Естественные центробежные процессы внутри поэтического пространства, образовавшегося в результате изменения литературной ситуации в конце 80-х — начале 90-х, привели к расслоению действующих в нем лиц, включая вошедших в литературу в последнее десятилетие, сообразно исповедуемым ими способам работы с языком. В результате чего сегодняшняя поэтическая жизнь определяется сосуществованием и взаимодействием множества развиваемых традиций. Включая ту, которую условно можно назвать срединной и которая, базируясь на доавангардной эстетике, очень умеренно впитывает в себя новые литературные приемы. В советское время, в условиях строгого запрета на любую работу с языком, даже эта традиция понесла колоссальный урон, профанируясь в официозе и развиваясь в основном в суровых условиях андеграунда.
В свете этого проясняется роль скромного журнала “Алконостъ”, организованного еще в 1989 году силами группы поэтов, пришедших в литературу в последнее десятилетие. Привычная для того времени брошюра из десятка машинописных листов, тираж которой был обусловлен одной закладкой копирки, естественным образом сменилась на сброшюрованную компьютерную распечатку все улучшающегося качества. Малозаметным для широкой публики тиражом не свыше 30 экземпляров, журнал регулярно выходил в ходе бурных 90-х. И ныне, на пороге становления новой литературной ситуации, заявил о себе изборником, изданным уже типографским способом и тиражом, соответствующим времени, — номером, вобравшим лучшее (по мнению редакции) из того, что представляли на страницах журнала его постоянные авторы. Специфика же журнала такова, что в основном печатались тексты членов редакции, в большей или меньшей степени от номера к номеру разбавляясь текстами того или иного понравившегося им автора.
Нельзя не оценить многолетнее издательское целомудрие, проявляемое на фоне спонсорско-издательского бума 90-х и вызывавшее упреки в губительной замкнутости. “Принципиально самиздатовская позиция” журнала, в котором “авторы обращены не к читателю, а друг к другу”, явилась “следствием осознания достаточности такой формы воплощения” — так сформулировано теоретиком редакции Алексеем Тиматковым (“Этюд об Алконосте”). Внутренне отдавая себе отчет как в ненаработанности желаемого уровня профессионализма, так и в непроявленности собственных творческих устремлений, редакция отказывалась от любого альянса и занималась самообкаткой и рефлексией. Страницы журнала были предоставлены и независимым экспертам, высказывавшим мнение по поводу феномена “Алконоста”.
Эстетику изборника, на сегодняшний день — визитной карточки “Алконоста”, можно определить как средневзвешенную между эстетиками серебряного века, западноевропейского романтизма и лучших образцов советской поэзии 70—80-х. С присутствием элемента, в том или ином виде практически обязательного в нынешней культурной ситуации, — иронии. В качестве примера можно привести отрывок из Всеволода Константинова:
И сидит человек на пороге
У открытых дверей чайханы
Так спокойно, как будто боги
Ничего ему не должны.
Он водил себя по пустыне
Сорок однообразных лет
И сподобился не святыни,
Но барашка с вином на обед.
В сущности, журнал представляет авторов, которые, оказавшись внутри постмодернистской ситуации, отторгая присущие ей методы работы с языком, обратились назад, к традиции прямого и незамысловатого авторского высказывания. Именно таким образом они, пребывая в культурном пространстве, перенасыщенном знаками, перетекающими друг в друга смыслами и сложными языковыми приемами, вычленяют и отрабатывают личную поэтическую интонацию. Усложнение смыслов и приемов можно позволить себе потом — после обретения координат личного поэтического космоса. Если, конечно, это произойдет. Речь идет о пути, противоположном тому, на котором сначала отрабатываются сложные приемы, а затем происходит снятие их массированности ради выявления все той же личной поэтической интонации.
Трудно согласиться с мнением, высказанным в наиболее структурно четкой из представленных в изборнике статье Данилы Давыдова “Алконостъ как зеркало русской агорафобии”, — что ирония авторов журнала “основана на эскплуатации идей концептуализма (в приговском изводе)”. Основному корпусу авторов свойственна самоирония, оттеняемая полярными позициями Кирилла Анкудинова и Евгения Лесина. Большинство текстов Анкудинова отличает абсолютная серьезность — их автор не желает всматриваться в игру смыслов, что временами приводит к вызывающим улыбку казусам:
Как по ночам ни крути ты затворы:
Не обезвредишь ты парня, который
Где-то внизу...
Лесин же делает ставку почти исключительно на иронию. Его тексты несут отзвуки традиции Саши Черного, упрощаясь в сторону Игоря Иртеньева. Большинство их, в сущности, представляют собой хохму, однако временами он “попадает в яблочко”:
Сбылась мечта интеллигента,
Теперь я знаю досконально,
Что в этом мире трансцендентно,
А также —
что трансцедентально.
Сложной метафористичностью и мощно организованным речевым потоком выделяется Виталина Тхоржевская, тексты которой появились в журнале не так давно:
Я не хочу словами тёмными
перстами тихими и незрячими
бродить по струнам заторможенного
как бредит маятник во сне
Моих друзей глаза бесстыжие
на человечьи не похожие
войдут в нетопленную комнату
и сгинут в коммунальном сне.
Прочие постоянные авторы журнала в пестрой картине постмодерна 90-х выглядят романтиками незатейливой ироничной лирики. Кроме Всеволода Константинова, это Ольга Нечаева, Михаил Свищев, Алексей Сильверов и Павел Белицкий, нарисовавший хронотоп их общего литературного обитания:
Как верили: поезд московский
Подземный прорежет зигзаг —
Хороший поэт Долматовский
И — тоже поэт — Пастернак.
И все комсомольское детство
Им вторило в угольной мгле:
“Мы детям оставим в наследство
Счастливую жизнь на земле”, —
И в копотном ламповом свете
Вгрызались в отеческий прах...
Мы ваши циничные дети
С камнями на мелких зубах.
