НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Доказательство присутствия во вселенной

Владимир Лебедев. Портрет художника на фоне дневника. Дневник. Фотографии. Документы / Авт.-сост. В. Березовский, Н. Козырева. — СПб.: Издательство KGallery. 2023. Тираж 50 (sic! — И.Г.) экземпляров.

Люблю странные книги со странными в них текстами, ничего не могу поделать.

Вот к таким я отношу только что выпущенный свод дневников художника Владимира Лебедева.

Владимир Васильевич Лебедев (1891–1967) — художник, который, без всякого сомнения, заслуживает определения «крупнейший». Он внес кардинальный вклад в развитие книжной культуры: не только детской, но и взрослой. Лебедевский стиль иллюстрации в книжках Детгиза 1920–1930-х годов — яркий, узнаваемый — доминировал в работах и других художников. Портреты Лебедева стали неотъемлемой частью классики живописной культуры первой половины ХХ века. Оба этих вида изобразительного творчества невозможно представить без упоминания имени Лебедева. Помимо этого, Владимир Васильевич проявил себя и как один из лучших плакатистов постреволюционной эпохи, а в ранние годы своего творческого пути Лебедев снискал славу виртуозного рисовальщика сатирических журналов. В 1936-м Лебедев подвергся нападкам в рамках борьбы с формализмом, развернувшейся на всех участках культурного строительства. В такой ситуации художник нашел для себя единственно правильный выход — уйти во внутреннюю эмиграцию и ограничить круг личного общения.

Тетради, сохранившиеся в архиве его последней жены, охватывают не то чтобы все годы жизни автора, а только последние, с 1942-го по 1966-й. И хотя бы потому, что читать это все нормальному человеку невозможно, а уж пересказывать — тем паче, — публикация заслуживает внимания.

Записи Лебедева идут списком — лаконичным, как бухгалтерский гроссбух. Так и чудится, что автор открыл новый способ диалога с вечностью, посредством лапидарного перечисления — куда, сколько и на что потратил он в этот день свою денежку и свое время. Причем денежка в этом списке поглавнее. Это ведь она ему его же время и продлевает. Купил — значит еще жив. Не купил — день прожит зря.

Лебедев — надомный шопоголик и стационарный пылесборщик: курительных трубок, оловянных полков, екатерининского стекла, книг по искусству, пустых рам рокайльного декора (неожиданно символично), журналов по боксу, американских ботинок. И все имеет значение, поскольку наполняет смыслом его — Лебедева — содержание. Все является доказательством его присутствия во вселенной.

Ему неинтересны события вне его капсулы, в которой он находит спасение. Войны, репрессии, конфликты, трагедии, смерти близких (Тырса, Лапшин, Пунин), — дневник не в курсе, какие события происходят в стране, где автор живет и здравствует. Лишь однажды — 5 марта 1953 года — Лебедев отмечает: умер Сталин. Пьем шампанское, и — чуть дальше — ура! А затем, видимо, спохватившись, дневник начинает вновь отстукивать, словно азбука Морзе, список вещей и оплаченных за них сумм.

В музеях СССР открывают Пикассо, Матисса, но Лебедев выставок не посещает. Ему достаточно статуса диванного почитателя вышеупомянутых — их альбомы под рукой, «эксперты» здесь же, и не с пустыми руками — с закуской и напитками. Но даже если под закусь что-то произносится — дневнику это не сообщается. Свой дневник Лебедев держит в ежовых рукавицах. Не пролетит и муха!

Гораздо важнее для дневника учесть тех коллекционеров, которые несут в кассу Лебедева свои сбережения в обмен на «что-нибудь голенькое» (фраза Чудновского). Покупки тайных советских богатеев поражают воображение. Каким-нибудь специалистам по баллистике (Окунев) или физикам-теоретикам (Палеев) в 1960-е ничего не стоит выложить за картины 900 рублей. Мой папа — кандидат наук и молодой ученый получал тогда 120. Думаю, что он тогда смог бы позволить себе выпросить у Лебедева махонький набросочек и весь месяц сосать лапу.

Своими щедрыми приобретениями советская буржуазия под себя же форматировала и художников, таких, как Лебедев, который пишет о том, что в ресторане и крабы не те, и осетринка слишком жесткая. В 1960-е дневник полон физиологиче­ских подробностей из жизни кишок, желудка и простаты. Ему ничего нельзя, но Лебедев непременно заказывает невиданные деликатесы и пьет крепкое, для него такое соблюдение комфортных правил жизни важнее ее продолжительности.

Он вполне осознанно выступает некой биосубстанцией, которую ничего не волнует, не восхищает, не цепляет творчески, кроме возможности «могуче какнуть». Его женщины помогают ему в этом; он им, судя по тексту, благодарен, и только. Что-то ушло из души и сердца этого, когда-то яркого человека. Рука еще способна нарисовать женскую попку, а мыслями и амбициями он, хотя и живой, но — труп. И дневник беспощадно фиксирует эту ровную линию кардиограммы, без вспышек и озарений.

У публикации есть свои недочеты: скупые и без должного охвата упомянутых комментарии. Скажем, мне не так важны сноски на Матисса и Хлебникова (с ними Лебедев ведь не был лично знаком), сколько на Б.В. Шапошникова, директора Пушкинского дома, заведующего Литературным музеем Пушкинского дома, с которым Лебедев обменивался новостями о западном искусстве, или на неутомимую Веру Шалабаеву из ГМИИ, или на Г.С. Блоха, мастодонта коллекционирования. Вновь экономят на редакторе  — почему и становятся возможными ляпы с Делекторской, например, где на одной и той же странице она фигурирует с разными датами жизни. И в написании примечаний полагаться на Википедию — нелепейший моветон, иначе возникает такой казус: «Ильф и Петров — совместное название писателей-сатириков И.А. Ильфа и Е.П. Петрова».

Но это не так важно в сравнении с тем, что дневники Лебедева теперь стали доступны. Нам продырявили дырочки в ящике, в котором, подобно герою Кобо Абэ, прячется художник, и теперь мы можем наблюдать и судить о его поведении, испытывая восторг вуайериста. А может, он этого и добивался?

Ильдар Галеев