ЖУРНАЛЬНАЯ РОССИЯ

Сергей Чупринин

Ничей современник

К своей предыстории в «Нашем современнике» обращаются редко. Да, собственно говоря, и незачем.

Альманах, в 1933 году придуманный, как многое тогда, Горьким под пафосным названием «Год… такой-то от Октябрьской революции», оказался если не мертворожденным, то смирным и уже поэтому полузаметным. Удачи, конечно, случались — «Колхида» и еще две повести Константина Паустовского, «Педагогическая поэма» Антона Макаренко, нашумевший в свое время роман «Я люблю» Александра Авдеенко… Однако ни боевитости, ни своего лица альманах не приобрел, начальственной ласки и начальственной таски, соответственно, не удостоился, так что и его погружение в анабиоз в 1939 году, и его воскрешение в 1948-м прошли бесследно, и разве лишь историки литературы помнят, что здесь появились «Среди лесов» Владимира Тендрякова (1953), «В Снегирях» Григория Бакланова (1955), очерки и рассказы других недавних фронтовиков.

В дни Оттепели альманах переназвали «Нашим современником», превратили сначала в ежеквартальный, затем в ежемесячный журнал, бесцветного Виктора Полторацкого (1956–1958) на посту главного редактора сменили на Бориса Зубавина (1958–1968), столь же, впрочем, бесцветного, а страницы запестрели никак не согласующимися друг с другом именами — от Эммануила Казакевича и Юрия Нагибина до Владимира Солоухина и только-только начинавшего свой путь Василия Белова.

Дули, впрочем, как и прежде, на воду. Вот уже на излете зубавинского правления записывает в дневник Всеволод Иванов, член редколлегии: «Заседание в альманахе “Н. С.” <“Наш современник”>. Секр<етарь>. Секр редакции, мотивируя то, что не напечатали очерки Солоухина, сказал, что редакция убоялась печатать, т. к. сам автор “распространял слухи”, что его очерки “мрачные”. — К. Львова жаловалась, что плохие статьи на ее роман “организовали” евреи; говорила завуалированно, конечно. — А когда кто-то предложил напечатать статью об очерках К. Паустовского, редактор воскликнул:

— Паустовский еще не признал своих ошибок, а мы будем печатать о нем статью!»¹

С таким отсутствием позиции выбиться в первый разряд, разумеется, никак не удавалось, тираж держался на скромной по тем временам отметке 60 тысяч экземпляров, и в коридорах власти стали поговаривать, что «Наш современник» надо бы закрыть: «малюсенький журналишко до сих пор ничем себя не проявил ни с точки зрения политики, ни с точки зрения литературы»².

Могли бы, наверное, и закрыть, но положение спас Леонид Соболев — ему, руководившему тогда Союзом писателей РСФСР, остро требовался свой журнал, который противостоял бы либеральному, а попросту говоря, еврейскому засилью в «Литературной газете», «Новом мире», «Юности» и даже в «Знамени».

Выбор пал на Сергея Викулова — русский, фронтовик, коммунист, в недавнем прошлом провинциал, вологжанин, только что прошедший школу (и проверку!) в должности заместителя главного редактора славянофильствующей «Молодой гвардии».

И Викулов развернулся, набрав команду единомышленников, «одержимую, — как он вспоминает, — целью: пробуждать в народе национальное сознание, угнетенное тяжелым прессом “пролетарского интернационализма”, а через него — и патриотизм (причем не только советский, как требовали от нас идеологи партии), воспитывать в русских чувство человеческого достоинства, готовность немедленно дать сдачу тем, кто это достоинство унизит или оскорбит»³.

Что же касается журнальной программы, то и она определилась сразу — «окликнуть провинциальную Россию»⁴. И первой стратегической удачей стало появление в редакции мало пока известного иркутянина Валентина Распутина — началось с дежурной повести о строительстве Усть-Илимской ГЭС «Нечаянные хлопоты», написанной совместно с Вячеславом Шугаевым (1969, № 5), продолжилось совсем другими повестями «Последний срок» (1970, № 7–8), «Живи и помни» (1974, № 10–11), «Прощание с Матерой» (1976, № 10–11). А массовый читательский успех обрушился на журнал с публикацией трогательной повести воронежского прозаика Гавриила Троепольского «Белый Бим Черное ухо» (1971, № 1–2).

