НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Слепые зоны

Андрей Черкасов. Дополнительные поля / Предисловие М. Дремова. — М.: Новое литературное обозрение, 2023.

Читая последние книги серии «Новая поэзия» издательства «Новое литературное обозрение», можно выдвинуть гипотезу: серия предлагает ответы на главные вопросы о способах и возможности коммуникации в эпоху машинного обучения и искусственного интеллекта. А также восстанавливает схемы работы сознания и дает нам как можно более полную картину не только художественной активности сознания, но и нейрофизиологической активности мозга. По-разному, но оправдывают эту гипотезу книги, вышедшие в «Новой поэзии» в 2022 году: Евгения Суслова пишет техническую инструкцию Благовещения для искусственного интеллекта, а Данила Давыдов с помощью философии языка, семиотики и биоэтики рассказывает о желании контакта и оправданности этого желания. В 2023 году в этой серии вышла книга Андрея Черкасова «Дополнительные поля».

Черкасов давно известен литературной общественности как экспериментатор — автор минималистичных текстов, расширяющих границы пространства и времени. В этой книге собраны циклы, написанные как в привычных уже жанрах found poetry и блэкаута, так и в жанрах, которые можно отнести к генеративной поэзии. Жанровое разнообразие объяснимо: с одной стороны, оно составляет основу для одного из главных вопросов книги — определения границ авторства и границ необходимости вмешательства человека в машинное письмо, уникальности этого вмешательства. С другой стороны, это разнообразие рождено общим инструментарием, и именно в области метода Черкасов делает один из новаторских шагов. Наряду с возможно­стью произвольного выбора и произвольной компиляции слов / синтагм в тексте поэт использует «точные методы». Могу предположить, что это не только попытка «говорить на языке времени», но и закономерное использование искусством тех методов, с помощью которых его изучают. В литературоведение «точные методы» проникли больше полувека назад и заземлились в нем, во многом вытеснив герменевтику. Современное стиховедение и вовсе насквозь математическое, изучение метрики и просодии поэтического текста уже сложно представить без машинной разметки и автоматического определения частотности элементов. Кажется закономерным, что одни и те же методы становятся ключевыми не только для изучения, но и для создания поэтического текста — эту логику развития посредством соперничества хорошо иллюстрируют отношения хакера и кибербезопасника.

Одним из ключевых в наборе «точных методов» для Черкасова в этой книге стал объектный поиск по корпусам — с его помощью из материала оттепельной поэзии составлены циклы «оттепель (сцепка)» и «вспышка щебня», а также основной цикл книги «Йенгив Йовинье», сформированный из текста «Евгения Онегина» (жанровая семантика которого, кстати, была важна для книги Евгении Сусловой!). Во «вспышке щебня» поэт использует и частотную выборку, располагая слова в соответствии с употребительностью и составляя своеобразную семантическую градацию.

В последние годы одним из перспективных методов исследования именно стихотворных циклов стало составление функционального тезауруса (термин М.Л. Гаспарова из одноименной статьи). Классический тезаурус снабжается контекстом словоупотребления, и это позволяет по функциональному тезаурусу считать и систематизировать малейшие изменения в семантическом коде текста. Метод Черкасова в циклах, которые я ранее назвала генеративными, можно попробовать описать как метод создания тезауруса: в случае частотной сортировки найденных в корпусе слов — классического, а в случае наличия в готовом тексте контекстов слов объектного поиска — и функционального. Таким образом циклы книги дают описания эпох, «ключевых текстов» и явлений популярной культуры. Даже там, где Черкасов пишет в жанре found poetry, он не просто «ищет поэзию», а составляет некий скрипт — условный компьютерный код, описывающий работу «программы», будь то схема общения в открытом сообществе соседей по району или схема генерации контента для эротического чата. Поэт унифицирует и индивидуализирует методологическую базу, не только сообщая генеративным методам литературоведческие смыслы и корни, но и объединяя функции found poetry с функциями тезауруса. Оказывается, что в тексте, исходно являющемся поэзией, можно повторно «искать поэзию» — «Йенгив Йовинье» основной пример этого. Этот транскрибированный и таким образом заново обретенный «Евгений Онегин» и есть искомые «дополнительные поля», в честь которых названа книга. Впрочем, не только он.

