NOMENCLATURA

Об авторе | Геннадий Кацов — поэт, прозаик, эссеист. Постоянный автор «Знамени». Предыдущая публикация в журнале — «Коллективное бессознательное русской поэзии XXI века. В юбилейном году поэта Владимира Гандельсмана» (№ 12, 2023).

Геннадий Кацов

«будто будда будто будда...»

К 75-летию Андрея Монастырского

«Международный Психоаналитический Журнал»: У меня есть вопрос про некоторые ключевые элементы Ваших объектов и акций <…>. Например, как раз про веревку <…> — она же появляется и во многих объектах: связанные туфли, обмотанные таблички…

Андрей Монастырский: Я начинал как поэт, но в поэзии для меня всегда был важен не смысл, а мелос, звук, — точнее, голос. Но как изобразить длительность голоса? Как линию. А веревка — это
и есть объемная линия. Веревка, линия, голос — этот ряд меня всегда интересовал.

«МПЖ»: Веревка как голос?

А.М.: Да. А можно и так: веревка — это голос Цветаевой^1.

Яна Сидоркина: Если бы у вас была возможность переиздать старую книгу, которую сейчас нигде невозможно найти, что бы
вы выбрали?

Андрей Монастырский: Зайцев А.И. Грибные комары рода Sciophila

Meig. (Diptera, Mycetophilidae) Голарктики. М.: Наука, 1982².

В преамбуле к одному из интервью с Андреем Монастырским о нем сказано без пафоса и от души: «…икона и топор московского концептуализма, живой классик современного искусства, поэт, автор романа “Каширское шоссе”, написанного после лечения в психиатрической клинике, ютубер, а также исполнитель песен собственного сочинения…»³.

Трудно, казалось бы, не согласиться с такой иерархической ценностной шкалой, на которой «поэт» занимает второе-третье место: Монастырский-акционист и его концептуальная группа «Коллективные действия» («КД») стали в 1970–1980-х значимым историческим событием неофициальной культуры СССР, не менее ярким, чем работы Ильи Кабакова и Эрика Булатова, тексты Всеволода Некрасова, Д.А. Пригова, Льва Рубинштейна и Владимира Сорокина.

как шар все боле разрастаясь

и застя бесконечну даль

мой ум — видений белых стая

во красно-черную стендаль⁴

При этом с поэзией Монастырский в 1970-е годы расстался — и акционист в дальнейшем заслонил поэта. Лев Рубинштейн вспоминал: «Примерно к этому времени он очень демонстративно и сознательно перестал быть поэтом и стал художником. Это был его выбор, его важное решение»⁵.

Могу предположить, что список в современной русской поэзии, назовем его интернационально «имени Артюра Рембо», может быть как угодно широк. Однако, говоря о поэте Монастырском, не могу уйти от сравнения с другим выдающимся поэтом — Станиславом Красовицким, в конце 1960-х разорвавшим с поэзией, причем в буквальном смысле: порвал и сжег все написанное. Поэт и переводчик, Красовицкий становится священником неканонической РПЦЗ(В), а летом 2019 года — Каллиником (Сарандопулосом), архиепископом Церкви Истинно-Православных христиан Эллады.

Неисповедимы, независимо от конфессии, пути Господни! Андрей Мона­стырский вспоминает середину 1970-х: «Лично меня спасли даосские и будди­ст­ские мыслеформы. Если бы их не было, дело кончилось бы полным сумасшествием. Никакая рефлексия не была бы возможна»⁶.

где нашей юности пруды?

где океан за ними?

где озаренья? где блуды?

Где анус Пазолини?

Вот этот жук — он был Ли Бо

А этот — был Ван Вэем

средь насекомых и грибов

приятный ветер веет

Если Красовицкий поставил на поэзии крест, то «патриарх московского концептуализма»⁷ Монастырский подошел к перемене, к переходу от поэтического искусства к инсталляционно-акционному, как к гексаграмме, в которой преобразования в триграммах дополняют надежную начальную основу: «Лично я придумывал акции как стихи. Я ведь начинал как поэт и считаю и акции поэтическими произведениями по типу древнекитайских стихов. А наши тома “Поездок за город” — это литература, большой роман-травелог»⁸.