Эта повесть вышла с посвящением Александру Твардовскому. Однако он в 1970-м от «Нового мира» был уже отставлен, в декабре того же года удалили Анатолия Никонова из «Молодой гвардии» — и в «Наш современник» неслиянными потоками хлынули их авторы — идеологи-«молодогвардейцы» и прозаики-«новомирцы», вплоть до Василия Шукшина (1971, № 9)⁵, Владимира Тендрякова с «Тремя мешками сорной пшеницы» (1973, № 2) и — вы не поверите — Фазиля Искандера с повестью «Морской скорпион» (1976, № 7–8). Не было бы, словом, своего счастья, так несчастье других помогло.

Наиболее горячие головы тогда даже говорили, что «Наш современник» наследует журналу Твардовского, на что Викулов, уже прощаясь с жизнью, решительно заявил: «“НС” знамени “Нового мира” не подхватывал и делать этого не собирался. И если бы даже кто-то попытался вложить его в наши руки, мы бы не взяли его. У “НС” было свое знамя, притом совсем другого цвета»⁶.

Однако авторский прибыток был столь значительным, что тираж стал расти, дойдя от 103 тысяч в 1971 году до — на пике — 480 тысяч в 1990-м. А публикации Белова, Распутина, Шукшина, Виктора Астафьева, Сергея Залыгина, Евгения Носова, Виктора Лихоносова сложились в то, что называют «деревенской прозой» и что, вместе с вершинными рассказами Юрия Казакова «Свечечка» (1974, № 6) и «Во сне ты горько плакал» (1977, № 7), стало, собственно, главным, если не единственным, как полагают многие, «патентом на благородство» этого журнала.

Страна тогда потихоньку обуржуазивалась, очень по-советски, конечно, но обуржуазивалась, и намеченный деревенской прозой крен в сторону праотече­ских ценностей и патриархальных устоев, плач о судьбе уходящей под воду крестьянской Атлантиды, жесткая критика городского мещанства и накопительства были поначалу на ура встречены не всею, конечно, но заметной частью интеллигентского сословия. Да и власть к этому крену относилась, скажем так, сни­сходительно: и цензура не так уж распоясывалась, и хвалебным статьям не было счету, и награды родины одна за другою начинали деревенщикам идти.

Неприятности, разумеется, случались, как без них. Но настоящий гром грянул лишь тогда, когда Валентин Пикуль принес в «Наш современник» четыре года кочевавший по редакциям и издательствам объемистый роман «Нечистая сила» об антихристе Григории Распутине и его (будто бы) жидомасонском окружении, сыгравших (будто бы) роковую роль в крушении вековечной империи.

В «Нашем современнике» за роман схватились сразу же, хотя и с опаской. Непомерно обширную рукопись урезали, изъяв самые опасные места, дали ей новое название «У последней черты» — и отправили в печать. Только тут, уже после выхода в свет первой части романа, то ли цензура спохватилась, то ли читатели на Старой площади и на улице Воровского были зорки, но скандал докатился до Суслова, и за оставшиеся главы взялись уже как следует.

Полетело тридцать тысяч курьеров с докладными записками, зашумели заседания и большого, и малого писательских секретариатов, совещания в ЦК: мол, «роман вызвал озабоченность читателей и литературной общественно­сти», и это нетерпимо, ибо «говоря о сионистском влиянии на правящую верхушку буржуазно-помещичьей России, автор нарочито обостряет ситуацию, допускает в ряде случаев отступления от принципов классового анализа, что может лишь осложнить работу по разоблачению происков сионизма»⁷.

Ужасное слово «антисемитизм» вслух не произносилось, но оно угадывалось, поэтому всерьез советовали даже прервать публикацию. Однако было сочтено, что это вызовет еще больший ажиотаж, и за дело взялись сами цекисты. «Мы, — рассказывает Наиль Биккенин, заведовавший тогда в отделе пропаганды ЦК журнальным сектором, — внесли предложения по редактированию романа за счет сокращения общеполитических мест (изложены они были, мягко говоря, с исторической точки зрения весьма нестрого) и ряда натуралистиче­ских сцен. Предложено было снять утверждения о жидомасонском заговоре при Дворе, о сионистском окружении Ленина». Викулов, разумеется, сопротивлялся, «однако сделанные предложения не принять не мог»⁸.

