НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

«Cicadam ala corripuisti»

Павел Глушаков. Текст. Смысл. Диалог: Литературные заметки. — М.; Екатеринбург: Кабинетный ученый, 2023.

               В своей воде плавлю,

               Чтецов своих зевать не заставлю.

                                                              Антиох Кантемир

                              Поэты, разделенные временем и пространством,

                              отвечают друг другу как отголоски между утесами:

                              развязка «Илиады» хранится в «Комедии» Данте;

                              поэзия Байрона есть лучший комментарий к Шекспиру…

                                                                    Владимир Одоевский. Себастиан Бах

Ты схватил цикаду за крылья — так переводится на русский язык 828-я адагия Эразма Роттердамского. Цикада? Конечно, это цитата, и «неумолкаемость ей свойственна». Читатель ждет уж скатывания на саночках с накатанной риторической горки. Тем более что в книге рижского филолога Павла Глушакова цитаты, их бесконечные сближения разной степени странности — в центре внимания. Широкий литературный контекст для автора «своя вода», как сказал бы Кантемир. Но Эразм все же ведет в другую сторону.

Книга, безусловно, для «чтецов своих». Чужие (те, что считают слова Одоевского, вынесенные в эпиграф, бредом и демагогией) отсеются с первой ноты.

Речь лишь о тех, кто слышит «отголоски» и ловит эхо. Книга — из приглашающих к прогулкам: с любого места, в любом направлении, с любым из упомянутых авторов. Главное слово тут — «память», главная цель (сказано в предисловии) — «детальнее рассмотреть механизмы культурной памяти». Путь к цели лежит через непрерывное передвижение между внутритекстовыми мирами разных уровней. От читателя требуется гулять, слушать эхо и наблюдать, как работает риторическая операция memoria.

Если бы речь шла не о слухе, а о зрении, мы употребили бы пушкинскую формулу «несносный наблюдатель». При таком подходе все произведения, авторы, упоминаемые персонажи — живые, все в родстве между собой («литературные деды» и «внуки», а то «предшествующие тени»), одни следуют по следам других — в книге оживает вся двухтысячелетняя поэтологическая метафорика.

В какую сторону гулять? Неважно: как говаривал Чеширский Кот, куда-нибудь обязательно попадешь. Память живет везде. В пространстве книги есть магистрали: пушкинская, гоголевская, блоковская — и едва заметные, но не менее перспективные тропки — «хвостизмы» (пополнение российского «Revue des bévues»), отклонения (вроде содержащейся в фамилии Опискин неправильности), сближение Пушкина и Плюшкина (очень перспективное), занятные опечатки — и прочие «мелкие мелочи», способные оказаться важнее «важного».

Но неужели автор оставил читателя бродить без Вергилия в цитатном лесу, среди множества коротких заметок, порой состоящих просто из двух цитат, как бы записанных на салфетке для памяти? Вообще-то автор об этом предупреждал, дав книге подзаголовок «литературные заметки»: «рядом с заметками, выписками и историко-литературными комментариями читатель найдет наброски, эссеистичные размышления и этюды из записной книжки автора». Заметки для памяти, заготовки: каждую можно при желании развернуть в большое филологическое исследование. Но ведь и для читателя — чтобы он, прочитав, произнес латинскую формулу по-русски: «Заметь, хорошо!».

Роль Вергилия принял на себя союз «и», великий комбинатор, соединяющий по прихоти своей все со всем, — и получается одна великолепная цитата: «Булгаков и Пушкин»; «Михаил Булгаков и Арсений Тарковский», «Муму» Тургенева и «Песнь о собаке» Есенина...

Главная помощница союза «и» — двойка: «Два отца», «Два иностранца»; «Две выписки — две цитаты»… Но еще Пушкин предупреждал о коварности двойки. Союз «и» шутя превращает пару в триаду («Две придут сами, третью приведут» — это не только о рифмах): «Два страшных властелина и один властный жест»; «Две смерти и одно несостоявшееся смертоубийство». Ведь и в заглавии книги три персонажа — Текст, Смысл, Диалог. Все главные. Это «больше двух». Стало быть, говорят вслух — и все кому не лень. В данном случае — любые другие тексты и смыслы. Возникает перекрестный диалог: начинают разговор вроде бы два текста, потом вмешивается третий, еще и еще. Начинается цикадно-цитатный шум.

