Кому кричит отчаянье моё? Стихи. Геннадий Русаков
Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
№ 10, 2024

№ 9, 2024

№ 8, 2024
№ 7, 2024

№ 6, 2024

№ 5, 2024
№ 4, 2024

№ 3, 2024

№ 2, 2024
№ 1, 2024

№ 12, 2023

№ 11, 2023

литературно-художественный и общественно-политический журнал
 


Об авторе | Геннадий Александрович Русаков (15.08.1938) воспитывался в Суворов­ском военном училище, учился в Литинституте, окончил 1-й Московский пединститут иностранных языков. Работал переводчиком-синхронистом в Секретариате ООН в Нью-Йорке, в Москве в Комитете за европейскую безопасность, в МИДе СССР, Секретариате ООН в Женеве. Автор десяти книг стихов. Премии: Аполлона Григорьева, «Венец», «Поэт» (2014), «Русская премия» (2016). Предыдущая публикация в «Знамени» —  «Был то толмач, то пишущий поэт…» № 7, 2023. Живет в Нью-Йорке.




Геннадий Русаков

Кому кричит отчаянье моё?


1 .  Мы начинаем войны с отступлений —

и завершаем на чужой земле.

(Нетороплив бывает русский гений.)

И, как всегда, в единственном числе.

Мучительна история России.

(А у неё других историй нет.)

Она сама себя боится в силе

и отдыхает после сотню лет.

Страна как мир: сама собой богата,

сама в себе берущая исток:

то вытянулась с гибкостью шпагата,

то, сидя, повернулась на восток.

Мне с ней уже не свидеться, а жалко:

и стар, и хвор, и больно далеко.

...Был Мелекесс и детство у горпарка.

И мама напевала Сулико.


2.  Сын своего погибшего отца

и матери, загубленной плевритом,

я прожил жизнь с начала до конца —

спешил, грешил, был ненавидим бытом,

ни с кем по жизни счётов не сводил

и не начну на финишном отрезке...

Скорей всего, Творцу не угодил:

мои  слова порой бывали резки.

(Теперь уж ничего не воротить:

я многое произносил в обиде.

ОН не умеет недоумкам мстить.)

Ну, остальное... Да: работал в МИДе.

...Порою время попросту знобит,

оно не слышит доводов рассудка.

Столетье незаслуженных обид,

в котором жить и радостно, и жутко.


3.  На ломтики разламывая дни,

на фантики разглаживая время,

я думал, что мы тут совсем одни,

но оказалось: мы живём со всеми.

Здесь тут всего и всякого — обвал!

Листва лопочет, дерева летают.

Вон клён меня к сосне приревновал,

а воробьи о Принстоне мечтают...

И всё звучит, всё движется, живёт!

Трава взрослеет, птицы табунятся.

Гроза, грозясь, на части небо рвёт,

потом с дождём приходит извиняться.

Мы не одни. Мы учимся дружить.

Выходит плохо — из-за нашей злости.

...Здесь уваженье надо заслужить:

ведь мы тут не хозяева... Мы гости.


4.  Когда Бетховен беззащитной нотой

кричит от боли, зажимая рот,

а день склонился над полёгшей ротой,

то надо срочно жить наоборот...

Любовь моя, ушедшая до срока!

Отцы мои, зовущие меня!

И голошенье мелекесских окон,

и без меня прожившая родня!

Вас нет, вы тут, вы помните и ждёте,

я различаю ваши голоса...

...Но снова бьют по выжившей пехоте,

которой остаётся полчаса...

Я Божий стон, я музыка немая,

я догоняю свой сипатый крик —

уже словами слов не понимая,

собою захлебнувшийся старик!


5.  Примирение с жизнью? Простите:

я с ней вроде и не враждовал.

Так, по мелочи: тронешь за тити,

иногда по филе поддавал...

Просто знаки вниманья и пыла —

чтоб ей было кого пошерстить.

Да и время тогда торопило...

...Я могу обойтись и без тить:

вот сегодня, и завтра, во вторник.

(Пошутил и, возможно, грубя.

Я старик, замухрышка, позорник.

Но ещё не хожу под себя.)

Это, граждане, старость-поганка...

Это немощь, убогость, собес.

Это Божья никчёмная манка

запоздало порхает с небес.


6. ...А жить для биографии полезно...

Она у всех — набор стандартных дат:

родился — умер... Первое — железно.

А со вторым возможен самиздат.

Вот я живу, но лишь по недогляду:

там, наверху, ушли на перекур.

Хожу, гляжу... Надоедает — сяду.

И бормочу чего-то... Вроде кур.