Хоть приводи это высказывание как иллюстрацию к представлению о ризоме в «номадологическом проекте» Делеза и Гваттари, утверждавших, что ризома — это то, что должно противостоять неизменным линейным структурам (как бытия, так и мышления), которые, по их мнению, типичны для классической европейской культуры.

Не дрожи так, речка

мы тебя обойдем

в полосатых мундирах

со сталью в руках

задевая затопленный город

родными плечами.

В этом плане Монастырский нетипичен: можно выйти из поэзии, но она от тебя не уйдет, став акционизмом и томами описаний «поэтической деятельно­сти» группы «КД». В отличие от русских поэтов XIX века (как называл их Эзра Паунд, «the nineteenth-century “Rooshians”») да и подавляющей части ХХ века, когда поэт в России был больше, чем поэт, но все еще не созрел до нирваны перформансиста и/или пустоты акциониста. В этом становлении/развитии вполне допустимо считать промежуточной стадией уход из поэтического текста в песенное высказывание и театрализацию, как это было у Галича и Высоцкого.

С другой стороны, о Монастырском-поэте не давали забывать все последние десятилетия: в 2003 году он становится лауреатом престижной премии Андрея Белого — не за выдающиеся достижения в концептуальном искусстве, а в номинации «За заслуги в литературе».

* * *

Не на что рассчитывать.

Это хорошо.

Знаешь, впрочем, плохо —

потерял мундштук,

вечером, в речушку

уронил с мостков

черный, эбонитовый

на меня похож.

После же феноменального признания в актуальной мировой культуре (в 2011 году Монастырский представляет РФ в Российском павильоне на Венецианской биеннале современного искусства), в 2017 году состоялся «уникальный поэтический вечер китайского поэта Ян Ляня (1955) и российского поэта Андрея Монастырского (1949)» в Государственном музее А.С. Пушкина⁹. Встреча прошла в рамках Х Международного фестиваля «Биеннале поэтов в Москве», посвященного в том году поэтической культуре Китая.

* * *

Белый снег

сквозь кустарник

достаточно места

дойти до горы

но небо темнеет

и времени нет

придется вернуться

на несколько лет.

К сожалению, я нигде не нашел видеозаписи этого вечера. Было бы любопытно увидеть и услышать перекличку одного из самых титулованных современных китайских поэтов так называемой «туманной школы» с одной из самых эмблематичных фигур «русского романтического концептуализма» (по определению философа Бориса Гройса). В том, что эта встреча была неслучайной и перекличка предполагаема, можно не сомневаться. В модернистской традиции отталкиваясь от текстов Цюй Юаня (XVII век) в своей поэтике, Ян Лянь говорит о существовании в нас пустоты: «Каждый чувствует внутри черную дыру»¹⁰.

* * *

                                 Н.С.П.

Впереди вороний крик.

Здравствуй, друг.

Это парк или болото?

Ты оттуда? Я туда.

Впереди тупик, блевота.

Вавилонские ворота

и библейская вода.

О пустоте, категории в его стихотворениях и акциях смыслообразующей, немало написано и Монастырским: «…Я всегда имею в виду не бытовую пустоту, а шунью мадхьямики в буддийском учении о пустоте: иллюзорность всего, что наполняет вечное и бесконечное пространство, его пустоту, как и иллюзорность всех наших (и не наших) мыслей, которые наполняют бесконечный и вечный ум (сознание). На этих всегда появляющихся и исчезающих, как поток сновидений, «наполнителях» строится иллюзорность наших “я”»¹¹.

После этой цитаты мне вспомнилась монография 1982 года Алисы Стоун Нахимовски «Смех в пустоте: введение в творчество Даниила Хармса и Александра Введенского» (к слову отмечу, что известный роман Пелевина «Чапаев и Пустота» никак не коррелирует с проблематикой настоящего эссе вообще). Предполагаю, перекличка с обэриутами — тема отдельного исследования: время, его текучесть и мерцание, пространственно-духовные пустоты-пустыни-полости-дыры являются очевидной доминантой у Введенского.

Вероятно, поэтические практики Ян Ляня и Андрея Монастырского сходятся в одном и том же, только пустота у них разная по колориту: черная, покрытая китайскими иероглифами, и буддийская пустота кириллицей, как онтологическое (весьма туманное для европейского критически чистого разума) выражение видения вещей в их истинной сущности — скорей всего, белесого цвета. Равно как и опустошающий туман, перекликающийся с названием китайской поэтической школы, к которой принадлежит Ян Лянь.

