|
Об авторе | Шевкет Кешфидинов (1991 г.р.) — художник, прозаик, критик. Главный редактор сетевого издания «Культурная Хроника». Публиковался в журналах «Знамя», «Юность», «Звезда», «Аврора», «Урал» и др. Автор, участник и куратор международных художественных проектов. Автор книг: «Любовь. Ненависть. Деньги» (2013), «Очень избранные сочинения» (2017), «Interview: искусство, творчество, судьба» (2020), «Эмиль Амит на фоне XX века» (2023), «Каленым железом» (2024).
От автора | 18 мая 2024 года исполнится 80 лет со дня выселения крымских татар из Крыма.
Шевкет Кешфидинов
Разговор
быль
1944 год
Раннее, дождливое утро. Пятачок перед зданием школы. Оглушенная толпа. Понурые старики. Женщины, прижимающие плачущих малышей. Подростки с оскаленными ртами. Майский ветер с разных концов села доносил беспокойный лай собак, трепал за плечи солдат с автоматами, хлопал незапертыми калитками.
— Что нас ждет, Таир?
Много-много лет назад он слышал этот голос последний раз. Зоре — его любовь, его душа. Словно и не разлучались. Все такая же красавица. Пусть из-под наспех повязанного платка выбивались седые пряди. Пусть появились морщины вокруг глаз, но все такая же красавица.
Что привело ее сюда?
Таир посмотрел на свои руки и отвернулся, притворился, что не узнал.
1903 год
Таир припустился бегом. Опаздывал. Не по своей вине.
Поскользнувшись, упал, оцарапал руку о мелкие камни, но не заметил кровь.
Только в деревне отгремела свадьба двоюродного брата Таира, как из самого Карасубазара, города, что стоял на черной реке, нагрянули знакомцы жениха. Это была удалая ватага городских парней, каждую минуту готовая к веселью, словесной перепалке, а то и драке. Больше всех чесал языком их заводила: косоглазый великан. Почему-то чаще остальных его злые стрелы метили в насупленного девятнадцатилетнего Таира.
На дворе накрывали стол. Из колодца доставали плотно закупоренные бутыли с бузой, настоянной на отборном пшене. Соседские дети помогали разводить костер, мужчины резали барашка, женщины с песнями раскатывали тесто. Между делом выяснилось, что косоглазому когда-то нравилась Зоре. Таир лишь повел плечами. Ну и что? Теперь Зоре — его. Месяц как засватали. Не успел, ищи другую.
Забросив работу во фруктовых садах и в табачных полях, кутили четыре дня. То и дело с треском взлетали пробки, чтобы пенящаяся буза могла разлиться по стаканам, пока произносился очередной тост за счастье молодых. Как двоюродный брат, заикающийся толстяк, умудрился найти таких шумных и нахальных друзей? Его мать с укоризной качала головой. Законы гостеприимства незыблемы, но не пора ли дорогим гостям и честь знать? На счастье, пестрая ватага вскоре сама объявила, что засиделась. Они уже давно были готовы ехать дальше. Вот только их главный тянул и тянул с отъездом…
За окном закричала горлица.
Как всегда, перед встречей с Зоре кровь Таира горела. Родные не уставали удивляться. Пока гордый, суровый Таир не встретил ту, кого захотел привести в дом женой, он почти никогда не терял самообладания. Пробегая мельницу, по дороге к месту свидания он встретил косоглазого. Тот был сам не свой, выглядел чуть ли не напуганным. Таир едва заметно кивнул и побежал дальше. Его ждала невеста. Зоре — его любовь, его желание, его сила. Его душа.
Девушка сидела, прислонившись к дереву. На радостное гиканье Таира не откликнулась. Он невольно замедлил шаг. Сначала увидел ее светлый головной платок в примятой траве. Потом разглядел ее разорванное на плече платье. Зоре неотрывно смотрела на алые ягоды шиповника в руках. Глаза ее были сухие. Она казалась спокойной. Безучастной.
Содеялось непоправимое.
Вершины гор процарапали облака, и темной головы Зоре достиг золотой нож, пущенный солнцем.
У Таира дергались губы. Во рту пекло, словно он съел на спор несколько стручков самого острого перца. Он навис над Зоре, взял ее за подбородок и грубо повернул к себе. Что хотел услышать? Ведь обо всем догадался сам. «Это сделал косоглазый? Он? Будь он проклят! А ты? Как ты могла?»