Ну, надо жить и с тем, что нам досталось,

раз не из чего больше выбирать.

А то — ковид и старости усталость...

И хочется на небо заорать.

Вот этого не надо — не услышат:

там партучёба или чёрт-те что!..

Но по ночам там кто-то тихо дышит:

там кто-то есть.

Я даже знаю кто.


7.  Пора  повтора  вечных тем

и написанья тёплых строчек,

так нужных этим или тем

среди сирот и одиночек...

Мир сотворён для птиц и нас.

Он так широк, что больно глазу.

Проснёшься вдруг в пробудный час —

и весь его увидишь сразу:

вот он качает дерева,

где птицы спят в ребячьих зыбках.

Приходят добрые слова

(чуть спотыкаясь на ошибках).

Слова растут из пустяков

и, вырастая, время слышат.

...А ненаписанных стихов

поэты всё-таки напишут.


8.  Прошли дожди, наладилась погода.

Подсохший мир просторен и высок.

И наконец-то радует природа

смиреньем и качанием осок.

Но что-то плохо верится покою.

Да, передышка, отряханье рощ...

Но по ночам всё чаще за рекою

гудит другая, крепнущая мощь.

Нет, помолчу, как будто я не знаю:

не жил, не помню — мы же старики!..

Там ходят ветры, землю проминая

и пробуя на крепость большаки.

...Творец  опять готовит превращенья:

открылась даль в соседний непокой.

И снова жалость (маленькая, щенья)

цепляет сердце ласковой рукой.


9.  Со мной деревья стали говорить.

Меня трава узнала в эту среду.

Я смог окошко в небо отворить

и улыбнуться верхнему соседу.

Чего-то совершается во мне...

Гляжу не так и вижу что не надо.

Тоскую по покинутой стране

(но только без Димитровграда).

Похоже, я немного «не того» —

сам на себя под старость не похожий.

(Так это с детства — только и всего!

И даже, в целом, не пугаю рожей.)

...На этом я, пожалуй, замолчу:

чего-нибудь, глядишь, и намолчится...

А я во вторник с птицами лечу...


Нет, всё же надо прежде подлечиться.


10.  Вон пьяный муравей прошёл куда-то мимо —

шатался на ходу и неприлично пел.

(В такую рань едва ли встретишь серафима...)

Но где же муравей наклюкаться успел?

Нет, всё же хорошо порою встать до света

и видеть мир таким, каким он скрыт от нас:

в покое, в тишине, совсем без марафета,

сопящим втихаря и не продравшим глаз.

Поспи, мой добрый мир. А я прилягу рядом.

Так кошка спит со мной: во сне мы все равны,

поскольку все и вся у Бога под приглядом

на попечении большой моей страны.

...Нельзя утешить мир, но можно гладить кошку.

И засыпать под звук негромкого дождя...

С годами привыкать к разлуке понемножку,

из Божьего присмотра уходя.


11.  То солнце носим на ладошке,

то запускаем облака...

Всё это как-то понарошке

и не надолго, на пока.

Мы до конца не наигрались —

любили, пели и дрались.

И уходить не собирались:

на полминуты отвлеклись.

И глядь: тебе уже за сорок.

За пятьдесят. А  дальше — страх.

Одни проблемы, хворей ворох...

Вот-вот раздастся: «Тарарах!»

И всё погаснет, в прорву канет,

уйдёт, провалится в дыру...

И больше солнышка не станет.

Ладошки стынут на ветру.


12.

                     Кому кричит отчаянье моё?

                                           Из старых стихов


Кому кричит отчаянье моё?

Кто слышит сны в безумном пересказе

и доживает время-дожитьё,

как будто видит всё в последнем разе?

Как страшно жить, а после помереть,

утратив слух взамен болтливой речи,

и с хамской быстротечностью стареть,

взвалив себе столетие на плечи...

Дай передышку хворому, Отец!

Верни хрусталик видящему мимо...

Я был всю жизнь даритель, не истец,

и всё, что нажил, у Тебя хранимо.

Зачем я тем, кто жили до меня?

Живые занимаются собою.

Дай досмотреть в лицо сырого дня,

уже с утра от дождика рябое.


13.  Просрочены срочные сроки

и время с собой не в ладах.

Но некогда быть одиноким

в таких населённых годах.

Что век не творилось — творится

без кипежа и втихаря.

Но всё ещё будет вариться,

хоть это, по моему, зря:

все догмы — учёные дуры

с набором учёной балды.

Исполнены все партитуры,

готовится время беды.

...А мне  бы чечётку с прихлопом,

шутейный колпак с бубенцом...

