НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

«Нет близнеца»

Андрей Сен-Сеньков. Каменный зародыш. — Екатеринбург; М.: Кабинетный ученый, 2023.

Герой новой книги Андрея Сен-Сенькова — дом, «дом-улитка» по адресу: Екатеринбург, улица Малышева, 2е. Его прозвали так за изогнутую форму, напоминающую раковину моллюска. Руслан Комадей в «Послесловии» дал очень подробный историко-архитектурный комментарий — читатель может убедиться: этот уникальный дом существует. Двум свидетелям верится охотнее, чем одному.

Книга сама похожа на здание, хотя стихи Сен-Сенькова нельзя назвать архитектурными. Это большой цикл-посвящение, составленный из двадцати пяти миниатюр: каждое стихотворение — «кирпичик». В поэтическом высказывании плотность слова высока, а в минималистичном поэтическом высказывании она слишком высока. Сен-Сеньков часто выносит слово в отдельную строку: так оно становится зримым, звучным и весомым, а смысл — двоящимся, затемненным, тем более когда отсутствие знаков препинания значимо:

чтобы весь из железа

бетона

сингапура

стекла

теплой малайзии?

Однако по мере приближения к финалу объем стихотворений увеличивается — причем не столько даже по вертикали, сколько по горизонтали. Так раскрывается центральная метафора — метафора зародыша: он как будто растет, хотя расти не должен. Название книги, конечно, парадоксальное: «камень» — вещество мертвое, «зародыш» — существо живое.

Жизнь дома «раскручивается» в обратную сторону: каждая веха — новый виток на раковине улитки: «девяностолетний зародыш» — «пятидесятилетний зародыш» — «подросток». Но эти витки, конечно, делает не дом: их делает история. Стены дома помнят все: следы «от губных пуль / и от пистолетной помады», кино восьмидесятых, «неизлечимую зелень социалистических лепестков», наконец, они пом­нят своего создателя — «папу сергея ефимовича», свое детство — начало тридцатых, совпавшее с чьим-то горьким детством, и здесь, конечно, возникает ассоциация с романом Мариам Петросян «Дом, в котором…»:

ты появился

чтобы быть детским садом

потом детским домом

дыры окон в твоих боках сделаны из

выплаканных глаз

это когда не осталось слез

когда выплакано все

Дом — аккумулятор исторической памяти: архитектура несет на себе отпечатки разных эпох. Но чем детальнее (в том числе и благодаря «Послесловию») раскрывается перед читателем образ дома-улитки, его тайна, тем более неожиданным видится взгляд лирического героя — говорящего, но не смотрящего, а представляющего, воображающего дом, с которым можно говорить. В этой книге мало документальности — поэтике Сен-Сенькова она не свойственна: образы плывут, накладываются друг на друга — и получается что-то совсем размытое, как мир за стеклом, забрызганным каплями дождя:

нет близнеца

а так вы изгибались бы синхронным плаванием

растягивая трубами железные сухожилия

с текущей по ним невкусной горячей

и вкусной холодной водой

соревнования — только в сильный в дождь

синхронно тонуть в грязи

потом всплыть

с улыбающейся раной от пореза стекла

Дом в глазах героя — всегда ребенок. О доме сказано на совсем детском языке — обязательно с использованием диминутивов («человечек», «ножка», «солдатик», «магазинчик»), упоминанием клоунов, несуществующих «пушистых тараканов» и «разноцветных аквариумных крыс». Дом остается ребенком, потому что и взрослый лирический герой еще остается ребенком, и это понятно из финала книги. Вообще иногда создается впечатление, что разговор человека с домом — это разговор двух детей: «а были у тебя домашние животные?»

С одной стороны, Сен-Сеньков дополняет уже существующий городской миф новыми сюжетами. Но все-таки задача, связанная с мифологизацией городского пространства, скорее всего, перед автором не стояла, тем более что биографически он не связан с Екатеринбургом («я никогда не был в твоем городе / и это единственный повод приехать»). Тут важно, что в «Каменном зародыше» есть две величины — дом и человек, и человек все-таки больше дома, потому что это он и создает дом, выращивает себе подобного из каменного зародыша, пишет его историю и судьбу. Поэтическое высказывание строится, отталкиваясь от того, чего нет, — и так закручивается несуществующий сюжет, который начинает восприниматься как существую­щий: «если бы у тебя была лучшая подруга», «если бы у тебя были глаза кого бы ты любил», «нет близнеца», «хорошо бы в тебе открыли какой-нибудь милый магазинчик». Слово старается излечить травму отсутствия. В сущности, одиночество дома — это человеческое одиночество, выплаканное до сетчатки.

«Каменный зародыш» — о хрупкости всякого существования, о тонкости всякой материи, о ценности жизни, о детстве и материнстве. Вторая часть книги — цикл «Девять кирпичиков, вынутых из зародыша на память», и почти в каждом стихотворении — чьи-то дети, хотя бы дети дождя, чьи-то родители. А в центре — история героя и его «мамы», пунктиром набросанная линия ее жизни. Время превращает «маму» героя почти в ребенка: человек тоже уже не растет, как дом-улитка, но движется куда-то назад, в начало, туда, откуда он однажды возник. Книга замыкается в кольцо — складывается в позу эмбриона: начинается с истории про девяностолетний каменный зародыш, а заканчивается историей про восьмидесятичетырехлетнюю женщину.

Стихи Сен-Сенькова — плотные клубки слов, распутать которые не всегда возможно, да и не нужно. Главное — ухватить ощущение пульсации, как под аппаратом УЗИ (автор работает врачом-узистом): что-то неразборчивое, непонятное, полное белых и темных пятен, но живое — что-то непереводимое, как стихотворение «ч.к. уильямса». Так непереводимы и тексты Андрея Сен-Сенькова, а иллюстрации Л. Собениной только усиливают ощущение двоящихся образов, смещающихся смыслов. Стихотворение — как зародыш: в нем больше жизни, чем кажется, и у него никогда нет близнеца. А поэты, по Сен-Сенькову, как можно понять из верлибра «С днем рождения, еще один несчастный», — это «одиночки», превратившиеся в «матерей-одиночек».

Ирина Кадочникова

Публикация в рамках совместного проекта журнала с Ассоциацией писателей и издателей России (АСПИР).