Таир терял голову. «Аллах! За что? За что?» Он хотел бежать в дом двоюродного брата, где в сарае хранился новый топор. Его никто не остановил бы. Он должен. Кровь смывалась кровью. И будь что будет.
— Пощади… Таир. Ведь все наши поймут. — Разорванный ворот платья оголил красивую, такую желанную грудь Зоре. — Я позор до конца дней не смою.
Зоре держала жениха обеими руками. И умоляла. И плакала, и кричала. И шепотом говорила о любви к нему. До Таира почти перестал доноситься голос невесты. Он предвидел, что дальше для них дороги нет. Когда Зоре начала целовать его ладони, вырвался и пошел в другую от дома сторону, туда, где бежал самый чистый в округе родник.
Вскоре деревня Албат узнала небывалое, свадьба немого Таира и Зоре расстроилась. Не успели люди как должно обсудить новость, стало известно, что Зоре уезжает в город — Карасубазар. Старики цокали языками, молодежь судачила. Таир тоже решился уехать. Его тетка, так и не узнав правды, рыдала, провожая любимого племянника. Умный, серьезный мальчик ее младшей, так рано ушедшей сестры отправлялся помощником к чабану. Они с мужем помогли бы ему с учебой где-нибудь в древнем Бахчисарае или незамерзающем Севастополе. Надеялись, что он выбьется в люди, несмотря на свою немоту, а тут — пастух. Вай-вай…
Таир почти не наведывался в Албат. Работал, пас овец, избегал людей. Не женился. Зато узнал, что Зоре вышла замуж за косоглазого. И, кажется, у них была большая семья. Думая об этом, Таир видел перед глазами пляшущие красные ягоды шиповника.
О том, что мир сотрясала война, предпочитал не знать, о том, что где-то там, в большом северном городе, грянула революция, не догадывался. Только страшный голод заставил Таира прислушаться к происходящему. Все чаще молва доносила вести о смерти знакомых и близких. Не стало дяди, не стало двоюродного брата, за ним ушла его молодая жена. Когда-то они сокрушались, что Аллах послал им только одного сына. В наступившие черные дни тетка, упористая, как бычья кожа, осознала, что всеведущий Аллах пожалел их. От голода дети умирали первыми. Сама она цеплялась за жизнь изо всех сил. Не о себе думала — внучка берегла. Когда поняла, что подошел ее час, нашла Таира и сумела вернуть его в Албат. «Мы с мужем тебя воспитали, долг платежом красен».
Здесь многое изменилось, разве что родник оставался прежним. Голод выкосил почти всю деревню. Предположить, что Бога нет, Таир не мог. Но, видя, как мрет в округе все живое, начинал думать, что Бог от них отвернулся. За какие грехи такое наказание? Столько лет они уповали на Его милость, а теперь?.. «Ты есть. Это без сомнения. Но почему мы решили, что Ты справедлив? Почему мы решили, что Ты есть свет?»
Таир вырастил наследника двоюродного брата как родного сына. Родители по традиции нарекли мальчика в честь деда — Арсланом, что означает «лев». Этот щуплый ребенок никогда не был львом. Тощий, дрожащий ягненок. Таир по-своему любил его. Не спрашивал строго за шалости, караулил ночами, изгоняя из его тела лихорадку, учил с ним уроки, когда мальчик пошел в школу.
Как ни старалась родня женить Таира, у них ничего не вышло. Ни одной женщине не позволил он переступить порог дома, который предназначался Зоре.
Когда пришла следующая война, Арслан собрался на фронт. Из-за слабого здоровья не взяли, тогда одним из первых он ушел в партизаны. Не отсидеться, как многие делали, а встать на защиту. Таир не отговаривал, знал, так надо. Его львенок только на вид тщедушный, духа ему было не занимать. Таир вшил молитвы в тканевый треугольник и, робея, повесил на шею Арслана.
«Ты уж береги его».
По старой привычке Таир пришел к роднику. Его со всех сторон окружили деревья, полуобнаженные осенью. Как чудесно кипел блеск воды! От красоты вокруг захватывало дух. Здесь нашла весть, что крикливому фюреру не удалось в один прием взять Акъяр, так Таир привык называть Севастополь. Героический город держался. Фрицы завязли и возникшую паузу использовали для борьбы с партизанами. В первый тотальный прочес леса Арслана поймали и казнили.
