|
Об авторе | Саша Николаенко — писатель и художник, родилась в Москве в 1976 году. Автор книг «Убить Бобрыкина: история одного убийства», «Небесный почтальон Федя Булкин», «Жили люди как всегда». Лауреат литературной премии «Русский Букер» (2017) и лауреат премии «Ясная Поляна» (2023).
Предыдущие публикация в «Знамени» — «Бытие» (№ 5 за 2022 год) и «Суеслов» (№ 2 за 2023 год).
Саша Николаенко
Божий страх
Письма Дятлова, Иван Алексеича, жене его, Анне Дятловой, и Алеше
А в полку нашем убыло, убыв прибыло. Нет незаменимых средь нас, заменим, а только вот неповторим человек. Это мы копиисты творения, мир же подлинник от Творца. И считать тут, стало быть, нечего, размышлять-толковать, да от хитрых книг не ума, цитат занимать: кто чужую жизнь Богоданную, «Божьей волею» пресечет, тот своею волей на Божий Дар посягнет.
Милосердна, не гневлива, не истребительна — жертвенна, не ревнива и не завистлива, природа Отца моего Небесного, воды мертвые ввысь поднявшего, плоть земли бесплодную напоившего, зерно уронившего, всё живущее сотворившего, равно всякую тварь сотворенною возлюбившего, равно Анюшка, ибо в всякой прибывает Духом Своим. Он во всем; в огромном и малости, ибо нет для Бога Животворящего малости, и огромного без малого нет.
И. А. Дятлов
Анна! Помнишь ты идею мою, что Отец всему сущему, жизнь дарующий, дара этого не отбирает ни у кого? Не карает болезнями, не лишает в гневе бессмертия, но конечность ту разделяет с нами, смерть принимает в каждом из нас? Что когда жуку птица панцирь клювом безжалостно выклюет, Он не птицей будет клюющею, но жуком, чтобы птицу свою голодную прокормить? Это всё меняет, Анюшка! — Всё! Ведь тогда, в основе мироздания, Им сотворенного, сострадание! К существам, на муки смертные обреченным, причастия, боль кромешная пополам? Ведь такого Бога и Христос своей смертью лютою подтвердил… И еще одна сейчас мысль к той прибавилась: мы ведь тоже умираем с смертью близких своих, умираем с ними, даже оставаясь в живых… Это тоже смерть, вот что здесь... Так и Он, понимаешь, Анюшка? Так и Он. И не может не отсрочить, не отменить, этой смертной природы конечности, ибо в ней причина лежит продолжения и бессмертия целого, но, когда умирать тому жуку придет времечко, Он не в клюве птичьем будет, со мной… И тогда такая пропасть ляжет меж этим вашим карателем, истребителем, и дарителем истребляемым…
Потому что, либо Он истребляет, умиленно вдыхая дым в Его честь зажаренных агнцев, либо жизнь дарует тем истребляемым… либо смерть Он, Анюшка, либо жизнь. А Он — Жизнь.
Но вы так: «Я же, Господи, слаб, тварь безвольная и дрожащая, во любви своей тленной к ближнему не умею сохранить любовь к Тебе всесердечную, и воистину: «…враги человеку его домашние» (Мих. 7:5-)! — Отрекаемся, забери!
Если так, так я на то так: Бога нет во мне, Анюшка, кроме вас. И когда любовь мою, смерти страх пытается в прах стереть, сделать меньше воли своей «спасительной», нет и нет. Протрубите ангелы Божие обо мне, я не верю в смерти победу, над любовью моей. Боже мой, жизнь дарующий, смерть со мной принимающий, мой распятый, не распинающий, не огонь на землю пославший испепеляющий — свет сияющий, ведь любовь и есть та сила необоримая, с какой против смерти держимся за Тебя…
…Да я день-то тот, когда ты в троллейбус вошла, против ста смертей воскрешу… Ты вошла, смотрю, упала варежка у тебя, я тебе: «Девушка! У вас варежка…», а потом увидел тебя.
Пришел новенький, мальчик молоденький, где-то, думаю, чуть поболее двадцати, а уже с каким-то сложным диагнозом, из обиженных тем, у которого, по мнению Доброхотова, была воля его таким диагнозом наградить. Справедливости нету, мол — Бога нет. Атеист!