Остается добавить то, что из года в год не уставали декларировать «КД»: «Если вам кажется, что вы что-нибудь понимаете, есть все основания в этом сомневаться», — и уже затем перейти непосредственно к чтению поэтического письма Андрея Монастырского, которое изначально, еще в серии начала 1970-х, было заявлено как «Элементарная поэзия».

двух стеклянных медвежат

пьяница-фонтан

а там дальше — воздух сжат

и еще вон там...

Интересно проследить, как в различных публикациях и интервью Монастырский проводит связь между широко заявленным объектом своего творчества и собственно биографией вплоть до метрики о рождении. Понятно, что для байопика такая информация бесценна, и у меня нет причин ей не доверять: «…Смешно, тот аэродром с бараком, где мы жили, располагался на территории бывшего монастыря, место называлось Луостари — монастырь в переводе с финского, я это узнал только в 2000-х годах. Моя настоящая фамилия Сумнин, а псевдоним мне придумал приятель в 8-м или 9-м классе. Я тогда и не знал, что Луостари — монастырь. Мать и отец тоже не знали. На фотографиях 1950-х годов рукой матери написано “Луостари”, но она не знала, что это такое»¹².

Итак, псевдоним, который красноречиво подчеркивает монашество; место рождения, с которым тоже не промахнулись — и десятилетиями вынашиваемые мысли о продуктивном потенциале пустоты; мистифицированные стихо­творения, предназначенные, как считает автор, «не столько для чтения, сколько для бытия»; аскетичные акции «КД».

Все это — на фоне точно названных мировых образцов: эстетические принципы в музыке «Новой венской школы» (композиторы Шенберг, Веберн, Берг) и эталонное произведение Кейджа «4’33”»; минимализм нью-йоркской изо­бразительной школы  1960-х (не без базисного влияния Пикассо, Дюшана, Моранди) плюс идеи московских концептуалистов, прежде всего Ильи Кабакова. Добавим к этому прочитанную в ранней юности «Критику чистого разума», нередко поминаемую Монастырским особо; и экзистенциальное погружение в дзен-буддизм на протяжении всей сознательной (и подсознательной) жизни.

Неудивительно, что поэт и художник, чье имя, как в древнекитайской традиции, было исправлено (с Сумнина на Монастырского) с той же, видимо, философской целью — все очистить и вернуть незамутненное-первичное-пустое, отмечает: «На филфаке в МГУ я учился уже позже, с 1974-го по 1980-й. Но я всегда чувствовал себя именно поэтом и занимался поэзией. И к концептуализму я пришел именно из поэзии, то есть через формализацию и исследование текстов. Я как бы перешел в графику текста, а потом в визуальные и событийные слои. <…> и русский авангард, и московский концептуализм вышли не из традиции древнеримских зрелищ, а скорее из иконописи. Продолжили линию духовно-сакрального. То есть это “монастырские” дела — ведь вся серьезная культура и философия Европы вышла из монастырей»¹³.

Важно отметить, что пустота и в стихах Монастырского, и в акционизме «КД» — мировозренческая установка, подготовка к мистическому откровению; идеальный образец единства формы и содержания; все то, что не имеет отношения к чистому отрицанию «ничто».

В последнем случае речь может идти лишь о непредставимом, ведь «ничто» с его отрицанием как сущности, так и бытия не существует и является примером фантома речи: «ничто» удерживается только в языке, ибо, в отличие от «пустоты», «ничто» отсутствует в природе, не-бывает.

Тот самый, почти уникальный случай, когда язык рождает смыслы, не имеющие реальных знаков, симулякры в чистом виде (как я уже отмечал, цитируя Жана Бодрийяра в эссе об Олеге Чухонцеве¹⁴: «…Симулякр — это вовсе не то, что скрывает собой истину, — это истина, скрывающая, что ее нет. Симулякр есть истина»). Неслучайно Д.А. Пригов настаивал, что искусство Монастырского занимается «предпоследними истинами».

