Об авторе | Денис Андреевич Сорокотягин родился в 1993 году в Екатеринбурге. Окончил Свердловский мужской хоровой колледж (пианист) и Екатеринбургский государственный театральный институт. Актер театра и кино, режиссер, драматург, художественный руководитель «DAS-театра», педагог по актерскому мастерству и вокалу, автор учебных пособий для детских музыкальных школ. Автор книг «Во всем виноват Бэнкси», «Синдром Шишигина», «Изменение формы. Особая книга». Актер Театра музыки и поэзии Елены Камбуровой. Живет и работает в Москве.

Денис Сорокотягин

Абы pulvisus

(но каждый может дать свое название)

рассказ

1.

Какое-то время у меня нет слов, а потом они появляются, правда, почему-то заранее заготовленными конструкциями — «ты должен там быть, сегодня же, а не абы когда». Вот это «АБЫ» засело в голову, и хочется расщепить его, как атом. Наверное, я так назову этот текст. Он будет одним из главных для меня. Он еще не написан, но написать его — меньшее из зол, гораздо сложнее его пережить, а это уже сделано. Переживание непременно заканчивается смертью, как и все на свете неуклонно идет к своему логичному или чаще всего абсурдному завершению. Сегодня мы говорим о смерти переживания. Он (на самом деле, «я», но мне так будет легче смотреть на себя со стороны, поэтому — и «он») совершит кремацию переживания, говорят, что уже давно существуют такие договоры, которые заключаются при жизни (речь, конечно, о теле), но что делать с душевной фабрикой, поставляющей одно за другим (о, этот век) переживания, но речь сейчас об одном (на большее не хватит его сил и жара тех печей). Кремация переживания, точнее, пережитого. А дальше — пепел, и, может быть, если все сложится удачно — тишина. На этой фразе кто-то возьмет и бросит читать этот текст, сделав вывод, что я нахожусь в закрытом аквариуме депрессии, без доступа воздуха, без фильтрации, в мутной воде застоявшейся памяти. Нет, на дворе лето, мой тридцатый июль, он едет в такси, такси в свою очередь едет во внутри рождающегося текста, который я набираю в заметках, текст омывается дождем, он так лупит в лобовое стекло, что даже «дворники» чавкают от смываемого азарта. Через тридцать минут я буду в Нижегородском крематории.

2.

Гуглю, как на латыни будет пепел. Для чего это нужно, для еще одного варианта названия текста. Абы — хорошо, а pulvis (по латыни — пепел, прах) еще лучше, а если взять и соединить Абы pulvisus — заглядение, название лечебной травы, снадобья или зелья. Читатель все думает о цели моей поездки, не каждый день возникает необходимость ехать в крематорий, тем более частный, находящийся на самой окраине города. Я тоже думаю о цели, ведь думание отвлекает от переживаний, которые я испытываю (они еще не умерли и агонизируют во мне), и от переживаний за то переживание (которое я везу с собой, я мечтаю развеять его невидимый прах, сделав тщетную попытку освобождения). Но для начала я должен выбрать растение. В этом крематории есть особый сад, притворяющийся диким, в котором растут травы, кустарники, деревья, и ты (да, я обращаюсь к тебе) можешь выбрать какое-нибудь из них, вот, например, Juniperus oxycedrus (загугли, подсказок не будет), и посвятить его (гугли) своему умершему близкому человеку. У сада есть официальный сайт, где по ссылке можно перейти и заполнить специальную форму, где указывается вид растения (оно может быть любым, не только тем, которое растет на территории сада), также необходимо проставить даты жизни усопшего (с переживанием труднее, чаще всего помнишь дату его завершения, а где оно берет свое начало, я лично не смогу ответить, начало умело прячется в толщах иллюзий и ложных представлений, это у меня так, здесь следует говорить только за себя). Этот сад, разбитый во внутреннем дворике крематория, придуман Артемом Филатовым и Алексеем Корси, и носит название «Сад им.». Центральный объект сада — огромная деревянная колонка, которую включает (по запросу) администратор, из нее раздается голос, диктующий (на латыни) названия частей тела человека, такая деконструкция, попытка отвлечь человека от рутины похоронных ритуалов, распад скорби. Прочитал на страничке в ВК, что в прошлом году птицы вы­клевали что-то в колонке (наверное, полотно, которым она перетянута), и она перестала работать. А как в этом году, починили или? Звоню по номеру, указанному на сайте, отвечают сразу:

— Нижегородский крематорий слушает…

— Здравствуйте (в его голосе робость и какая-то болезненная смелость). Я бы хотел посмотреть Сад. Можно?