Так что роман, пусть оскопленный, вышел в четырех номерах (1979, № 4–7). Критике, сделав исключение для единственной ворчливо занудной рецензии И. Пушкаревой в еженедельнике «Литературная Россия» (27 июля), велено было молчать. Но сарафанное радио не заглушить, и — еще раз процитируем Викулова — «в редакции не умолкал телефон: “Нельзя ли приобрести номера с романом Пикуля?” А вскоре нам стало известно, что четыре книги “Нашего современника” с Пикулем на черном рынке продаются по 25 рублей за каждую (при фактической стоимости 50 коп.). И все равно спрос не уменьшается. И тогда в продаже появились ксерокопии и даже фотокопии романа»⁹.

Правда, к журналу уже навсегда прикрепилась репутация антисемитского и едва не фашистского издания, и Юрий Нагибин со скандалом вышел из его редколлегии. Даже в среде вменяемых почвенников и то возникли нестроения. «Вчера, — писал Валентин Курбатов Виктору Астафьеву, — закончил чтение пикулевского “Распутина” и со злостью думаю, что журнал очень замарал себя этой публикацией, потому что такой “распутинской” литературы в России еще не видели и в самые немые и постыдные времена. И русское слово никогда не было в таком небрежении, и уж, конечно, русская история еще не выставлялась на такой позор. Теперь уж и в уборных как будто опрятнее пишут». И «сам» Суслов, обойдясь, впрочем, без конкретики, на одном из Всесоюзных совещаний идеологических работников в Кремле произнес что-то невнятное, но легко, впрочем, расшифровываемое: «Встречаются в иных произведениях и внеисторические, искаженные представления о прошлом, странные пристрастия к фигурам исторических авантюристов, поверхностные суждения о современности».

Ожидаемых репрессий по отношению как к автору романа, так и к его публикаторам тем не менее не последовало, и это означало, что руки у «современниковцев» развязаны. Можно было в пух и прах разнести «Литературную газету» и журнал «Юность» за потачки мировой (конечно же, масонской) закулисе, а «малышовую» литературу обвинить в идеологической слепоте, назвав сказочного Чебурашку «космополитом», как это сделал Николай Машовец в памфлете «Тревожность очевидного» (1980, № 6). Можно на многие и многие номера разверстывать «Лад» Василия Белова (1979, № 10, 12; 1980, № 3; 1981, № 5–7) и «Память» Владимира Чивилихина (1980, № 8–12; 1983, № 5–6, 10–11), прочитываемые как хвала и слава досоветской истории России и досоветскому образу жизни.

Конечно, цензура и тут не дремала, выкусывая из этих, да и других текстов самые рискованные пассажи, но в печать ведь все-таки пропускала. И, конечно, в газетах, в журналах споры вокруг заметных публикаций в «Нашем современнике» разгорались нешуточные, однако власть и тут в них не вмешивалась. Срываясь лишь тогда, когда авторы — и то, как правило, критики, публицисты, а не прозаики — переходили, на ее взгляд, красную линию.

Выразительна история с романом Михаила Алексеева «Драчуны», где впервые в подцензурной советской литературе рассказывалось, в частности, о голоде в Поволжье, вызванном варварской коллективизацией.

Роман шел к печати трудно, но все-таки вышел (1981, № 6–7, 9), был встречен одобрительными откликами, и автор, один из секретарей Союза писателей, главный редактор журнала «Москва», уже, как он вспоминает, готовился к награждению Ленинской премией. Напрасно, впрочем, так как через год Михаил Лобанов напечатал в журнале «Волга» статью «Освобождение» (1982, № 10), и там все то, что было утоплено в художественной плоти романа, оказалось переведенным на язык прямой публицистики.

И вот это было абсолютно нетерпимо, так что по распоряжению будто бы лично товарища Андропова автора вредоносной статьи на какое-то время лишили доступа к печатному станку, а Николая Палькина, редактора «Волги», уволили. Зато не тронули ни Викулова, ни самого Алексеева, что многое говорит о нравах и обычаях времен зрелого («перезревшего», как тогда шутили) социализма.

Однако вернемся к 1981 году, когда непосредственно за алексеевскими «Драчунами» в редакцию принес повесть в письмах «Сороковой день» Владимир Крупин, «новомирский» в недавнем прошлом автор. Викулова она то ли испугала, то ли просто не понравилась, однако его первый заместитель Юрий Селезнев тайно отправил рукопись Василию Белову и Валентину Распутину, и те оценили повесть очень высоко, даже будто бы пригрозили выходом из редколлегии в случае, если «Сороковой день» не будет напечатан.