С другой стороны, имеющая свои параметры пустота Монастырского находится в иной плоскости, нежели та сущность, о которой с привычным для него сарказмом пишет Станислав Ежи Лец в переводе Иосифа Бродского: «Есть в нем огромная пустота, до краев заполненная эрудицией». Если в таком контексте все же определять пустоту, то в исследовательских практиках Монастырского она иллюзорна и «до краев заполнена» созерцанием — сродни так называемому «корпускулярно-волновому дуализму» в квантовой механике; вроде двуликой квантовой частицы, где она то есть, то ее нет: она и частица, и волна одновременно. По типу монады у Лейбница, которая проявляет себя в неких сферах, но при этом физически в них отсутствует.

оно не подвержено сомнению

и все ему подвластно

бессознательно

и бесчувственно

в силу своего несуществования

оно никогда не прекращается

нет неизвестности

все очевидно

и не нуждается в доказательстве

ничего не найдено

но не требует

никаких поисков

Во время выездных акций «КД» в Киевогорском поле (Рогачевское шоссе, Московская область) в 1970–1980-е годы, пустота пребывала на огромном свободном от лесопосадок пространстве не только топографически, ей соответствовали и тишина, окружающая место действия, и почти ритуальное молчание ее участников, нередко находившихся в состоянии томительной неопределенно­сти по отношению к происходившему¹⁵.

В поэтических текстах Монастырского также очевиден расчет на созерцательность, возможность стороннего немотствующего наблюдения за речевыми конструкциями, конечная цель которых: «…любой знак, любой символ, любое достижение чего-то, обладание чем-то предметным, формальным — это ложная вещь. Ее нужно уничтожить, через пустоту. Приведение к пустоте застывшей формы, которая не дает дышать, существовать, двигаться в пространстве. Редукция к пустоте каждого символа»¹⁶.

На вопрос о сквозной теме в его творчестве Андрей Монастырский отвечает: «Пустота в буддийском смысле»¹⁷, — и в этом исключительность его нарратива в русской поэзии, который по аналогии с «экзистенциальными практиками» (так художник называет свои работы, избегая слова «искусство»), следовало бы называть «тантрийскими песняпеснями».

…мы от старости очнемся

путь — будильника трезвон

и поэта с черной челкой

вновь откроет горизонт

будто будда будто будда

штукатурка юных губ

рыбка прыгает из пруда

прямо в суп

Здесь логично привести еще одно качественное определение по отношению к поэтике Монастырского: «Пустое!» Все прочее, кроме дзен-пути, по которому поэт идет к достижению/описанию пустоты и особого экзистенциального созерцания/озарения — пустое, то есть то, что не заслуживает внимания и не имеет значения, что есть вздор и пустяки. С этим связано публично высказываемое нежелание вносить политические и социальные мотивы как в тексты, так и в акции; уход от актуальной проблематики, от любого рода агитации и пропаганды.

Очевидное расхождение с тем, что создавали соратники-концептуалисты Д.А. Пригов и Лев Рубинштейн. Совершенно не представить у Монастырского такой, допустим, приговский текст, из его канонических: «Не хочет Рейган нас кормить / Ну что же, сам и просчитается / Ведь это там у них считается, / Что надо кушать, чтобы жить // А нам не нужен хлеб его / Мы будем жить своей идеею / Он вдруг спохватится: А где они? — / А мы уж в сердце у него».

этот стих — аэропорт

(не сергей есенин)

улетели мухи в Word

облачком весенним

их интенция проста

чистый формализм:

улететь за край листа

в концептуализм!

Абстракции Монастырского иные, векторно противоположные тем, как их описывает Д.А. Пригов. Для иллюзорности не только содержания, но и самого текста Монастырским найдены приемы, связанные с практикой «вопрошания» в дзен-буддизме, когда возникают лакуны в повествовательной ткани стихотворения/коллективного действия. Один из таких методов можно сравнить с написанием картины, когда художник на полотне игнорирует ее визуально-смысловую часть, при этом значимости рамы, периферии зрительского внимания отдано буквально все.

* * *

Пушкин читает свое стихотворение

«Безумных лет угасшее веселье».

Его слушают женщины: Голицына Е.Д.,

Одинцова М.А., Нарышкина У.В. и мужчины:

Жуковский В.А., Вяземский П.А., Илличевский М.А.

Во время чтения все присутствующие

молчат.

Такая расфокусированная оптика, безусловно, отдает созерцанию ведущую роль. И весь концепт посвящен уходу от диктата логического содержания, центрального «единственно верного» образа и клишированных персонажей, идеологии прочтения с понятной целью осмысления прочитанного: все, что есть-пребудет в этих сообщениях, — пустота в центре и, не без претензии на нее, опустение по краям.

