|
Об авторе | Владимир Рецептер — поэт и прозаик, народный артист России, художественный руководитель Государственного Пушкинского театрального центра в Санкт-Петербурге. Предыдущая публикация в «Знамени» — № 10, 2022.
Владимир Рецептер
«Какая зимняя зима…»
* * *
Какая зимняя зима
стучит в стекло в начале года.
Она свалилась задарма,
как сон, и фронт, и непогода.
И зимний вид, и снегопад,
и графика деревьев голых
притихли, словно детский сад,
или грустны, как дети в школах.
Их всех бодрят учителя
и воспитатели, как могут,
быть жизнестойкими веля,
таща к взросленью, будто в омут.
И странно малолюден мост
дугообразный через речку;
и сдвинут на угол погост
на две могилы… Ставишь свечку
в домашнем храме за родных,
и поминальные записки
читает чтец, как будто стих,
а Бог их слушает, как близкий…
* * *
…Лубянка, Бутырка, Лефортово,
свидание с «Матерью-смерть...»
Им выпало времечко чёртово —
на жизнь сквозь решётку смотреть!..
Спасительны курсы бухгалтеров
да крохи зарплат типовых…
Любовь, — ряд космических чартеров, —
и Богом отпущенный стих.
В итоге судьба не ограблена:
за Русь и Украйну борись!..
Прекрасен размах Чичибабина.
Мне братом назвался Борис.
* * *
В этой битве болел я только за Аргентину.
Игры, где убивают, радуют лишь дубину.
Господи Всемогущий, как я люблю футбол!
Я даже молился, чтобы Месси забил свой гол.
И он забил не однажды на футбольном пожаре,
бежал, не чувствуя жажды, в жаростойком Катаре.
Не смел я ни отвернуться, ни улучшать экран,
где мой и общий любимец зигзагом шёл на таран.
Людям необходима наичистейшая радость,
счастье существованья, прикровенная сладость.
Без химии, без добавок. Как заработок на хлеб.
Как стихи без поправок о жизненности судеб.
Да, голы от Месси, а слова — от Мессии —
вот что необходимо мне, и всем, и России.
Чтобы не опуститься в посюсторонний ад.
Чтоб крылья — словно у птицы… Как святые велят.
Нас с тобой со спины остров прикрыл Крестовский,
дал лежанки, да сны, да уголок неброский…
Только судьба могла нас перенести сюда
от футбольного стана странниками труда.
Сон
…Мне снилась царская семья
так близко, будто бы — моя,
тот дом, и тот подвал, и стенка;
стрелял в святых Поганов Генка,
за это он наверх попал
и ходит, точно генерал,
и шарит по чужим карманам,
и вновь грозит слепым наганом.
А я, плывущий по Неве
с горячей пулей в голове,
всё маюсь, каюсь, снова маюсь,
ударить гада собираюсь,
пока внезапно не проснусь…
Включённый телик ту же гнусь
показывает в назиданье.
Расстрельщики без покаянья
и на виду у всей страны
поганой наглости полны…
* * *
Искусственное воодушевленье
позорно, как любая ложь — не ври.
Ослаблены правдивые крепленья,
а всякий лжец уже гниёт внутри.
Не может человек стать всемогущим
из-за богатств иль премий и наград.
Отказывай любым телезовущим,
не будь дешёвкой, куклой напрокат.
Не трусь и не усердствуй… Не старайся.
Чего не в силах — вслух не обещай.
Сам Тютчев наказал: «Молчи, скрывайся…»
Не то — пошлю… иль, как слуге, — на чай...
* * *
Работа — не волк, в лес не убежит.
Пословица
Работа, — бешеная баба, –
не волк, не убегает в лес.
А ты, доросший до начштаба,
вернулся к возрасту повес.
Ты раскрывался перед нею
свободно, честно, донага,
на жарких персях пальцы грея,
как господин и как слуга.
Молился рядом у распятья,
шептал на ухо: мол, люблю;
а там – дарил шелковы платья,
веля не кланяться рублю…
Что рупь?!. Вы поняли, что в связке,
и бешены, пока в миру.
Пусть век продлятся ваши пляски
до дня, когда умрёшь… Умру…
* * *
Жизнь – бесшумная битва. Один телефон,
превратившись на миг в колокольный трезвон,
сообщает про наши потери.
Из Софии, из Питера или Москвы
скачут всадники смерти, все — без головы,
разбивая копытами двери…
Коля кончился год или больше назад,
я не знал, только в этом и был виноват,
а сегодня моя помоганка
заглянула случайно в глухой интернет,
видит дату финала, знать, Колечки нет…
Смотрит мёртвый из мёртвого танка…
«Бумбараш», «Заповедник», где я что-то пел,
снял Рашеев неспешно, ведь он — не пострел,
мастер был на поющие были.
Я совсем механически ручку беру
и смотрю сквозь дыру на кончину-сестру,
потому что мы с Колей дружили.
Значит, светлая память. Искатель, чудак,
он хотел, чтоб играли не так, а вот так,
он ведь чуял и шёл, как художник.
Может быть, он по новой и встретится мне
в той совсем незнакомой и мирной стране,
хоть и был он по жизни безбожник…
* * *
О. Е.
Здравствуй, радость, здравствуй, Оля!
Вновь меж нами плюс парсек,
жизнь, как воля и неволя,
да оглядочка навек.
Друг мой, танец одинокий,
вновь разлуку потревожь.
Учит там твои уроки
пляшущая молодёжь.
Вот и я гляжу, как зритель,
снизу вверх, не сверху вниз,
да пишу самоучитель
для актёров и актрис.
Стали мы учителями
после собственных затей:
ты — балет по всей программе,
я — профессор кислых щей.
Но тебя, как прежде, слышу,
опуская много вех.
Ты во всём смелей и выше,
лучше новых, ярче всех…
* * *
…Казалось, что дух отделился от плоти
и видит меня одного на работе;
я еле справляюсь, а ищущий дух
мои же вопросы твердит мне, как вслух.
Я — неслух… Болит непослушное тело…
Душа вознеслась и забросить велела
земные заботы, земные дела,
стараясь отмыться вверху добела…
Я понял, что это со мною впервые —
душа понеслась в небеса голубые…
Я понял, что до дому не доберусь,
приказ повторяя: «Держись и не трусь»;
а мне предлагают: мол, кофе иль чаю?..
О, Боже!.. Ведь я на земле получаю
искомую искони ту Благодать,
которую чаял позднее узнать…
...Господь пощадил. Я добрался до дому,
держа в отдаленье прощальную дрёму.
Теперь-то я знаю, что мог бы не знать.
Не пройдена только последняя пядь.
* * *
Бессонница, поклонница,
приходит еженощно,
по всей квартире гонится
и обнимает мощно.
Хочу схитрить, избавиться,
к чему мне эти страсти?
Но ведь она, красавица,
дарит стихи на счастье.
Они родятся, детушки,
и прячутся в тетрадке,
но требуют от дедушки,
чтоб днями был в порядке.
| 
