— Михаил Немцев. Как в кино. Евгения Доброва
Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
№ 9, 2024

№ 8, 2024

№ 7, 2024
№ 6, 2024

№ 5, 2024

№ 4, 2024
№ 3, 2024

№ 2, 2024

№ 1, 2024
№ 12, 2023

№ 11, 2023

№ 10, 2023

литературно-художественный и общественно-политический журнал
 


НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии



Последние времена

Михаил Немцев. Как в кино: Стихотворения. — Ozolnieki: Literature Without Borders, 2023. — (Paroles; вып. 2).


Михаил Немцев — поэт, философ, историк, публицист, автор книг «Тексты-двери», «Интеллектуализм», «Смерти никакой нет» (в соавторстве с Иваном Полторацким и Дмитрием Королевым), «Это будет бесконечно смешно» (в соавторстве с Иваном Полторацким, Дмитрием Королевым, Андреем Ждановым), «Ясность и радость». Теперь вышел его новый поэтический сборник «Как в кино» с говорящей обложкой, для которой позаимствован кадр из кинофильма Роберто Росселлини «Рим, открытый город». На улице немецкие солдаты с автоматами, наставленными на жителей дома, в котором происходит обыск; на проезжей части вслед за машиной бежит молодая женщина и отчаянно машет рукой: остановитесь!

Эта хрупкая женщина из фильма — символ главного послания лирического героя-пацифиста, взывающего к тому же.

Но кому по силам остановить ход истории? Его можно только наблюдать.

Через мгновение героиню фильма убьют.

Поэтов-катастрофистов познавательно читать вне катастрофы, и тяжело — внутри. Тематически книга Немцева не из легких. Хотя «положа руку на сердце, как говорится, бывало и хуже». Главная тема его поэтического высказывания — человек перед лицом исторических событий, смерти, совести, ужаса бытия и небытия. Дискурс из ряда так называемых «проклятых вопросов», на которые литература не отвечает. Только ставит, начиная с времен Достоевского.

Да, лирический герой пытается нащупать выход. Он отвергает, опротестовывает идею о необходимости пребывания в «здесь и сейчас», то есть в аду. («Телепровал с черной, но влекущей поэтикой ада…»). «Здесь и сейчас» остается тело, для души этот закон не писан, и «смерть / как минимум не всесильна».

Из стихотворения в стихотворение голос рассказчика призывает отъединиться от ситуации, не сливаться с ней, не подходить к ящику Пандоры.


Канувшие, и —

нет, не спасенные.

Просто канувшие.

Вниз головами, они там, внизу,

так и торчат.

Иногда, проходя поверх,

я воздаю им должное,

но чаще — не отвлекаюсь

на торчащих там, внизу,

в земле —

чтоб не сойти с ума,

или еще

чего-нибудь.


Время и пространство катастроф, в которое Немцев помещает своих героев, как правило, абстрактно, хотя иногда довольно редко он все-таки его кон­кретизирует:


В декабре сорок первого года они,

уже оказавшись в Азии,

говорили себе:

потерпеть до победы, — и переносили

сырость и неудобства,

брились, обматывали тряпками горло. Разглядывая

какие-то привокзальные трубы, придумывали про себя

письма родным, — пока проходящий мимо солдат

не бормотал сам себе по-татарски: сарды, барды…

И тогда-то вдруг понимали все

и мгновенно

скатывались в отчаяние.


На страницах книги мы видим и противопоставление человек vs молох истории («Каждый из нас почетная жертва истории»), и хроники отчаяния, и торжество абсурда. «Опыт масштабирования, соизмерения себя с историей», «опыт личного небытия перед разрушающейся реальностью» — вот точные формулировки автора послесловия Александра Житенева. Попытки к пониманию сути происходящего продолжает и тема насилия вообще.

Оптика книги очень камерная, личная, герой часто делится собственными воспоминаниями и обобщает чужие:


Во время погрома всем есть какая-нибудь польза,

каждому что-нибудь достается.

Мне — родители подарили серебряные ложечки.

Длинненькие такие, с узором и камушками на самом верху ручки.

Когда я был маленький, я этими ложками осторожно играл.

Когда я подрос, я просто так их хранил.

Две чайные ложки…


Он — сталкер, проводник в «гиблые места», добивающийся своими рассказами эффекта присутствия. Сталкер приводит «туда» и предъявляет читателю артефакты. Оценивает происходящее, призывая в помощь вещный мир:


особые фотографии оттуда

окровавленные игрушки

вот лошадка вот пистолет наган вот деревянный домик

ими уже не будут играть

они подойдут для музея

<…>

эта лошадка та обезьянка тот слоник

назовут имена

имена


На воображаемых оппонентов автор изливает реки сарказма («ты победишь, ты цапнешь судьбу за яйца!»; «А там, куда ты направляешься, — там тебя ждут, уверен?»). О цене побед он размышляет весьма пессимистично:


Есть и такая реальность, в которой потери — это

трагедия, это недоразумение, это

неизбежность, это

психологическая операция, это

не ты и не я. В общем, их нет.


История перемалывает все, жизнь не останавливается, не замирает, не затихает в почтении перед смертью, новости о посмертном награждении погибшего капитана сливаются в бегущей строке с репортажем о развитии секции водного поло в провинциальном городке. История — это стихия, которая обнуляет биографию.

Ключевое стихотворение книги, «Проблема свидетеля», повествует о том, что чувствует человек, оставшийся один на один со своей совестью:


…Начальник полиции расспрашивает сына,

который когда-то

учился в столице живописи, о действии перспективы

и о том, что может увидеть тот, кто стоит в отдалении.

Но его самого

интересует другое: что может видеть тот, кто не должен видеть.

Так начальник городской полиции приходит к мысли

о существовании Бога

и вдруг ощущает себя куском печенки на сковородке.

В этот вечер начальник городской полиции из верного слуги

молодой Республики

превращается прямо-таки в марионетку молодой Республики.

Но это свидетельство как-то должно ведь выстрелить? Он живет

еще тридцать лет, выслуживается до полковника,

производит восемь детей,

уходит в отставку,

и все эти тридцать лет

на душе у него,

мягко говоря,

нехорошо.


Поставить под вопрос свою человечность — экзистенциально ужасный случай. Собака кусает не для того, чтобы убить, а чтобы установить иерархию. Солдат, когда есть приказ, становится машиной и убивает не как человек, а как орудие. Но смотришь на него — и видишь человека. Боль эксплозирует. Легче быть тем, кто никого не убил.


Евгения Доброва




Пользовательское соглашение  |   Политика конфиденциальности персональных данных

Условия покупки электронных версий журнала

info@znamlit.ru