НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Да наступит вечность

Наталья Илишкина. Улан Далай: степная сага. — М.: Редакция Елены Шубиной (АСТ), 2023.

Роман Натальи Илишкиной — филолога-германиста, писавшей ранее под псевдонимом Ната Хаммер, — начинается сценой выселения калмыков, обвиненных советской властью в пособничестве немцам и предательстве родины. «На верхних нарах — дети, больше двух десятков. Еле уместили. Наверху не так стыло. Взрослые — внизу, кроме соседки Алты: она накануне высылки родила, ее с младенцем наверх определили. Мужчины в их вагоне — только из его, Чолункина Баатра, семьи».

В русской литературе тему выселения народов начали обсуждать в период десталинизации. О радикальной смене официальной художественной парадигмы речь не шла, но несколько ослабевшая цензура позволила более критически осветить действительность. Например, в «Дружбе народов» вышел рассказ «Одиночество» Эрвина Умерова о судьбе репрессированных и лишенных национальной автономии крымских татар.

С середины 1960-х годов говорить о преступлениях государства против целых народов становилось затруднительно. Только в перестройку вышла повесть «Ночевала тучка золотая» Анатолия Приставкина, действие которой происходит в 1944 году после депортации чеченцев и ингушей.

В современной литературе с темами выселения народов работали Людмила Улицкая, Александр Чудаков, Ренат Беккин; недавно в «Новом литературном обозрении» вышла повесть Елены Зейферт «Плавильная лодочка», посвященная судьбам выселенных в Караганду российских и украинских немцев; самыми обсуждаемыми книгами, пожалуй, стали «Зулейха открывает глаза» и «Дети мои» Гузели Яхиной. Уверен, роман «Улан Далай: Степная сага» займет в этом ряду видное место: так подробно и продуманно о калмыках, одном из малых и колонизованных народов Российской империи, их многовековой культуре, традициях, трагедии выселения еще не писали.

Композиционно роман состоит из трех частей, названных именами героев-рассказчиков. Это три поколения одной семьи — дед, отец, внук — Баатр, Чагдар, Иосиф-Александр (последний назван в честь генералиссимуса Советского Союза, чей приказ лишил его семью и его народ родины). Автор старается быть отстраненным, видимо, поэтому центральный персонаж каждой части в момент своего рассказа молод и относительно непредвзят.

Заглавие романа, как и основные его идеи, можно трактовать по-разному. «Улан далай» по-калмыкски — «Красный океан». Начав роман сценой выселения, Илишкина возвращается к 1884 году, к юности деда Баатра, которому было суждено стать народным сказителем, исполнителем калмыцкого эпоса «Джангар», где говорится о стране Бумба, что лежала на берегу океана Ерген Шартыг¹. Предположу, что этот океан, в котором отразилось кровавое столетие рассказанной истории, и служит отгадкой названия.

Повествование насыщено деталями обрядовой жизни калмыков: свадьбы, похороны, ритуализированные жесты, суеверия, притчи. Из книги становится ясным, что сохранение родового корня для калмыцкого народа — всегда первостепенная задача. Старшим сыном дорожили сильнее, чем последующими детьми, отдавали ему лучшее, потому что на нем была миссия: продолжить род. Примерно до сто пятидесятой страницы читателю предстоит с головой окунуться в чужую жизнь и чужие, возможно, шокирующие нравы, особенно в отношениях с женщинами.

Дальше история отбивает жесткий ритм эпохи, хорошо знакомый читающей публике. Первая мировая и Гражданская войны, большой голод, террор, репрессии, политические убийства, лагеря, Великая Отечественная война и, наконец, смерть тирана. Из личных открытий — фрагменты, посвященные тибетскому буддизму, традиционной религии калмыков. Я согласен с критиками, которые пишут, что Илишкина одной из первых отразила в отечественной художественной литературе столкновение буддизма и коммунизма.

Роман написан на основе семейных историй и архивных поисков. Справедливо говорить о нем как о примере романа исторического. Здесь смешиваются в разных пропорциях также представление о цивилизационном превосходстве, экзотизация, национализм, расизм. Расхожая реплика: «Так мы зачем мировую революцию делаем... Чтобы нести культуру отсталым народам. Мы, бузавы, привыкли уже землю копать и в баню ходить. И их научим. И наших камышатников тоже от грязи отмоем!» К чему приведет такая «наука» — известно. Пример положительных действий не перекроет кровавых страниц.

17 марта 1956 года калмыки были реабилитированы, им разрешили вернуться на родину. Вернулись не все. Многие погибли в дороге, еще больше в местах ссылки от голода, холода и нечеловеческих условий лагерного труда. Что касается нематериальной культуры, то одним из самых тяжелых последствий выселения стала потеря калмыками своего языка. Сегодня большинство из них говорит по-русски. К сожалению, в 638-страничном романе Илишкиной об этом ничего не сказано.

В романе выражена такая точка зрения: «Будущее всегда неизвестно, но когда неизвестным становится и прошлое — человеку совсем не на что опереться». С этим сложно не согласиться, но... Если перед смертью дед рассказчика в романе Александра Чудакова «Ложится мгла на старые ступени», имея в виду советскую власть, скажет: «Они отобрали у нас все», то дед в «Улан Далай», глава с трудом сохранившегося рода, в той же ситуации «твердо» произнесет: «Если встаешь на путь мести, приготовь две могилы: для врага и для себя».

Какой же сделать вывод? Потерпевшая сторона должна молча склониться? Простить, хотя никто не просил прощения? Предать прошлое забвению?

В эпилоге романа постаревший герой из третьей части приезжает к месту, где когда-то жила его семья, чтобы найти георгиевские кресты старшего брата отца, служившего в Белой армии. Эти кресты как символ «неудобного прошлого», который герой романа хочет отыскать, но вместо этого находит деревяшку, где отмечался рост его братьев и сестер. Тем и довольствуется.

Прошлое остается перепаханным, но не возделанным, горе — не выпрямленным, а значит, все разговоры о мире, к огромному сожалению, — надуманными.

Шевкет Кешфидинов

1  На русском языке эпос «Джангар» вышел в издательстве «Художественная литература» в переводе Семена Липкина с иллюстрациями Владимира Фаворского. Липкин — один из героев второго плана в обсуждаемом романе.