— Приезжайте, откроем.

— Так дождь стеной… А колонка работает?

— Все включим. Это все на открытом воздухе, вы понимаете?

— Да. До встречи.

Кто поленился гуглить, выше речь о можжевельнике остролистом.

Juniperus oxycedrus. Я не знаю, растет ли он в «Саду им.», но он хочет посвятить этот можжевельник своему деду. Но прежде он выйдет из такси, проверив (в который раз?), на месте ли переживание. На месте.

Оно в моем сердце. Теперь я буду говорить только от своего лица.

3.

Таксиста зовут Кароматулло (что в переводе с тюркского — «богатый отец»). Я договорился с таксистом, что он подождет меня пятнадцать минут, я заплачу ему 700 рублей, и мы вернемся в центр Нижнего.

Крематорий как коричневый кубик, затерявшийся среди корабельных близнецовых сосен, одна к другой, как души, за рядом ряд, это все работа волнения, оно подсовывает банальные метафоры, да и вдобавок ко всему начинает болеть голова (причина — рывковый метод вождения Кароматулло).

Охранник возник из ниоткуда, открыл дверь в сад и удалился, будто бы его и не существовало. Дождь продолжает разбавлять пространство. Я вижу трубу, из которой должен (кому?) идти дым, но никакого дыма я не вижу, только дождь и буйство разнотравья дикого сада. Съедаю дольку горького шоколада, срываю незрелую ягоду малины, не чувствуя недозрелости, воспринимаю мир вокруг кожей, не глазами. Рефлекторно вставляю наушники, набираю последний номер, умный айфон сам, без моего позволения, назвал номер как «Нижегород­ский крематорий», осталось только подтвердить его сохранение в контактах.

— Нижегородский крематорий, слушает… Алло…

Я почему-то молчу. Робость, смелость и впитывание (куртка — влагу, я — нефильтрованную и, кажется, нереальную действительность).

— Говорите … (спокойно, ни капли нажима)

— Я уже в Саду. Включите колонку, пожалуйста.

— Минуту.

Колонка действительно большая и напоминает часть домашнего кинотеатра, такой вполне мог быть у Кинг Конга. Прошла минута. Никаких обещанных звуков, только бесконечная реприза дождя. Я фотографирую кусты (с меня ростом), чтобы потом в специальном приложении узнать их названия. Я пытаюсь взглядом выцепить можжевельник остролистый, тот самый, который я посвящу деду, но мое сознание занято лишь ожиданием тех самых звуков и взгляд не может ни на чем сфокусироваться. Звонит мама, я отвечаю что-то невпопад, говоря, что «все-таки доехал, договорился с таксистом, тут больше никого, представля…»

И тут из динамика раздается женский голос, акапелльное пение, так поют мадригалы или барочные арии. У девушки приятный голос, лирическое сопрано, я разбираю знакомые слова — appendix vermiformis (аппендикс), diaphragma (диафрагма), и все они витиевато распеваются — дииииииииифрааааагмаааа, что даже становится чуть страшно. Мы с мамой слушаем девушку, мама через трубку, с примесью дождя и ветра. Кто это поет? Смерть или сама жизнь? А может быть, это одинокий голос, без тела, без имени, у него ничего за душой, только душа, поющая на латыни, только смыкание связок, или так звучит память о прошлом, спетая давным-давно. Можно ли спеть память?

Я заканчиваю разговор с мамой. Мне нужно возвращаться к Кароматулло, ведь я дал ему обещание, не больше пятнадцати минут.

Я так и не нашел в саду можжевельник, но верю, что он все же где-то там растет, стелется по земле, а высокие кусты, как стражи, охраняют его покой, да и на самом деле это не так важно. Я заполню форму на сайте, выберу название растения, проставлю даты жизни деда, все это так,«для проформы» и нашего земного учета, ведь смерти не было и нет, значит, и границ жизни-смерти нет, только какая-то черточка, тире, перевернув которое можно увидеть пунктир дождя.

4.