Как дышится перед потопом!

Как любится перед концом!


14.  …Осенний мир недружелюбен.

Он нас не помнит и не ждёт.

Лишь дождь опять колотит в бубен

(а называется — «идёт»).

Две галки мечутся над садом.

Их сносит ветром на бугор.

Они садятся где-то рядом

посередине наших Гор.

Хотя — какие они «наши»?

Я не был тут полтыщи лет.

Нет Вовки, Веры, тёти Даши...

Да никого, по сути, нет.

Лишь старый дом с чужой пропиской

и сад, осевший на траву.

...Эй, ветер! Ты хотя б потискай...

Как будто впрямь я тут живу.



15.    Тарарам


Всё, что было — перестало,

отплясало под дождём,

отлюбило, отшептало,

откричало: «Переждём!»

Или, может, всё же спляшем,

лишний раз мотнёй тряхнём,

подморгнём своим и вашим

и куда-нибудь свернём?

Нет, ушли мои трамваи

(даже рельсы прихватив),

потрезвонить забывая —

их обычный нарратив.

Что стряслось — растыр и пруха,

межсезонье, стыд и срам...

...Ничего. Всё стихло, сухо.

Просто местный тарарам.


16.  Я слышу сжатье воздуха над садом —

опять к дождю и сырости в селе.

Да он уже и правда где-то рядом

и, судя по всему, навеселе...

Люблю я лето с пьяными дождями,

с громами на пятнадцать этажей,

с коловращением в небесной яме,

где мы живём, но терпим всё хужей!

А всё равно — ей-богу, как приятно:

придёшь домой, а дождь в проулке ждёт.

Лопочет что-то, но совсем невнятно...

А я-то было думал — не придёт…

(Ведь мы и без него чуть не утопли!)

Тут  у меня, похоже, перебор...

Но ни к чему панические вопли,

раз личный дождь вошёл к тебе во двор…


17.  У нас такие вечера,

что даже лучше, чем вчера...

(Притом, особенно, по средам.)

А я посплю и полежу:

я сотворенье не сужу,

мне лучше оставаться дедом —

губить пролётных комаров

(раз я пока полуздоров),

в раю присматривать квартиру

по фотографиям-клише,

(хотя и дёргаться в душе,

привыкнув к нынешнему миру).

Такие, граждане, дела...

Жизнь беспричинно весела.

Сижу, играю на гармошке.

Дожди густеют по ночам.

Хотел пристроиться к грачам,

но не успел... Порхают мошки.


18.  А будущее рано не приходит...

Но будет своевременно и в срок.

Оно уже в Самаре верховодит

и в Мелекессе запасалось впрок.

(Догнать бы то, что больше не вернётся,

не станет повторяться в этот раз!)

...Сады молчат, лишь ветер ворохнётся:

плеснёт полой, но явно не для нас.

На будущее мало кто в обиде:

оно не обещало никому.

Минувшее — всегда в похабном виде.

Мне нынешнее нужно самому...

Одна беда: оно в сплошном растрёпе,

в своих делах с копеечным умом...

В какой-то, чёрт её дери, Европе!

В моих стихах. Да и во мне самом.


19.  Бывает: время ломится, губя,

сшибая всё, что встретит по дороге...

А ты ему в ответ: «Не до тебя!»

(Мы тоже с временем бываем строги.)

Мы — о своём: нам не до перспектив,

потерь, побед и всяческих рыданий...

И к чёрту коллективный коллектив

перед конкретикой твоих страданий!

И ты здесь прав — хотя б на полчаса:

отхлюпать в переулке, за домами...

(Мир подождёт — он верит в чудеса.)

А у тебя защита только в маме.

...Но мы сироты, мы без матерей.

Мы без отцов — мы вся своя защита.

...Замёрз? — Собой замёрзшего согрей!

(Чудиловка детдомовского быта.)


20.  Я всю жизнь занимаюсь словами

и другого себе не хотел:

я хочу разговаривать с вами,

(и чтоб день обо мне колготел),

вишни рвал с пробегавшего дуба,

без трусов на Оке загорал...

Что ему, негодяю, Гекуба,

если он ей и правда наврал?

(Трудно помнить о том, что не помнят,

потому что запомнить нельзя.)

То рязанят, то просто коломнят,

на горбу сотворенье везя...

И, слабея от нежности к миру,

как от запахов близкой грозы,

просто строить слова по ранжиру,

расставляя тихонько в пазы.




Пользовательское соглашение  |   Политика конфиденциальности персональных данных

Условия покупки электронных версий журнала

info@znamlit.ru