Так ли, не так ли, но главный редактор, как он сам вспоминает, ушел в отпуск, а повесть появилась в одиннадцатом номере рядышком с программной статьей «И назовет меня всяк сущий в ней язык» Вадима Кожинова, ставшего к этому времени ведущим идеологом журнала.

По отдельности они, возможно, и не наделали бы шума, но это соседство и в ЦК, и в Союзе писателей было расценено как концентрированное выражение журнальной позиции — если не впрямую антисоветской, то, мягко говоря, изобилующей рядом «идейных просчетов и ошибок». Так что сверху приказ разобраться последовал сразу, и уже в декабре, как сказано в записке ЦК о заседании секретариата правления СП РСФСР, «видные писатели Ю. Бондарев, Е. Исаев, П. Проскурин, Е. Носов, Н. Доризо оценили публикацию повести “Сороковой день” В. Крупина, статьи В. Кожинова “И назовет меня всяк сущий в ней язык” серьезной ошибкой редакции». Проштрафившегося Селезнева распорядились «освободить от занимаемой должности», а Викулову рекомендовали «повысить ответственность сотрудников редакции за идейно-художественное качество публикуемых материалов».

И жизнь журнала пошла дальше — вплоть до самого начала перестройки, когда в майском номере за 1986 год в большую подборку рассказов Виктора Астафьева не был включен (впрочем, с купюрами) рассказ «Ловля пескарей в Грузии», который не только в закавказской республике, но многими и в Москве был прочтен как ксенофобский, оскорбительный для всего грузинского народа. Что в редакцию, что в инстанции полетели негодующие письма, а уже через месяц скандал выплеснулся в публичное пространство последнего по счету съезда писателей СССР, где Гавриил Троепольский (по поручению, как рассказывают, Егора Лигачева) от имени русских писателей и редакции «Нашего современника» принес извинения грузинским товарищам, а Викулову пришлось отдать распоряжение о публикации в ближайшем же номере коллективного «Письма писателей Грузии»¹⁰.

Перестройка между тем разворачивалась, цензурные тиски нехотя разжимались, и «горячая магма арестованных в разные годы рукописей, смешавшись с книгами русской эмиграции, а позже — диссидентов, выплеснулась из кратера этого вулкана и поползла на ошарашенного читателя»¹¹. В этой магме каждый журнал выбирал свое, годное на роль манифеста, и «Наш современник» выбрал тоже — скандально антисемитскую и антилиберальную «Русофобию» Игоря Шафаревича (1989, № 6, 11). У «демократов», как тогда называли сторонников обновления жизни в стране, эта публикация вызвала возмущение, а у их противников, конечно же, ликование, и «Наш современник» стал однозначно восприниматься как ведущий орган сил, которые чуть позже составят «красно-коричневый» электорат.

Одна беда: осенью того же 1989-го Сергей Викулов, отбыв главным редактором 21 год, подал в отставку. Вернее, его принудили к этому свои же, но более молодые, рвущиеся к власти «заединщики» по Союзу писателей РСФСР, на одном из пленумов запретившие кому бы то ни было руководить их республиканскими журналами дольше десяти лет.

Так Михаила Алексеева, просидевшего тоже 21 год, сменил в «Москве» Владимир Крупин, а в «Наш современник» на добрые 33 года пришел Станислав Куняев, начавший с того, что на лицевой стороне журнальной обложки разместил изображение памятника Минину и Пожарскому как символ сопротивления оккупационному режиму сперва Горбачева, затем Ельцина, а редколлегию обновил за счет идеологически близких и, что особенно важно, неукротимо активных Вадима Кожинова, Игоря Шафаревича, Юрия Кузнецова, Владимира Бондаренко и Александра Проханова.

Не обошлось, правда, и без потерь. Из редколлегии тихо вышел миролюбивый курянин Евгений Носов. И совсем не тихо «Наш современник» покинул Юрий Бондарев в знак протеста против того, что Куняев первый номер 1990 года открыл солженицынским «Октябрем Шестнадцатого». Но совсем обидным для нового главного редактора и губительным для журнала стало заявление Виктора Астафьева о том, что он из редколлегии «Нашего современника» перебирается к Залыгину, в редколлегию «Нового мира».