Можжевельник не найден, переживание не развеяно (осталось в сердце), все наспех, второпях, это черта моего существования, я жадно глотаю жизнь, а потом так же жадно ее перевариваю, я задыхаюсь от несоразмерного захвата воздуха, на что diaphragma откликается громким иканием («ик» каждые пять секунд), или это все от голода, или стресса (он был). Я бы очень хотел задержаться в Саду, сесть на железную лавочку, помолиться (чаще всего это импровизации, а не каноны) не только о себе, а о всех угнетенных, убитых, угнетаемых и убиваемых в данную секунду времени, пусть эта секунда растянется, пусть будет возможность вглядеться в нее, за счет этой временной оттяжки (перевеса), возникнет пауза. Без крови, боли, угнетения и насилия. А потом эта пауза — «без» — и сама растянется, став чем-то привычным, здоровым, мирным, это сделают дети, или не дети, а какие-то новые по своей формации и сути люди, они заполнят собой паузу, когда мы уже сами давно станем тем пеплом, но будем все видеть и радоваться (эту возможность я не хочу исключать).

И хорошо, что переживание осталось со мной. Дождь прибил бы пепел к асфальту, и все было бы не таким красивым, вообще, все не такое уж красивое, это в мыслях, все непередаваемо прекрасное. Я так хочу долго ехать — и не приезжать в Крематорий, зависнув в этом процессе пути; я хочу предслышать звук из колонки и как можно дольше не слышать его, а только представлять. Этим летом 2023 года мне хочется писать такую поэтическую прозу, которая сможет вербализировать то, что чувствовалось долгие месяцы. Это сродни фильтрации той мутной аквариумной воды, пространство больше не замкнуто, я чувствую воздух извне, он не такой свежий, но он явно новый, я пытаюсь концентрироваться на дыхании, стараюсь дышать «в меру», чтобы не захлебнуться. Недавно у меня было отравление, и как последствие этого — противная икота, которая длилась порядка пяти часов. «Это кто-то неотступно меня вспоминает» — думал я, а потом, наконец, все же вспомнил, икота отступила. На самом деле, я выпил молочный коктейль со вкусом ванили в «KFC», и холодное питье ее остановило. А я ведь тоже способен на такое долгое, неотступное вспоминание.

«Сорокотягин Игорь Николаевич

10.10.1937 — 13.01.2021

Посвящено растение:

Можжевельник

После заполнения информации выше и обработки анкеты Ваше посвящение будет отображено на странице «Память», а также на Вашу персональную почту будет отправлено письмо с подтверждением об участии».

5.

Последнюю часть текста хочется не написать, а проговорить жестовым языком — его знаю только я, но он понятен другим, он рождается стихийно, под этим проливным июльским дождем, мой зонт, купленный мамой в третьем классе, отброшен на время в сторону, ведь дождь все равно скоро кончится, лужи под ногами пузырятся, я жестикулирую, и меня понимают цветы, кусты, чьи-то души —

Lysimаchia vulgаris (Вербейник обыкновенный),

Symphoricarpus (Снежноягодник)

Physocarpus opulifolius (Пузыреплодник калинолистный)

Allium nutans (Лук слизун)

Actae acimicifuga (Клопогон вонючий)

Hydrangea arborescens (Гортензия древовидная)

Spiraea japonica (Спирея японская)

И эти загугленные и другие растущие, но мне не известные, давно меня поняли, и можно уже, наверное, перестать жестикулировать, но я не чувствую ни капли усталости и продолжаю. Я смотрю на трубу крематория и не думаю о новом-плохом (шутка ли), какая-то часть меня осталась там, в саду, часть нас всюду где-то да и остается, и растет без нас, а потом тянет нас безчастных (не сразу заметили) и бесчестных назад.

Я уехал на синей «Тойоте», взятой напрокат «богатым отцом» Кароматулло, и я же остался слушать пение неизвестной души, льющееся дождем из динамика.

Я ожил на мгновение, почувствовав больше, чем я когда-либо чувствовал, и я же ровно на то же самое мгновение умер и доподлинно узнал, как же Земля вращается без меня. Спокойно. Медленно, ленивое вращение мясорубочного колеса.

Говорят, что дым из трубы может вернуться, если захочет, обратно в дымоход, но что с ним происходит по возвращении, никто не знает.

Кто-то думает, что такие тексты пишутся от безделья, обилия свободного времени и от томления вдруг затрепетавшей души, но именно так (трепеща) получаются центровые (говоря на жаргоне) тексты о любви.

Какой-то цветок в моем саду прорастает из пепла,

в безнадежной тишине я слышу его тихое дыхание.

Я не знаю его имени.

АБЫ PULVISUS?

(но каждый может дать свое название)

9 июля 23 года

Нижний Новгород