Не помогли молитвы.
«Где же твой свет? Где?»
Таир, забыв о своей немоте, хотел кричать так, чтобы услышали в Акъяре, в том самом, что не сдавался врагу, но гордость не позволила. Он не один в эти черные дни потерял родного человека.
«Почему? Почему так?»
Из-за гор послышался гул моторов. Задрав голову, Таир следил за тем, как по небу скользил фашистский патруль из трех бомбардировщиков. Железный строй самолетов снизился. Их рев перешел в громоподобный грохот. Таир знал, что в тени дубов его не заметят, но, если и заметят, больше это не имело значения.
С того дня он потерял счет времени. Месяц за месяцем он приходил к роднику и все искал ответы на вопросы, что не давали ему покоя. С постылого неба лились серость и слякоть. И не было ответов.
Наконец, Таир понял, что Тому, в небе, все равно.
Смеркалось. Таир выпрямился и заставил себя пойти домой.
На соседней улице яростно спорили румынские солдаты. В деревне ходили слухи, что их скоро погонят, вот они и бесились. Проходящий мимо староста, увидев степенного Таира, прежде угрожающе заругался бы, а сейчас тихо поздоровался. С недавних пор он искал пути, как ему к партизанам примкнуть, и почему-то думал, что немой Таир ему в этом поможет. Понапрасну он так думал.
Дома Таир побрился. Привел в порядок комнаты. Снял со стены и убрал в сундук Коран.
«Любовь забрал. Семью забрал. Сына забрал. Чем еще Ты захочешь испытать меня?»
* * *
В грязном вагоне воняло сыростью и мышами. Народ в ужасе молчал. Не верили, что происходящее правда. Неужели такое возможно? Всю деревню собрали под утро. Обвинили в предательстве. Погрузили в машины, привезли на станцию Сюрень, что между Севастополем и Бахчисараем.
Как только солдат с красной звездочкой на пилотке захлопнул дверь телячьего вагона, куда их загнали, люди обезумели. Долго плакали, затем кое-как разместились на грязном полу. Стали думать, как обустроиться. Обеспамятевшие старики предложить ничего не могли. Дело сдвинулось благодаря женским рукам. В углу установили ведро. Вскоре и без того в вонючем, непроветриваемом вагоне повис запах мочи и испражнений. Хорошо, нашлась тряпка, которая помогала соблюсти хоть какие-то приличия.
Последние дни Таир маялся животом. Как скрыть недомогание в забитом вагоне? Когда случилась первая остановка, Таир не решился выйти. Вагон был без ступеней, он боялся, что просто не сможет взобраться назад. Оставалось крепиться, но, сколько ни стыдись, природа возьмет свое.
Таир поправил тряпку и присел на ведро. Тут поезд тряхнуло. Таир упал и опрокинул содержимое ведра. Он лежал, а из-под него медленно растекалась вонючая жижа. К нему с тряпками бросились женщины. Он отмахнулся и с трудом поднялся сам. Дети, зажав носы, захихикали. Развеселились и взрослые, но старались смеяться в кулак, зная гордый нрав старика Таира.
Он оглядел народ в темном вагоне. Снова осмотрел себя. Бросил взгляд в потолок. И расхохотался. Таир смеялся так долго, так громко, что люди забеспокоились.
— Позволь помочь тебе.
Зоре… Его любовь, его сила, его душа.
На ее лице не было и тени брезгливости. Как сумела, она вытерла его чабанский халат. Уложив на пол, протянула ему свою подушку. Гладя убеленную голову Таира, старая женщина чувствовала, каким горячим становился его лоб. Она тихо рассказала, что в Карасубазаре ее очень скоро нашел Ахтем, так звали косоглазого великана. Он корил себя за содеянное. Сильно корил. Он позвал ее замуж. Она согласилась. Не было дня, чтобы она не вспоминала Албат, не представляла, как сейчас поступил бы Таир, что бы он сказал… Когда родились дети, боль поутихла, но так и не оставила. Мужа расстреляли в первые дни оккупации — ударил зарвавшегося полицая. В Албат Зоре попала случайно, хотя теперь догадалась, что так было нужно.
— Спи, Таир, спи, душа моя.
К утру Таира призвал Всевышний, чтобы продолжить их разговор.
Поезд сделал долгую остановку. Зоре с помощью нескольких мальчиков удалось его похоронить.
Могила была достаточно глубокой.
|