* * *

Тютчев читает свое стихотворение

«Элизиум теней». Он читает его низким

голосом, интонации его мрачны.

Затем он читает еще несколько

стихотворений до одиннадцати часов вечера.

Чтение происходит в конце декабря, и

гости разъезжаются по домам в теплых шубах.

На самом деле, это непривычная в русской эстетике конструкция построения текстов, что Монастырский объяснил в своем минималистском духе: «Произведение искусства не обязательно строится по принципу дорожного знака»¹⁸.

* * *

В гостиной Жуковский читает нескольким

старичкам свою «Светлану».

Дверь в спальню приоткрыта, там кто-то

возится и пыхтит. Слышно, как рвется шелк.

Старички вздрагивают и краснеют.

В биологии это называется «инвазионный вид»: биологический вид специально или непреднамеренно вносится в естественную среду обитания и начинает угрожать всему биологическому многообразию в этих краях. Пустота как повод для многостороннего созерцания демонстрирует такую философско-литературную инвазию у Монастырского, поскольку все остальное — «пустое», суета сует, продуцирование фейков и симулякров. Жизнь, погруженная в смыслы и в их поиск — полное разочарований путешествие в иллюзорное, мимолетное, эфемерное.

* * *

В гостиной Сапгир читает Холину свое

стихотворение «Я — Адонис, вот мой пенис».

Дверь в спальню приоткрыта, там кто-то

возится и пыхтит. Слышно, как рвется шелк.

Холин вздрагивает и краснеет.

Эта примечательная серия коротких новелл «Я слышу звуки» написана в 1970-х. Постмодернистский пастиш по отношению к известной серии исторических рассказов Хармса очевиден, при том, что его скоморошество/карнавальность растворяются в созерцательных, преследующих задачу дзен-буддистской расфокусированности текстах Монастырского. Имена живых и умерших классиков несут в них минимальную нагрузку, ложным образом обращают на себя внимание, оставляя на этом месте фабульную, буффонадную дыру, сюжетную пустоту, при которой повествование теряет смысл в обрамляющих место действия малозначимых деталях.

Здесь, скорей, акцент с осуществленного текста переходит на субъект чтения — на читателя, медитирующего на фразах, предложениях, абзацах с отрешенностью дзен-буддистского монастырского монаха.

Надо сказать, что тексты, настроенные и заряженные схожим образом, Монастырский чувствует на расстоянии. 12 октября 1986 года, на легендарном открытии московского Клуба «Поэзия», я был среди двенадцати выступавших и читал со сцены несколько глав из моей космогонической поэмы, примерно в то время сочиненной. В ней все было описательной частью, состоявшей из массы существительных при минимуме глаголов и отсутствии, практически, прилагательных: гигантские справочные списки в состоянии аннигиляции по отношению друг к другу.

В известной записке поэта и литкритика Кирилла Владимировича Ковальджи об этом вечере мое выступление вполне ожидаемо было названо затянутым и скучным (рядом, к примеру, с Арабовым, Ниной Искренко и Иртеньевым), как-то так, сейчас точно не вспомню. Какова же была моя радость, когда через несколько дней Д.А. Пригов передал мне, что моя поэма очень понравилась сидевшему в зале Андрею Монастырскому. С другой стороны, а кому бы еще другому?!

Сегодня я только и хотел бы писать такие отрешенные тексты, посвященные вопросам, выходящим за пределы физического мира с его войнами и мирами и возвращающими родной астрал в поле авторского зрения. Не получается, особенно после 24 февраля 2022 года. Не знаю, как в наши дни, но Монастырский принятое много лет назад нежелание тратить время и силы на социополитический контекст объясняет не только решением чисто экспериментальных задач («Наши перформансы — это своего рода исследовательская работа с сознанием, направленная на то, чтобы сделать его пустым. Каждая акция должна очищать сознание от символизма»¹⁹), но и отрицательным опытом в собственной биографии.