Возможно ли гулять в цитатном лесу памяти компанией? Один из самых леле­емых персонажей книги — эхо. Услышать одинаковое эхо и не сговариваясь вы­брать одну тропу реминисценций — это очень редко. Эхо каждому говорит свое, в зависимости от индивидуального tertium comparationis, обусловленного многими факторами,  в первую очередь — литературным «местом жительства» услышавшего эхо и его «асцендентом в отношениях с текстом». Поясню.

Tertium comparationis автора для сближения стихотворений Давида Самойлова «В шесть часов после войны» и Александра Твардовского «В тот день, когда окончится война» — «состояние возвратившегося… победителя в отгремевшей войне». Но у человека «с асцендентом в грамматике» взгляд упадет на числительное «шесть», связанное с накрытым праздничным столом, неприходом гостей, — и эхо приведет к пушкинскому «Шесть мест упраздненных стоят, / Шести друзей не узрим боле…».

Для автора «Записки» М.И. Глинки о Несторе Кукольнике отзываются в фильме «Чапаев»; рождается это эхо из слов, относящихся к медицинской топике: «Прикажет государь, завтра буду акушером» (Кукольник) и «Экзаменовать коновала на фельд­шера»¹ («Чапаев»). Но так же легко эхо направляет и по другому пути: «По ходатайству Суворова в 1795 году Екатерина пожаловала Хвостова в камер-юнкеры, с чем связан следующий анекдот: Екатерине кто-то заметил, что Хвостову, по его наружности, не следовало бы носить этого звания, но она отвечала: “Если б Суворов попросил, то я сделала бы его и камер-фрейлиной”».

«Чертеж земли московской… как с облаков» и «карта звездного неба» — повод для сближения Пушкина и Достоевского. Но этот чертеж (если читатель «живет» в XVIII веке) сразу пригласит к диалогу и Кантемира — вспомнится отец из 3-й сатиры: «В деревне своей копать начал он пруд новый, / Тому тотчас, иль чертеж с кармана готовый / Вытаща, под нос тебе рассмотреть положит, / Иль на ту стать ножики и вилки разложит» и сын, идущий по его стопам, что «Начав азбуку, теперь чтет склады исправно». Разложить вилки и ножики в виде чертежа будущего пруда — это запоминается.

А бывает, одно эхо звучит в разные годы у разных читателей, не знающих друг о друге. Глушаков: «Пушкин как бы предугадал некоторые элементы лермонтовского стихотворения “Выхожу один я на дорогу…”». А.Е. Махов (1976): «Эти строки из позднего пушкинского стихотворения, предвосхищающие конец лермонтовского “Выхожу один я на дорогу…” выражают ту же идею: в смерти — отдых, успокоение, в смерти же достигается и подлинная гармония с природой, с ее бессознательной жизнью»².

Примеры расхождения и схождения троп можно множить. И каждая личная тропка — как рентгеновский снимок идущего по ней.

И как же быть с беззаконным эхо? Если в одной и той же строчке все слышат разное и в общем все так или иначе подходит.

«Свой читатель» не сможет долго слушать эхо, описанное автором. Он потому и «свой», что тоже живет в постоянном цикадно-цитатном шуме.  Но мы видели: одна и та же цитата тянет разных людей в разные стороны. Выйдут на прогулку новички — поднимется спор: каждый считает, что он слышит правильно, а другим просто прислышалось. Но категоричность — не для испытанного лесовика (автор как раз таков). Он называет услышанные им отголоски «мерцающими типологическими сходствами», осознавая их игровую, субъективную природу, и признает: «Иногда между текстами разных авторов улавливается связь, степень интуитивности которой чрезвычайно велика, что ставит под вопрос такого рода сопоставление». По формуле А.Е. Махова — «От “едва ли возможно” до “скорее всего”».

Сокрушаться из-за цикадного шума или радоваться ему? Как гулять по этой книге? Толпою, врозь и парами? То вместе, то поврозь, а то попеременно? Да как нравится. В любом случае шум схваченных за крылья цикад в лесу памяти будет слышен далеко. Значит — лес живой.

Ольга Довгий

1 Все выделения в цитатах из книги сделаны нами. — О.Д.

2  Цитата из вступительного сочинения А.Е. Махова, написанного в 1976 году при поступлении в МГУ. Цит. по: Махов А.Е. Природа в художественном миросозерцании Пушкина // Избранные сочинения. Т. 1. О русской литературе. Тула: Аквариус, 2023. С. 15.