Конечно, строптивец, человек болезненного самолюбия и взрывного темперамента, Виктор Петрович и раньше фордыбачил. Например, — вспоминает еще Викулов, — с треском хлопнул дверью, после того как в журнал не взяли рассказ его жены Марии Семеновны Корякиной и рекомендованные им рукописи трех молодых уральских авторов, а из его собственной книги «Зрячий посох» о покойном критике Александре Макарове согласились опубликовать лишь одну четверть¹². Вот и Куняев, рассказывая в очерке «И пропал казак…» о своем конфликте с «самым, — по его оценке, — значительным писателем» России, тоже начинает с перечисления астафьевских фобий и детских травм, но потом — поэта далеко заводит речь! — жестко заключает: «Увенчанный всеми мыслимыми орденами и премиями, трех- и четырехтомниками, баснословными гонорарами и обкомовскими квартирами, “кавалер Гертруды” Виктор Петрович» стал «постепенно разыгрывать еврейско-демократическую карту», чтобы уже от новой власти по-прежнему «получать ордена, премии и прочие льготы, к которым он так привык».

Комментарии здесь излишни. Лучше вспомнить слова, которыми Астафьев, по куняевским же воспоминаниям, простился со «своим» до этого журналом: «Я все время мягко и прямо говорю “Нашему современнику”: ребята, не делайте из второй половины журнала подворотню...».

В этих словах много правды. Державшийся по преимуществу на прозе (помимо уже упоминавшихся деревенщиков, стоило бы назвать Константина Воробьева, Георгия Семенова, Андрея Скалона, иных многих), журнал при Куняеве стал в первую голову публицистическим, то есть драчливым. И время было горячим, располагавшим прежде всего к прямой речи. И потери первых имен в автор­ском составе оказались невосполнимыми. И оставшиеся с «Нашим современником» писатели будто обменяли незаурядный художнический потенциал на проповедническую страстность, поэтому — приведем один лишь пример — вряд ли кто будет спорить, что распутинские «Пожар» (1985, № 7) и «Дочь Ивана, мать Ивана» (2003, № 11) по своему литературному достоинству заметно уступают его же повестям 1970-х годов.

Сказались, наконец, и задиристый нрав главного редактора, его полемиче­ская активность и готовность с поводом или без повода вызывать огонь на себя и свой журнал. Поэтому если кого и перепечатывали в «Нашем современнике», то Константина Леонтьева, Ивана Ильина, Ивана Солоневича, еще при жизни с гордостью носивших титул реакционеров и консерваторов. Если кого и ценили, кого охотно выпускали на арену идеологических распрей, то все тех же Игоря Шафаревича, Дмитрия Жукова, Вадима Кожинова, прибавив к ним Татьяну Глушкову, Ксению Мяло, Ирину Стрелкову, Михаила Антонова, Владимира Бондаренко, Юрия Бородая, Аполлона Кузьмина, Олега Михайлова, Сергея Небольсина, Олега Платонова, Карема Раша, Анатолия Салуцкого, да мало ли кого еще.

Век у литературы и уж тем более у публицистики ближнего боя обыкновенно недолог, так что в новых поколениях читателей большинство имен этих воителей, скорее всего, уже никто не вспомнит. Но в лихие 1990-е они звучали — простите эту остроту — как колокол на башне вечевой, созывая единомышленников под свои хоругви и создавая тот диковинно гибридный мировоззренческий комплекс, который можно определить как коммуно-национализм. Где Ленин (в скобочках Бланк), безусловно, враг народа, зато Сталин — вождь и учитель, наследующий Сергию Радонежскому и Серафиму Саровскому. И где комиссары, чекисты и наркомы с еврейскими корнями — вне всякого сомнения, агенты мировой закулисы, но социализм, выстроенный под их попечительством, едва ли не рай земной.

«В условиях нараставшей дезорганизации общественной жизни, — размышлял Куняев, — мы, русские, своей коммунистической партии, видимо, создать не успеем. История не даст нам для этого времени. Идея социализма на ближайшее время, по крайней мере, скомпрометирована антисоветской частью самой партийной верхушки. Инициативу можно перехватить, лишь опираясь на то, что условно называется “национальным самосознанием”. Путь опасный, ибо он тоже на первом этапе разрушителен для многонационального государства. Однако другого пути нет…».