Уважаю их, но потом вернусь, почему. А пока, Аня, чувствуешь, в смысле разницу?.. Справедливость эта вот, человекова, в одно «Я» разевает рот, тянет праведность на себя, на ковчег взбирается, кулаками работает, да еще постами с молитвами подкупить желает высшего Судию, а Судья-то тот высший, не кара небесная, не гром, не потоп, не кирпич на голову ближнему, совесть, нет? Да вот только совести человековой, с справедливостью, у одной околицы пашенки не пахать. Пополам я в детстве «Аленку» делил, половину — мне, половину всем остальным, но создавший всех — справедлив. Равно жизнь дарована каждому, равным равному кажд помрет. Дальше сам, да не можется самому, потому что тут тогда один виноват. Человек же лис хитер плутовать, виноват один не быват. У него и меленка с Божьей помощью вертится, и кулак на брата поднимется. И уж так: «Да, творю, да воля Твоя. Так что, Господи, не покинь, рано Те от дел моих-то почить. Вот тебе дитя мое, агнец, я не сам его пожру, ты пожри. После ж пашенку своей частоколицей поможи у ближнего обнести…»
«Бога нет» — говорит наш юноша, будто мгла безвидная, бездна вечного расставания, за таким отваги полным жизненным лозунгом не стоит. А я думаю, «Бога нет» сказать, Анюшка, все равно что утверждать «жизни нет», а она-то вон, во всём есть. Если же смотреть на ее Дарителя, проверяя насчет к себе справедливости, уравнения не сложить, будет всяк тащить на себя. А Его уравнение справедливости, равно всем нам данная жизнь. Если есть воробушек, и Бог есть. Тут никто не сможет мне возразить. А на вашего истребителя возражения многие, я уже сыскал, и еще сыщу. Бога нет, потому что нет Его в истребителе, нет в карателе, вот в ком нет.
Прочитал тут у Федр Михалыча — «Бог есть тело народное». Э-хе-хе, хорошо это сказано, да народ-то больно Бог многоглав. В каждой горенке по спасителю, во лампадном маслице по рублю, в каждом хлебушке своя выгода, в каждом подполе свой горох. «Возлюбил бы, Господи, ближнего, да вот ближе-то меня нет» ...
Дух творения, созидания, жизни Дух, в горсть собрал щепотку земли, да назвал ее человек; дал дыхания, познавать, творить желания, разума, а она… Бога грозного, в буре неистовой вообразила, своего «хочу», против той стихии бушующей скорбной малости, за свое бесправие приняла. Хоть невинна была, да раз гром гремит, да деревья аки щепки ломаются, значит, гнев, да власть, да воля всевышнего наказателя, потому что сам ногой топочу, да палкой стучу, если что мне не в нрав. Просто, что ль, говорю? Да зачем мудрить, обмудрили уж ведь сами себя! Ведь за жертвами «виноватыми» не увидели, что без жертв таких наступает у Создателя нашего тих рассвет, не заметили в силе стихии бушующей, остального, большего, много больше грома-молнии, что природа Им созданная, творимая, без грозы без дождя да вала десятого, обойтись не могла! Напоить земли не могла! То не гнев был, мгновенье создания, созидания, превращения, творчества бесконечного, не на нас, а к свету всегда восходящему был направлен потоп. Вот же в небе, дождем очищенном, воссияла над всеми радуга, и поля, дождем напоенные, семенами взошли… Да не потому взошли, что вы кровь невинную в землю пролили, потому взошли, что гроза!
Я к чему это, Анюшка? Чем жутчее писан образ того, кем мы писаны, тем страшнее сами-то мы…
«Раздай всё, и иди за мной, если хочешь быть совершен…» Но ведь как? Если совершен быть хочу, тут уже и выгода раздавать? А где выгода, там и бес. А без выгоды бродят по миру одни простосердые, слабоумные, ибо слабоумными кажутся добрые и бессеребрые тем, кто режет агнцев «ради Бога».
Не стремлюсь совершенным быть — высоко. И сидит схимен праведный, сух как пух, от мирского отрек, от живого горя далек, мяс не ест, воду пьет, сухарь грызет, Богу молится: «Мир в грехах погряз, да я Тебе себя спас…»
Если люд, да лют народ простосерд, перед старцем спасительным оземь падает, а тот старец поверх голов крест кладет, не Спаситель такого старца вознес — гордость лютая.