Не все хотят и готовы быть героями, равно как и путь дао не для всех: «…в 67-м году принимал участие во второй демонстрации на Пушкинской площади по поводу “Процесса Четырех”. В общем, с Буковским я держал плакат. Нас там было человек пятнадцать, и мы простояли минуты две. Мне тогда еще не было восемнадцати лет. И пятого апреля ко мне с обыском приехала команда: четыре ГБ-шника, прокурор в синем мундире и т.д. До сих пор сохранился протокол обыска. (Смеется). Мы жили вшестером в двухкомнатной хрущовке. Поскольку не было кровати, я спал на раскладушке. Вдруг сквозь сон слышу, как кто-то говорит: “Вы — Андрей Викторович Сумнин?” Открываю глаза, а передо мной на стуле сидит странный человек в синем мундире с золотыми пуговицами! (Смеется). Очень долго фомкой вскрывали половицы, искали. Потом везли на двух черных “Волгах”, я сидел сзади в одной из машин между двумя КГБ-шниками, но привезли не на “Лубянку”, а на “Новокузнецкую”, туда, где прокуратура. Причем, как ни странно, обращались довольно вежливо, “на вы”: — Поскольку вам нет восемнадцати, мы вас посадить не можем, но вы никогда не поступите в институт, будете персоной нон-грата. <…> Надо сказать, этот опыт мне сильно ударил по голове: я тогда испугался страшно и перестал этим заниматься...»²⁰.

Для тех, кто знаком с деятельностью «КД», звучит неубедительно, ведь известная акция в Киевогорском поле, с кумачовым плакатом и надписью белыми буквами: «Я ни на что не жалуюсь и мне все нравится, несмотря на то, что я здесь никогда не был и не знаю ничего об этих местах» — в застойные брежневские времена не выглядела нейтральной по отношению к идеологии СССР. Не явное диссидентство, но и не безоговорочное приятие с послушанием.

Выгребет ветер

Надейся, что выгребет ветер

И вытерпит мир:

Ибо гроб вымеряли на совесть

И мы вымирали не зря.

Возникает вопрос: насколько мы все это время говорим исключительно о философии, эстетике, поэтике, культуре и не входим в область психологии, даже терапии? Как бы аполитично ни выглядели акции «КД» и поэзия Монастырского, картина Кабакова «Расписание выноса мусорного ведра» в коммунальной квартире или «Норма» Сорокина²¹, индифферентным этот дискурс не выглядит. Он неизменно представляется реакцией на происходящее — не идеологической, но эстетической; не пропагандистской, но в известной степени дискредитационной.

Как сказано в статье Игоря Гулина, «деятельность Монастырского — нечто вроде мистической терапии»²². Этого нельзя исключать, ведь в закрытых обществах «…человек оказывается фрустрированным не в сексуальном, а в экзистенциальном смысле. Сегодня он меньше страдает от чувства неполноценно­сти, чем от ощущения бессмысленности»²³.

Казалось бы, уводящие в глубину бессознательного темы могут при определенных условиях давать терапевтический эффект. На это указывал создатель логотерапии, австрийский философ и невролог Виктор Франкл. Методика аутогенной тренировки, разработанная Франклом, узником концлагеря, позволяла человеку в условиях полной несвободы мысленно удалять себя от места пребывания, дистанцироваться от окружающих страданий.

* * *

Девушка с черепаховой заколкой

умерла на рассвете зимой.

Что можно еще об этом сказать?

Ведь не бесконечно же поле белого снега,

временно безнадежен дом

и оставлены вещи.

Но не хочется говорить о жизни,

о неотвратимой весне.

На менее катастрофическом уровне Франкл предлагал решение проблемы так называемого «воскресного невроза», который характеризуется подавленным состоянием и ощущением пустоты, часто испытываемым по окончании трудовой недели. Франкл отмечал, что такое состояние происходит из-за так называемого экзистенциального вакуума, который характеризуется ощущением скуки, апатии и пустоты. Человек при этом ощущает сомнение, потерю цели и смысла деятельности.

Именно в наше время глобальных корпораций и войн созерцание этой пустоты, вхождение в контакт со своим духовным бессознательным (по методу Сократа, который, как известно, «знает, что ничего не знает», то есть приходит к пустоте в итоге) может помочь современному человеку, как ни странно, бороться с состоянием смыслоутраты. Удивительным образом отправившийся за пустотой еще в начале 1970-х и ушедший в сферу абсолютного искусства Андрей Монастырский сегодня — все такой же актуальный поэт и художник. Остается его точно прочесть и хотя бы однажды увидеть в коллективном действии — и будем жить долго.