Дополнительные поля — это место бытования текстов книги, их реализации. «Йенгив Йовинье» можно было бы назвать записками на полях «Евгения Онегина», маргиналиями (то есть картинками или остроумными наблюдениями, увиденными архивистом на полях древней рукописи). Каждый из циклов этой книги задействует «боковое зрение», расширяя фокус внимания к поэзии — начиная со скоро­сти чтения текстов, которую ординарному читателю, скорее всего, придется снизить и сосредоточиться на каждой букве. Кроме того, Черкасов не только настраивает семантические коды создания и восприятия текстовых объектов, но и обнажает «слепые зоны» в восприятии этих объектов. Это письмо, автоматизированное, во многом основанное на случайных комбинациях и на сбоях в работе программы (как в цикле «восьмиугольный разряд», для создания которого поэт пользуется проблемами машинного перевода на монгольский), расширяет поэтический образ человеческого сознания. Оно демонстрирует «побочные» процессы мышления: в системе «вопрос  ответ» магистральная линия рассуждения не является ни единственной, ни магистральной. Систему, поэтическое равновесие которой восстанавливает Черкасов, гораздо проще представить как раскидистое дерево, лишь на одной из веток которого вырастет плод познания. Причем в основе выбора ветки / цепочки нейронных связей, которую можно идентифицировать как верную, заложена случайность. То, что в когнитивистике стало понятным с приходом машинного обучения, в литературоведении, по большому счету, сформулировал Ролан Барт, вместе со смертью Автора провозгласив и свободу интерпретаций. Художественному преломлению такой картины мира служит и эта книга.

Вместе с тем использование не только корпусных «точных методов», но и функций «запоминания» в раскладке клавиатуры, переводческих сбоев делает основной категорией поэтического инструментария Черкасова даже не случайность, а модель, произвольную по сути, то есть поддающуюся алгоритмизации, но непроизвольную по отношению к создателю текста. Это ставит вопрос не только о границах поэзии, но и о границах необходимости вмешательства поэта в текст, ведь текст может быть сгенерирован. В случае «Дополнительных полей» замысел текста принадлежит Черкасову, а машинные инструменты лишь реализуют его в специально определенном порядке, но это можно счесть и знаком того, что на месте Черкасова могла бы находиться любая добротная нейросеть. И все же мне кажется, что генеративная и нейросетевая поэзия — это не одно и то же, даже в будущем. Функция поэта в контексте данной книги и других сходных практик сравнима с функцией автора документального письма: он реорганизует исходный материал в поэтический текст с помощью легких акцентов — изменения графики текста, увеличения пустот, немногочисленных повторов и композиционных сдвигов. Все это нарушает логику привычного текста, деавтоматизирует его. Термины Шкловского как нельзя более уместны при описании генеративной поэзии: генерируемый текст — это поле автоматизации, формирование кода выборки слов; а человеческое вмешательство — деавтоматизация. Та самая «случайность в вакууме», не случайность выбора алгоритма, а нечто непросчитываемое — она и есть ключ к искусству.

В заключение важно отметить, что грамотное прочтение «Дополнительных полей» может и не состояться без чтения предисловия Максима Дремова «Переведено еще раз». Этот текст я воспринимаю не как критический / литературоведческий, а, скорее, как кураторский — помогающий читателю в навигации по книге, объясняющий методы и обстоятельства написания каждого цикла. Андрей Черкасов ведь не только поэт, но и художник, и подобная форма взаимодействия между исследователем и объектом исследования должна быть ему знакома и, возможно, даже более приятна, чем те, что приняты в филологических кругах. Во всяком случае, эта книга служит примером того, что кураторский текст в литературном контексте возможен и уместен.

Анна Нуждина

Публикация в рамках совместного проекта журнала с Ассоциацией писателей
и издателей России (АСПИР).