Если царь на троне сидит, да в бинокль битву глядит, он не царь — царь у войска вперед стоит, а Христос на бранном поле, меж обоих воинств стоит, до тех пор стоит, пока не зарубите. А зарубите — воскресен! И из праха у Бога нашего встает травушка, и из смерти вечная жить!
А насчет атеистов, Анюшка, я тут, может, странно скажу… Справедливость — она ведь там, где ее испокон веков не было, где никто из нас ее не видал… Вот не знаю, как объяснить… Там, где правды отродясь не было, там и правда. Там, где я в справедливость не верую, там и вера. Там, где Бога нет, там и Бог.
«Вы читаете Книгу, Иван Алексеевич? Или так опять, за компотом с булочкой к полднику взялись рассуждать? Эта Книга, Иван Алексеевич, без прочтения, толкования, непостижная, без смирения, без почтения неизъяснимая, потому что Богодуховная есть она…» Ну а я: «Где Господь, жизнь дарующий, в силе огненной превосходит над малыми, сирыми, в гневе праведном истребляющем Бога нет, но есть ты, да вы, Василь Константинович, ваша рать правоверная убивать…
Почему никак эта рать, это зло ваше лютое, словоблудное, при мечах, клыках, когтях, в всеоружии над добром малахольным, безоружным, беспомощным верх никак не возьмет, в силу полную не войдет? А ведь прост же, прост же ответ! Потому непобедимо добро безоружное, что ведь зло само себя истребит, потому что завистливо, зависть же против вас самих истребители повернет. И на зло не добро найдется карать, но того зубастее зло. Ведь оно-то, зло, всегда в одиночестве, сколько б численно не было! — одному себе осанну поет. В нем программа самоуничтожения, а в добре — бессмертие человечества. “Оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту”, — это ведь о зависти сказано. Точно сказано, в саму суть!
Книга Богодуховная, говоришь? Так и есть. Бог в ней есть, да не тот, которого именем грешна жизнь проклинаема, но благословил и дал ее Бог. Книга Богодуховная?.. Только ты в ней духа зависти, духа ревности, духа гордости, духа нежити от Создателя отличи! Книга — Богодуховная. Да не ты! А вот ты на ней — паразит. Книга — Богодуховная, да ведь я и не жгу ее, не испепеляю взглядом, как ты-то всё тебе неугодное, я всего-то только и делаю, что читаю…»
Он же мне: «Замечательно, Иван Алексеевич, что читать хотя бы обучены, идиот, прости осподи!» — да и рот себе окрестил. Но на «идиота» я не обиделся, идиот по воде прошел, потому что не знал, что нельзя.
Неужели не ясно, не очевидно, Анюшка, как чудовищна мысль о божьем благословлении одной нации? Богоизбранность одной нации дает право на истребление другой… Ведь отсюда беды все, войны все! Ну давай скажу тебе проще, так: одно солнышко, одно ясное, равно светит мне да тебе. Или, может, луч его согревающий, просветляющий ничего не скажет тебе? А ведь он-то и есть Творец, из праха хлеб подымающий, жизнь дарующий, жизнь спасающий… Он тебе и мне протянет тот луч, в нашей равности, при несхожести, только вот из волн бушующих, не спасет… на то рядом есть человек! Человек человеку есть для спасения, Бог послал…
Но в тени от лучей Его, под златым крестом да бетонным неба подобием, Богу русскому за победу над ближними, равными, непохожими молятся богомолицы… сатаны.
Все я думал: почему же ты никак меня не поймешь, не дослышишь? Что додумался, то скажу. Вот учила, скажем, в школе ты математику, на пятерки всегда отвечала, писала контрольные по учебнику, а в учебнике том, «Книге знания» прежнего поколения, было писано черным по белому: дважды два будет три! А потом приходит вдруг кто-то с горы, ни считать, ни писать, ни думать по учебнику не обученный, да и вдруг «четыре» скажет тебе, да еще докажет, пред тобою палочки те сложив. Но уж так сидит в голове твоей, что прежнее правильней, что глазами увидишь истину, скажешь: ложь. От того это, милая, что все знания для познания, а в зубрении нерассудливом во тупик приходит всякая мысль. И дурак дурака увидит всегда в противоположном суждении, а умный докажет, что прав. А еще умней выйдет тот, кто не станет спорить, доказывать. Только я-то в своем «четыре» горяч, не умен, да и ты в своем «три» горда…
Ты горда, эта гордость не слышанья, непреступная. Ну и ляд бы с ней, кажется, с нею жил и дальше б готов, только что-то уж больно стоишь ты, держишься за того мучителя, кто тебя за пределом жизненным на суд ждет…
Муки совести страшнее суда Господнего, эти могут Бога-карателя в жизнь призвать и из бездны адовой воскресить. Что такое, Аня, с тобой? Кто с тобой — Бог, живущее истребляющий? Властелин над дыбой и бездны подполом, своим детям грозящий геенной огненной в ослушание, — не судья, не праведник, не родитель — палач! Что с тобою случилось, Анюшка? Ты же молишься палачу!..
