Об авторе | Илья Витальевич Кутик (01.08.1961, Львов) дебютировал в поэзии с  метаметафористами: А. Ерёменко, И. Ждановым, А. Парщиковым. Книга стихов вышла в 1988 году, в переводе на датский. Стихи переведены на 19 иностранных языков. Переводчик со шведского (Тумас Транстремер), английского (Честертон, Эзра Паунд), польского (Циприан Норвид). Переехал из Москвы в Швецию, в 1995 году поселился в США. Доктор философии Стокгольмского университета. Профессор Северо-Западного университета (Чикаго). Прежде в «Знамени» — № 3, 2016; № 12, 2018. Живет в Чикаго.

Илья Кутик

Равенна пишет Блоку

Ты, как младенец, спишь, Равенна,

У сонной вечности в руках.

                                             А. Блок

1. — Ни я — не дитё, ни вечность — не Приснодева.

Вы пишите — сонная; ну а тогда оно —

дитё — должно надрываться денно

и нощно, а тут уж —скорей — агрипния напрашивается или сно-

борчество. А вот утро — именно что — просыпается. Слева

и справа — брайлевским домино

чёрно-белые смешиваются часовни

(да и воздух подслеповат, а всё потому, что — сонный),

и всегда получается — ихтиос, т. е. «рыба».

Как дальтоник-воздух всё видит жёлтым,

кроме чёрно-белого, так для Вас — всё есть спячка, что вне надрыва

цыганского; летаргия — медведицы с медвежонком.

Надрыв, а не скорость. И даже едучи

в пролётке — надрыв. Вы попутали сон

с покоем по Ньютону. На саркофаге Медичи —

вот где, действительно, спят — вповалку, как гарнизон.

Не спячка, а спички — обгоревшие тщательно,

словно после поджога

купины… Се — Бога-чревовещателя

глас из любого Палеолога.

Sta, viator… Уста — устали

у вещунов-щелкунчиков; челюсти — схлопнулись; лица

святых — золотые, как мёд, медали

за твоё бодрствованье, каплица.

2.  — Равен кому? Равенне? — Окстись, прохожий! —

Юстиниану равняется  Θеодора,

оба — равны Велизарию с лозою щитов, похожей

на гибрид помидора и ипподрома.

Оro, oro!¹ — не рифмы это,

а рок морфологии, когда слова

надвигаются, врезавшись в скорость эха,

золотою мордою на ловца.

Это Θита империи треснула поперёк

скорлупы своей — так, что атомы

мозаики вытекли, как желток

с кусочками кальция — шафранными, коричневатыми.

Зелёно-красное, коричнево-жёлтое — их здесь, наверно,

даже слишком... В сто глаз реветь

может и пепельная Равенна,

но внутри она — как золотой ревень.

3.  Зола и золото — однокоренные:

внешнее, но сразу и внутреннее.

Так выныривают из нутра

чёрной воды — блестящие стразы-нутрии,

в ней растворимые, как нитрат.

Vita Nova состарилась. Беатриче

пришлось однажды своей же рукой остричь

золотые локоны, и только один — смотрите! —

как люлька над гробом…

Всё золото здесь, опричь

того, что снаружи… Снаружи —

зарёванная Равенна. Наверно, так

и режут вены, что всюду — лужи,

но не крови, не крови…

Здесь серый, как известняк,

проповедник скифского ужаса с профилем Алигьери

губами красными, как у вамп,

пел Θеодориха, веря,

что младенец спит вечно — при свете аж стольких ламп.

Он варвара пел, аналогиями мигая,

а смальты пестрее делались и мудрее.

«Пиастры! пиастры!» — грассировали попугаи;

голубки — две ваньки-встаньки —

из купели пили Андрея.

С трупа германца давно стащили

золотые доспехи, в которых тот

воевал Италию. Вместо доспехов — шали

и спицы: вязаный, серый тон.

Командор, где бы вы ни витали,

а в нелюдимом золоте Сан Витале

две длиннющие очереди под потолком, где клирос:

к матери и к младенцу,

который — однажды — вырос.

1 Золото (итал.).