НАБЛЮДАТЕЛЬ: НОВОЕ ПОКОЛЕНИЕ

дважды

Лера Макарова. Светотень. — М.: АСПИ, 2022.

Бегом от безликих куниц

Где искать свой дом в такой разной Москве? Кажется, что персонажи рассказов Валерии Макаровой слоняются по большому городу, с надеждой заглядывают в окна, а люди в домах злобно задергивают перед ними шторы. В отличие от всесильного московского демона альтиста Данилова, герои Макаровой могут только смахнуть слезы и продолжить поиск… дома? Себя? Или, может, двери в прошлое?

Автор словно наблюдает за жизнью большого города из «темно-коричневой тишины» краеведческого музея в глубинке. Из этого непредвзятого и откровенного наблюдения рождается новая мифология со сквозными персонажами (Вороника и Сангин), с московским текстом и постоянным возвратом к своему «золотому веку» — детству в родном городе.

Валерия Макарова называет свой сборник «книгой откровенности о современности». Предположим, что это попытка создания второй версии «Москвы и москвичей» Гиляровского. Ведь не случайно, например, Вороника —  студентка журфака, которая ищет путь к объективному и многогранному изображению города. Теперь это не просто Хитровка дяди Гиляя. В «Светотени» — Чистые пруды, Винзавод, поэтические клубы, набережные, храм Христа Спасителя, который «стоял как из серебра, а вода в Москве-реке чеканила серебряными полосами его отражение». Как вода может чеканить? В метафизическом пространстве Москвы Макаровой и вода чеканит, и простые коммуналки превращаются в коммуны. В таких коммунах бы не ужился Костик из «Покровских ворот». Это место для самоизгнанников или для скульп­тора Степана Эрьзи — земляка Макаровой.

Детство Марселя Пруста — едва уловимый запах печенья, голос матери и вмятина на подушке. Макарова тоже возвращает из детства самые неочевидные, но значительные детали: «дедая» (дедушки) нет уже год, значит, пора готовить кутью, дед любил тархун, а у бабушки была красивая цыганская юбка. Героиня Макаровой вот-вот дочитает Пруста. Мы пойдем с ней по направлению к детству!

Вы часто встречаетесь с умиранием? А со скелетиками двухвосток под одеялом? В рассказе «Родительский диптих» Макарова вырывает из детства самые горькие ягоды и варит из них мутное варенье. Мутное, как рассудок, когда хочешь сказать отцу, что любишь его, но не можешь, или когда вспоминаешь, как мама стоит на горячем ветру на Яузской набережной. В «Светотени» мы читаем о том, как героиня встречает умирание без родителей, как она взрослеет с тоской по ним. Может, поэтому рассказ назван именно так? Родители как диптих, изображающий Адама и Еву… Искусство, к которому нельзя прикоснуться?

Хочется пить, а в сумке одни козинаки. Все так «козинаково»! А прочитаешь крошечный рассказ «Николя» из сборника, и захочется побежать в Данилов монастырь и переплыть Москву-реку! Образы в рассказах Макаровой —  пчелиный рой. Каждая пчела несет свою пыльцу: вот эта — несбыточную мечту о счастливом детстве, та — о любви, а пчела с разорванным крылышком тащит воспоминание о том утре, когда повесился дедушка. Концентрированный мед скорби? Нет. Просто архитектоника Макаровой.

Отрадно, что все образы передаются живым языком («эта мокрель мне люба!») и без особого пафоса. Язык «Светотени» не сложен, но переменчив от рассказа к рассказу. Где-то мы прочтем стилизацию под объявление в интернете или записку от вредных соседей, а где-то кладбищенский пейзаж, объединенный с психологизмом:«...Вокруг росли красные камыши и серебрилась ряска, на крестах висели таблички, но она боялась посмотреть на них, чтобы не увидеть там своего имени и лица».

Вода камень точит, но может ли тело человека стесать огромный булыжник? Такой булыжник закатили в темный сарай где-то в Мордовии. На него нарос бурый мох. Таким же мхом покрыта душа героев из рассказа Макаровой «Мишенька». Так по потерянным людям плакал только Валентин Распутин…

Важно отметить, что «откровенная современность» Макаровой не всегда показана объективно. Ее мятежная Москва двухтысячных превращается  чуть ли не в суриковское «Утро стрелецкой казни», а все дома в любимой автором Москве становятся кораблями, идущими в никуда. Все ее молодые герои слишком боятся стать «безликими куницами» и со временем потерять свои мечты. Они буквально настраивают себя на борьбу со всеми трудностями жизни в Москве, будто без их участия пластмассовый мир точно победит: «Давай, Леся, пока в леса твои не напустили заводных пластиковых зайцев, а то будет время — над городами парниковые брезенты натянут».

В этом чувствуется страх отупения, навязанный современному человеку, но стоит только автору вернуться из Москвы домой к «морозно искрящимся рюмочкам на столе» и «к дедаевым плакатам с птицами», как мы сразу чувствуем, что и душа еще может запеть, и над городами когда-нибудь пролетит белый улыбающийся голубь, который уже вылетел в литературу из сборника «Светотень».

Екатерина Коновалова