Вот они уже тогда и начали толковать — о ничтожности импортированных из-за границы прав личности в сравнении с интересами державы, об имперскости как о решающем векторе отечественной истории, о развале СССР как о крупнейшей геополитической катастрофе XX века и о том, наконец, что Россия исстари была и навсегда останется осажденной крепостью¹³, на которую извне покушаются трансатлантисты и которую изнутри подтачивает коварная «пятая колонна».

В 1990-е, когда государство, по розановскому слову, из литературы ушло, этот строй мысли выглядел оппозиционным, хотя и не наказуемым. Но в 2000-е он стал распространяться — сначала незаметно, как торфяной пожар, но постепенно вырываясь уже и в публичную плоскость.

Удивительно ли, что слова об оккупационной власти из лексикона авторов «Нашего современника» как-то сами собою ушли, «Дневник современника», который на протяжении многих лет вел заместитель главного редактора Александр Казинцев, от резкой полемики с «супостатами» сдвинулся к историософ­ским рассуждениям, а редакция журнала, в отличие от «Молодой гвардии», закосневшей в своей ненависти ко всем на свете, стала двигаться к своему — пусть не полному, но все-таки — врастанию в общее журнальное пространство. Вытребовала себе, например, такую же, как у других ежемесячников, государственную поддержку, стала участвовать в проведении филатовских Форумов молодых писателей, а с годами — в акциях Ассоциации союзов писателей и издателей России.

Заработанная в последней четверти ХХ столетия репутацияу «Нашего современника», впрочем, и в новом веке осталась: ни в корпоративный «Журнальный зал» его не приглашают, ни заметными премиями его авторов не одаривают, ни критики в других журналах на его публикации не обращают внимания. Утверждают: мол, не на что, и действительно, за немногими исключениями, проза и в особенности поэзия журнала в последние десятилетия кажется, мягко говоря, инерционной по своей проблематике и по своей поэтике.

Как что-то архаичное, отставшее от движения времени, воспринимаются и полемические эскапады журнальных авторов, прежде всего, самого Станислава Куняева. Он то в памфлете «Шляхта и мы» (2002, № 5) попытается устроить жестокую выволочку полякам как историческим недругам России, то, разверстав на многие-многие номера свою мемуарную книгу «Поэзия. Судьба. Россия», пустится в утомительное выяснение отношений со своими закоренелыми врагами и былыми друзьями, тоже успевшими стать врагами.

Течение времени, однако, немилосердно и к таким воякам, так что в преддверии своего 90-летия Станислав Юрьевич передал бразды правления в журнале сыну Сергею Станиславовичу и его жене Карине Сейдаметовой, назначенной (или назначившей себя) первым заместителем главного редактора.

И процесс пошел. Уже с августа 2023 года «Наш современник», ранее с вызовом величавший себя «журналом писателей России», стал скромно именоваться просто «литературным журналом». С обложки сняли фирменное изображение памятника Минину и Пожарскому. Старый сайт удалили, убрав из свободного доступа весь архив журнала времен Куняева-старшего и начиная теперь свое летоисчисление все с того же августа. И если полутора годами раньше начало специальной военной операции было «всецело» поддержано публикацией коллективного писательского письма президенту (2022, № 3), то теперь из версток очередных номеров «стали изыматься материалы, в которых речь шла о современных политических событиях» — и прежде всего о ходе СВО. По отношению же к тем сотрудникам редакции, кто попытался сопротивляться нововведениям, приняли кадровые решения: ведавший критикой Андрей Тимофеев был уволен, а с Александром Сегенем, многие годы руководившим в журнале отделом прозы, контракт с 1 января 2024 года уже не продлили.

Понятно, что Сегень, заподозрив, что «журнал станет антипатриотиче­ским», «оппозиционным правительству России», тут же (20 января) напечатал в «Литературной газете» пламенный памфлет «Король Лир» о том, как почуявшие волю сын и невестка распорядились наследством «дедушки» Куняева. От обновленного «Нашего современника» решительно отмежевались Александр Проханов¹⁴, Владимир Крупин¹⁵, Андрей Воронцов¹⁶, некоторые другие ранее постоянные «вкладчики» журнала. А секретариат правления Союза писателей России задался тревожными вопросами, почему теперь к их мнению никто в редакции больше не прислушивается и куда начал «дрейфовать» этот «некогда патриотический» журнал¹⁷.

