Р.Г. Скрынников. Дуэль Пушкина.— СПб.: Блиц, 1999. — 365 с. 5000 экз.
Думаю, что это издание — одно из самых неожиданных явлений в книжном мире 1999 года. То есть, конечно, название книги для текущего года является самым обычным — не золотой и даже не бронзовый, но, верно, алюминиевый дождь пушкинского юбилея дал жизнь не одному десятку литературных проектов. Но Руслан Григорьевич Скрынников как автор капитального труда о дуэли Пушкина — это настоящая сенсация для большинства читателей, не учившихся в Санкт-Петербургском университете. И — добавлю— очень приятно держать в руках книгу Р.Г. Скрынникова, помеченную 1999 годом.
Приятно, что и в последние месяцы продолжается издание далеких от злобы дня научно-популярных и учебно-научных монографий по истории России. Вспоминается насыщенная ценнейшими документами недавняя книга В.Ф. Хотеенкова и В.Г. Чернеты “Первый министр народного просвещения П.В. Завадовский”. Думаю, именно эта книга “открыла” Завадовского для современного читателя... Наконец, мы получили и капитальное исследование о дуэли Пушкина, написанное нашим современником, талантливым ученым, чье имя многим из нас хорошо известно со школьных лет. Что же открывает нам эта книга?
Скрынниковские монографии об Иване Грозном и Борисе Годунове — ныне уже классика. Классика благородного жанра— научно-популярной литературы. Мы хорошо помним те издания— на желтой бумаге, с быстро рвавшимся переплетом, но изданные “Наукой” в серии “Из истории нашей Родины” тиражом 100000 экземпляров. Тиражом, заметим, расходившимся. Экземпляров, добавим, прочитанных. Последние книги Скрынникова — “Царство террора”, “Трагедия Новгорода”— отличались роскошной полиграфией. “Дуэль Пушкина” издана так, что залюбуешься и бумагой, и шрифтами, и обложкой. Последние годы приучили нас к расточительной экономике. А ведь когда-то казалось, что афоризм “экономика должна быть экономной” тавтологичен. Никакой тавтологии — экономика бывает или расточительной, или экономной. Тавтологический вариант звучал бы иначе: “Экономика должна быть экономической”. Право, не знаю, что лучше — экономить на полиграфии книги профессора или на профессорском денежном довольствии... Можно по-читательски порадоваться, держа в руках приятную во всех отношениях новенькую книгу “Дуэль Пушкина”, а можно ностальгически вздохнуть по прежним рассыпавшимся в руках “Григорию Отрепьеву”, “Сибирской экспедиции Ермака”, “Ивану Болотникову”.
Уже по перечислению некоторых прежних книг Р.Г.Скрынникова ясна специализация нашего ученого: Россия, Московия, XVI—XVII века. И вдруг — девятнадцатый век, историко-литературная легенда. Пушкин. Невозможно заподозрить талантливейшего Р.Г. Скрынникова в суетном желании успеть к юбилею. По всему видно — перед нами документ, показывающий тайную страсть историка Московии, много лет собиравшего материалы, связанные с последними годами жизни А.С. Пушкина. И петербуржцу Скрынникову особенно дорог последний петербургский период жизни поэта, для нашего современника, ленинградского, а потом и петербургского ученого Пушкин 1830-х годов — почти сосед.
Ни одна из прежних книг Р. Скрынникова не обходилась без больших или малых открытий, обреченных на солидный резонанс не только в академической среде. При этом в работах Скрынникова не было публицистического эпатажа; нашего автора не отнесешь к числу “нервных историков”, стиль Скрынникова — аналитическая летопись. Открытия книги “Дуэль Пушкина” не бросаются в глаза, не щекочут пытливые умы. Кажется, что авторская сверхзадача работы состоит в упорядочивании всех существующих источников, всех документов, относящихся как к дуэли Пушкина, так и к предшествовавшим ей обстоятельствам. Как исследователь истории пушкинской дуэли Руслан Григорьевич Скрынников напрямую наследует Щеголеву — кажется, что через головы позднейших исследователей. И Щеголев в книге присутствует не только как персона из весьма представительного списка литературы, Скрынников уважительно упоминает своего предшественника в эпилоге книги, посетовав, что предшественник “не воспользовался приемами критики источников, разработанными петербургской источниковедческой школой, что сказалось на его выводах”.
В работе над книгой Скрынников использовал “комплекс документов архива Дантеса, недавно введенных в научный оборот итальянской исследовательницей С.Витале”. В который раз наш автор проявил себя блестящим источниковедом— на этот раз в области, относящейся к истории классической русской литературы. Есть в книге и характерные изюминки — Скрынников обращает наше внимание на малоизвестные факты, например, напоминая, что “авторами слов к гимну Российской империи “Боже, царя храни!” были Пушкин и Жуковский. После куплета “Боже, царя храни!” следовало:
Так — громкой славою,
Сильной державою
Мир он покрыл —
Здесь безмятежною,
Сенью надежною,
Благостью нежною
Нас осенил.