Наказание призывает ненависть, ужас, а не любовь. Я любить хочу, я благодарить хочу, Анюшка, за тебя, за жизнь, за Алешу нашего, не нести его вашему этому ненасытному палачу. Потому что эдакий не насытится, никогда не насытится кровью невинною, потому что он-то, не Он! Потому что вы его подменили, вразумленные ужасом, да и сами стали «богоподобные», палачи.
Всемогущий, силы прощения не имеющий? Мать с отцом, дитя свое не простившие? Где простит, там — Бог, а где нет прощения — тьма безвидная, пустыня безродная, мертвый Дух.
Меня бабушка называла разбойником, если с девочкой дачной Настею на плоте через пруд плывем или вечером не докличется: «Оть разбойник! Фашисть над бабушкой ты безжалостый, стой, орда татарская, сныть прохлятая, стой да уши готовь». А трепала ли уши когда-нибудь? Да какой! Подогреет воду заново в чайнике, в таз нальет, омывает «разбойника»: «Божи праведный, осподи, что ты, Ванюшка, щиплеся? Это где ж ты так отбился, ошкрябался, божи мой…».
Да ведь вам другой нужен Бог? Чтоб затрещиной ссадины детские упредил, чтоб не утонули детки в болотище, сам бы их утопил! Так Господь велик, что Хатынь мала…
Ночка темная, мы с подружкою под окном моей бабушки всё стоим, у меня любимая курточка порвана, все коленки в ссадинах, синяках, и мне Настя на ухо шепотом: «Что с тобой она сделает?» А я ей тем же шепотом: «Ничего…».
Вот что, Анюшка, Бога вы перепутали, не Спасителю молитесь, палачу. Обрядили Создателя в истребители. Кто вам право на это дал? Богоизбранный народ, Богом избранный, тот, которому Он жизнь даровал.
А ведь знаю, кажется, в чем причина такого дикого перепутанья! Не у книги вашей одной, и ее толкователей, у самой природы творения, много способов убедить человечество в его жалкой малости, тленной смертности; буря, гром да молния, ураган, умирание старого, пожирание сильным слабого… Но ведь это природа движенья, творенья, преображения, изменения постоянного, хода времени, это — Жизнь, бессмертная Жизнь! Жизнь, из вод небесных, земных сок берущая, чтобы плод созрел и пал, обратившись в прах, и, истлев, воскрес, потому что смерти нет, есть бессмертие, плоду всякому в семени богоданное. А о пожирании сильным слабого так скажу: не друг другом Отец небесный нас прокормил, Собой, ибо всяк есть часть от Него. С каждым в жизнь приходит земную, краткую, с каждым смерть принимает лютую, воскресает в каждом из нас. Смерти нет.
Но вот там, до начал времен, до творения, смерть была, и была она пределом всему. И девятого вала, грома с молнией сокрушительней, там, где всякое движение остановлено, где пустыня безродная, доначальная, полное безмолвие, бесконечное. Ничего не шевелится, ветер мертв, и буря мертва, это нечто безысходно застывшее, неизменное, бездыханное. Не тоска предсмертная, не ужас конечности, расставания, неизвестности, но единое, абсолютно мертвое, навсегда.
Тьма бездонная, мгла безвидная, воды черные неподвижные — вот что было до начала творения, до времен. Не подвержена такая смерть изменению и не может закончиться, потому что времени нет.
…но и вдруг, упало в твердь эту, никогда не родившую, зернышко, и прорезал тьму бесконечную солнца свет, и горячим своим сиянием, сила жизни великая, бесконечная, всемогущая, воды мертвые вверх вознесла, испарила, к себе приблизила и обрушила вниз… И обрушились воды потопа всемирного, и отхлынули, лишь одно, то самое, первое зернышко напоив. А уж кроме семени этого оживления — ничего. Потому что сказано: с одного! А в одном бесчисленно жизни быть.