Конечно, писательскому начальству с Комсомольского проспекта хотелось бы власть употребить. Но увы — «журнал с декабря 1994 года является частным (учредители С. Куняев, С. Куняев, И. Переверзин)», и «юридически Союз писателей России не вправе вмешиваться в редакционную политику частного издания»¹⁸.

Поэтому новые руководители «Нашего современника» в февральском номере 2024 года на все это громокипение ответили лишь подборкой писатель­ских откликов, адресованных, что характерно, непосредственно Карине Сейдаметовой и поддерживающих ее реформаторские начинания — прежде всего за то, что из журнала был наконец-то изгнан «пенсионерский дух» и «среди авторов появилось очень много людей, не входящих в группу 60+», а также за то, что журнал больше «не соревнуется в поддержке правящей партии и ее геополитики», поэтому «чем меньше публикаций не примиряющих, а разделяющих народы, тем чище будет репутация издания в истории».

Что станется с «Нашим современником» дальше? Выработает ли он собственную незаемную позицию, подтвердит ли ее заметными публикациями или окажется столь же бесцветным и межеумочным, как альманах «Год… такой-то», с которого эта история, собственно, начиналась?

Бог весть…

1 Иванов Вс. Дневники. — М.: ИМЛИ РАН; Наследие, 2003. — С. 403. — Запись от 14 января 1958 года.

2 Викулов С. На русском направлении: Записки главного редактора «Нашего современника» (1970–1980 гг.). — М.: Медсервис, 2002. — С. 31. Если же вернуться к словам о тираже, то, — напоминает Викулов, — перед его приходом журнал «подписчиков имел всего 11 тысяч (и то в основном за счет библиотек), весь остальной тираж его распространялся в розницу, через киоски “Союзпечати”» (там же, с. 30).

3  Там же. — С. 68. «В редакции царил истинно русский дух, — подтверждает “для политеса” сохраненный Викуловым в редколлегии Юрий Нагибин. — “Здесь русский дух, здесь Русью пахнет”, — это о “Нашем сотрапезнике”. (Так он назвал наш журнал — насмешливо, презрительно — за ненавистный, видимо, ему “русский дух”)» (там же, с. 53).

4  Там же. — С. 33.

5  Как напоминает Викулов, «следующая публикация — и опять весьма значительная — состоялась через год. Радуясь так удачно начавшемуся сотрудничеству, я предложил ему войти в состав редколлегии журнала. Он принял предложение. В следующем, 1973 году в апрельской книге журнала появилась его киноповесть “Калина красная”. А еще через полтора года, в номере десятом за 1974 год, — пьеса-сказка “До третьих петухов”, ставшая, по моему мнению, вершиной его писательского успеха» (там же, с. 211).

6 Там же. — С. 68.

7 Аппарат ЦК КПСС и культура. 1979–1984. Документы. — М.: РОССПЭН, 2019. — С. 117, 118.

8 Биккенин Н. Как это было на самом деле: сцены общественной и частной жизни. — М.: Academia, 2003. — С. 179–180.

9 Викулов С. На русском направлении. — С. 91.

10 «Предал редактор журнальчика своего автора и члена редколлегии, отряхнулся и живет себе дальше, следует намеченной столбовой дорогой русского патриота и защитника русского народа», — съязвил не простивший обиду до самой смерти Астафьев, а старика Троепольского назвал «испытанным в деле доносчиком» (Астафьев В. Собрание сочинений в 15 томах. — Красноярск: Офсет, 1998. — Т. 13. С. 298).

11 Викулов С. На русском направлении. — С. 99.

12 См. там же. — С. 125–126.

13 «И снился мне кондовый сон России, / Что мы живем на острове одни. / Души иной не занесут стихии, / Однообразно пролетают дни. / Качнет потомок буйной головою, / Подымет очи — дерево растет! / Чтоб не мешало, выдернет с горою, / За море кинет — и опять уснет», — метафорически передал это умонастроение Юрий Кузнецов, ставший на все эти годы главным поэтом «Нашего современника».

14 Он успел, однако же, напечатать в «Нашем современнике» роман «Лунатик» (2023, № 9–11).

15 Последняя публикация в журнале — повесть «Ловцы человеков» (2023, № 9).

16 Последняя публикация в журнале — очерк «Не все мы умрем…» (2023, № 11).

17 См.: https://denliteraturi.ru/article/7968.

18 Там же.