1  Андрей Монастырский: между словом и объектом. Интервью. Художник и психоаналитик: беседа. МПЖ, 2019. URL https://lacan.moscow/2019/11/27/andrey_monastyrskiy_ interview/

2  Я. Сидоркина, М. Крамар.  «Я всегда действую на краю самого себя»: интервью с Андреем Монастырским. URL: https://gorky.media/context/ya-vsegda-dejstvuyu-na-krayu-samogo-sebya-intervyu-s-andreem-monastyrskim/

3  Там же.

4 В дальнейшем в этом эссе приводятся тексты А. Монастырского, цитируемые по различным интернет-ресурсам.

5 Тамара Ляленкова. Благодаря кому состоялось время. В эфире радио «Свобода» Лев Рубинштейн рассказывает об Андрее Монастырском. 22 октября 2009 года. URL https://www.svoboda.org/a/1857996.html .

6 «Наша цель — пребывание на пустой полосе между искусством и жизнью». Интервью. «Нож». URL https://knife.media/feature/conceptual-art/monastyrsky/

7 Там же. «Нож». URL https://knife.media/feature/conceptual-art/monastyrsky/

8  А. Дудакова-Кашуро. Андрей Монастырский: «Я придумывал акции как стихи». Интервью. The Art Newspaper Russia, #106, 15 ноября 2022 года. URL https://www.theartnews paper.ru/posts/20221115-nmnk/

9  Программа Х Международного фестиваля. URL http://www.pushkinmuseum.ru/?q=event/x-mezhdunarodnyy-festival-biennale-poetov-v-moskve

10 Ян Лянь. Черная дыра внутри. О взрывной энергии вопросов и мыслительной поэзии Цюй Юаня. «Независимая газета». 9 марта 2022 года.

11 А. Дудакова-Кашуро, Андрей Монастырский: «Я придумывал акции как стихи». Интервью. The Art Newspaper Russia, #106, 15 ноября 2022 года. URL https://www.theartnewspaper.ru/posts/20221115-nmnk/

12 Я. Сидоркина, М. Крамар.  «Я всегда действую на краю самого себя»: интервью с Андреем Монастырским. URL: https://gorky.media/context/ya-vsegda-dejstvuyu-na-krayu-samogo-sebya-intervyu-s-andreem-monastyrskim/

13 Ю. Лебедева, Андрей Монастырский: «Произведение искусства не обязательно строится по принципу дорожного знака». Интервью. Портал «Артгид». URL https://artguide.com/posts/293

14 «То ли сердце стучит, то ли ветер горчит, то ли в воздухе пахнет войной». О поэтике Олега Чухонцева в мире симулякров. Портал «Дискурс». Март 2024. URL https://discours.io/articles/culture/oleg-chukhontsev-poetics

15 «… жизнь «КД» и Монастырского в искусстве можно описать как максимально незрелищную, следующую принципу модернистского гения Миса ван дер Роэ “less is more”, “меньше — это больше”». В. Дьяконов. Жизнь и смыслы. Ретроспектива Андрея Монастырского в Московском музее современного искусства. Коммерсант. 26 ноября 2010.

URL https://www.kommersant.ru/doc/1545452

16 Андрей Монастырский. Интервью. Расшифровка А. Гусевой. ММоМА. Февраль 2011 года. URL https://contemporaries.mmoma.ru/personality.php?id=30

17 Там же.

18 Ю. Лебедева, Андрей Монастырский: «Произведение искусства не обязательно строится по принципу дорожного знака». Интервью. Портал «Артгид». URL https://artguide.com/posts/293

19 Проект openmindedpeople, 2016. URL  https://oppeople.ru/portraits/53

20 Там же.

21 Кстати, в 1985 году именно в исполнении Андрея Монастырского я слушал главы из романа «Норма» в одном из московских неофициальных салонов — в квартире поэта Михаила Бараша, поскольку Сорокин в те годы сильно заикался и литературные чтения проходили при участии автора, но читали за него близкие ему литераторы.

22 Игорь Гулин о выставке Андрея Монастырского в ММСИ. Инсталляция вопроса. «Коммерсантъ», 19 ноября 2010. URL https://www.kommersant.ru/doc/1536256

23 Франкл В. Теория и терапия неврозов. — СПб.: Речь, 2001. С. 9.