Вот она, картина мира живого творения, Аня, Анюшка, а?!
Нет, не тщетны усилия этой горсточки праха, из пепла пустынного взятого. Не напрасна мечта человекова о бессмертии. Вечна жизнь Богоданная, если смерти конечной безмолвие одним семенем превзошла.
Что же, Аня, Василь Константинович? Ведь и Библия ваша похоже начата! — Прах был перв, и смерть до творенья незыблема, а откуда взялся Животворящий, над этою бездной мертвою, Бог откуда взялся, не сказано, а? Так и я не знаю, откуда взялось оно, это семя, меньше зерна горчичного, мне достаточно, что зовут его Жизнь.
Что же далее? А вот что: наделенное духом творческим человечество, осознало в разумности мироздания, руку сознательно мир творящую, осознало Творца! Ибо, взявший камень, с целью начертать на скале подобие мамонта, в том движении Создателя повторил. Человек повторил! — он один, потому что цель такого скало-черчения, всякому живущему прочему, от Творителя Бесконечности не дана! Не возьмет в лапу кошка мел, чтобы мышь неподвижную, несъедобную сотворить; кошке — незачем, нам — зачем! А зачем? И вот здесь-то весь смысл творения: не стремления к выживанию, рода сохранности в этом нет, тут другая, иная суть! — Эволюция Дара Божьего, жажда превзойти уже сотворенное, смысл — творить! Это Он вложил во младенчика человечьего пальчики этот самый, Аня, мелок! В том единственном наше подобие, и вот тем бы и продолжать!.. Но, однако, видя власть над судьбой своей случая (что является спутником движения всякого), дочертил человек из мамонта этого, жадное, завистливое, безжалостное чудовище, истребителя, из Творца разумного мира прекрасного, Громовержца, пожирателя агнцев сотворил. Обрядил дар бессмертия, в шкуру зверя убитого, замотал в куркуль бесконечное, бросил в жерло вулкана кипящего агнца, вместе с тем отречась от бессмертия в детях данного, Богоданного, только извержения не прекратил!
Где мне Бога искать, где искать справедливости? Бог испепелял неугодных в Библии? — Ну и я! За наследство младший сынок отца ослепшего обманул, влез во братнины шкуры козлиные, обошел по совету матери дурня старшего трудолюбивого, да благословение отцовское получил… Есть сие Божий промысел, и воистину, без обмана, предательства, для себя справедливости, не видать! Сам Господь за Иаковом, трусом, обманщиком и предателем, по небесной лестнице снисходил, да сойдя назвал его избранным… Ну и я за Иаковым повторю! — Справедливо ли Бог досель рассудил, чтобы мать меня вторым родила? Справедливо ли, чтобы жили мне неугодные? — Неисповедимы пути Господние, ведущие ко добру…
Ах, какой учебник, Анюшка, замечательный, эта книга ваша, Богодуховная! Из злодея помазанника Господнего сделала, из преступного — Судию! В соляные столбы обратила жен, в сострадании на град истребляемый обернувшихся, и испепелило призреньем к невежеству дурака, спросившего «почему?»!
Зло добром назвать, да там истину и обрясть? Ну так вы уже обрели! И сыскали уж, и дошли!.. И все шире круг беззакония, и оружие истребительней, и убийце спасительна истина: «Бог есть зло во добро».
Нет такого, и не было, слышите?! Не бывает убийство праведным. Не бывает зла во спасение.
«Видишь, Бог жизнь дарующий, землю мертвую, кости белыя, дым пожарища? Это я, во Имя Твое, истребляю неправедных, жизнь Тебе неугодную! Если же она угодна Тебе, остановишь руку мою…» «Посмотри же, Отче, Небо невинное, жизни давшее, сколь смирен, покорен воле твоей! Вот, несу Тебе сына, агнца, видишь? — Верую! Видишь? — жертвую, во спасение…». Посмотри, кого выбрал Себе в наследники, продолжатели, во хранители… Посмотри, кого венцом-то называл творения… Посмотри, кого сотворил!
Но еще один есть у Господа человек. Тот и в жерло вулкана кипящее, и на небо бескрайнее зрит без смертного ужаса — потрясенно! Видит в громе и молнии не власть кровожадную, ревнивую и безмыслую, и не волю рока и хаоса, — Божий замысел, и Творца.
