал», — просит автор уже у Бога, отпустив родителей и обнаружив себя отныне бесповоротно взрослой, но такой по-детски уязвимой, не знающей, что же там, за тем поворотом, неужели это…

Нет, нет, нет.

Денис Сорокотягин