Первый куплет сочинил Жуковский, два куплета (приведенные выше) — лицеист Пушкин.
Заметим, что эти пушкинские строки относятся не к последнему, наиболее известному, варианту гимна Российской империи, а к варианту 1814 года, названному Жуковским “Молитва русского народа”. В изданиях сочинений Пушкина это стихотворение называется “Молитва русских” и двум пушкинским строфам предпосылается первая строфа стихотворения Жуковского:
Боже! Царя храни.
Славному долги дни
Дай на земли!
Гордых смирителю,
Слабых хранителю,
Всех утешителю
Все ниспошли.
Много позже Жуковский вместе с композитором князем Львовым создал окончательный вариант гимна:
Боже. Царя храни!
Сильный, державный...
и т.д.
В повествовании Скрынникова о взаимоотношениях Пушкина и царя, Пушкина и государственной власти факт написания Пушкиным “Молитвы русских” стоит на своем месте, как цветной камушек в мозаике.
В аннотации к книге сказано о Скрынникове: “историк разрушил горы мифов о дуэли Пушкина”. Да, наш автор не зачеркивает прежних наработок об обстоятельствах последних лет и месяцев жизни Пушкина. Но во всех нюансах, во всех хитросплетениях тех мучительных лет историк проводит свой, основанный на незамутненном понимании документов и свидетельств путь. Летопись этого пути и ведет Руслан Григорьевич Скрынников, чередуя источниковедческие экскурсы с собственными выводами.
Композиция “Дуэли Пушкина” затейлива: четыре части — “Возвращение из ссылки”, “Вызов”, “Накануне катастрофы”, “Дуэль и смерть” — состоят из десятков маленьких главок со знаковыми наименованиями — “Поэт и царь”, “Барон Геккерн и его сын”, “Камер-юнкер Пушкин” и т.п. Подобные информативные названия глав Скрынников использовал и прежде. В “Иване Грозном”: “Измена Курбского”, “Опричная гроза”, “Ливонские победы” — тот же принцип работы с заглавиями. Конечно, это оживляет повествование, приучает читателя к ненавязчивости научной литературы, заставляет заинтересоваться работой ученого.
В некоторых главах автор демонстрирует умение с положенным тактом повествовать о драматических, да еще и хрестоматийных событиях. С аскетическим психологизмом историка Скрынников пишет: “При сватовстве поэт размышлял о возможности рокового исхода, когда Натали останется блестящей вдовой. В последние дни жизни умирающий более всего заботился о том, чтобы репутация вдовы осталась незапятнанной. Любая женщина в ее положении ударилась бы в слезы. Но к удивлению друзей, Наталья вовсе не плакала. Это обстоятельство тревожило умирающего”. Далее Скрынников приводит свидетельство Тургенева: “Он (Пушкин. — Р.С.)... говорит, что люди заедят ее, думая, что она была в эти минуты равнодушною. Это решило его сказать ей об опасности”. Тяжелые обстоятельства трагических дней известной семьи передаются автором проникновенно и без публицистической истерики. Может быть, известный Скрынникову, как никому, пушкинский размах исторических коллизий времен Грозного и Годунова в этих строках переместился в дом на Мойке?
Парадокс, но для меня эта книга оказалась открытием Скрынникова-лирика. Еще раз повторю: в книге сквозит личностное, петербургское отношение к Пушкину, если угодно, к Пушкину набережных и Летнего сада. Книга перенаселена историческими героями, но кажется, что их архивный шум умолкает, как только автор обращается непосредственно к пушкинской теме.
Чем больше Скрынников говорит о Пушкине — будь то цитирование стихов или документов, пересказ тех или иных источников, — тем больше личностного, авторского обнаруживается в этом труде историка. В главке “Погребение”, одной из последних в книге, Р.Г. Скрынников с любовью цитирует хорошо известное пушкинское:
И пусть у гробового входа
Младая будет жизнь играть,
И равнодушная природа
Красою вечною сиять.
И, уже своими словами, добавляет: “Смерть обнаруживала не только мимолетность человеческого бытия, но и ставила человека лицом к лицу с природой, вечностью”. У Пушкина сказано: “равнодушная природа”. Сама природа историка оказывается неравнодушной к Пушкину, как и побежденная цивилизацией природа родного города поэта и историка.
Последнее предложение скрынниковского эпилога — “Милости государя более не радовали поэта” — завершает грустный документальный рассказ о семейной трагедии, переходящей в национальную. Государь и вдова поэта — не случайно именно они, символизирующие общественную и частную жизни Пушкина, оказываются последними персонами “Дуэли Пушкина”. Но у эпилога есть и постскриптум, в нем автор еще раз называет имена исследователей- предшественников, очертывает (гоголевское словечко) круг важнейших источников по теме книги и на прощание утверждает: “Накопление новых данных позволяет осуществить общий пересмотр истории дуэли и заново реконструировать события, приведшие к трагической гибели величайшего поэта России”. Что ж, наш автор осуществляет такой пересмотр, делая это без революционной радикальности, но с достоинством летописца-аналитика.