Одуванчик к небу вешнему тянется, кот на солнышке греется, человек же тот жизнь промается, думая, почему да как оно в выси крепится? Что не падает? Как горит? И вот это вот «почему да как», моя милая, сам Господь вложил в твою голову, это Он призвал тебя познавать…
Не грозит познанье мира Божьего конечностью человечеству, потому что даже открытие Ньютоном закона всемирного тяготения лишь «одна бесконечная» от Его бесконечности. Может, Он того и ждет от нас, чтоб в познании миров Его, непостижимых, бесчисленных, в понимании как устроено, пришли к праву высшему: со-творить?!
Вот на этой моей теории, разом рушится основанье гиганта вашего Пятикнижия, потому что, если Создатель вложил в наши головы жажду знания, то грехопадением жажда та была названа Сатаной. Это тот, безвиден, завистлив, пуст, желал гибели, жаждал гибели Божьему наследнику, человечеству. Потому что это «грехопадение в познании» привело к бессмертию человечество, и к бессмертию во творениях, и к бессмертию в поколениях. И — глаза открыв, надкусив познания яблоко, не Создателя мы волю нарушили — духа нежити, духа тьмы.
Так ответь: кто хотел вернуть во прах нашу Землю ожившую? Истребить, во вечен тлен обратить жизнь неповторимую, непокорную, познающую, Богоданную? Кто на жизнь такую разгневался, вплоть до жажды полного ее истребления? Человека, наследника Божьего, завистью, смертным ужасом, истребить? Кто направил Дух человека творческий, к «созиданию» истребителей? Кто он: Бог, бессмертную жизнь дарующий, или идол нежити, Сатана?
Вот они: апостолы от лукаваго, что кресту предали, распяли все человечное в человечестве, ну и цель у них не спасти — запугать. Объяснить все пытаемся, толковать-растолковывать, что Его же убийцами нам о Нем понаписано, до сих пор «святого писания» этого восстаем. Не приемлет душа, не берет кровопийцу в праведники, спасители. Не распявшего, а распятого просит в поводыри.
Ты мне скажешь: «Нет Его милосерднее — Сына Он на смерть послал, человечеству во спасение…». То есть сына в жертву принес любимого, не Себя? Аня! Ведь детей-то убийствие приведет к вымиранию род человеческий! Это страшный пример, погибельный… Неужели не видишь этого ты?! Это что еще за «Бог Отец, Бог Сын, да Бог Дух Святой»? Бог один, един, как солнце в небе единое! Он есть свет, есть Дух животворящий, врачующий, воскрешающий, смерти мертвое безмолвие птичьим щебетом побеждающий, в тело человечества воплотившийся, и во всем сотворенном Им прибывающий, и Христос был лучшим Его творением, сын Его человеческий, Дух Его воплотившийся, только мы распяли Его, распяли из зависти, мы распяли из ревности… мы распяли от ужаса полюбить…
Дух не может попустить преступление, поощрить беззаконие и бессилен его отвратить. Лишь наследник, носитель, тело Духа животворящего, человек. Только тот, на живой земле, Божьим Именем, проливает реки кровавые, уповая, что Господь его упредит.
С тем вопрос «почему злодейство такое лютое попускаешь ты, Господи?» не к Нему! Он нам волю дал, а воля не попущение, но доверье великое. Попускаем мы, а не Он. Попускаем своею трусостью зло добра отличить. Обманул слепого отца? — Это зло. Зло не может быть Богоизбранным. Вот и все.
И сказать бы так человечеству: на спасение, жизни вечную, больше не уповай. Ни добро, ни зло, тобою творимое, не ведут в ворота райские никого. Всякий путь земной расстоянье конечное, но его выбирай. И нельзя наполовину руки кровью ближнего обагрить, и отмыть нельзя, и нельзя ложь правдой назвать, и нельзя сказать на свет «это тьма», и нельзя сказать на тьму «это свет»! Здесь о палаче было сказано — сей палач, о солдате сказано — сей солдат, но о молча наблюдающем казнь невинного было сказано: это ты его и убил.
Книга ваша страшная, книга умная, тем да теми писана, кто уверен был, точно знал, был свидетелем, не по лестнице Иакова до живых вошел Дух спасительный. Был на ослике, в человеческом был обличии, смертный Бог, обещал своей смертью людям бессмертие человеческой доброты.
|
