Об авторе | Татьяна Анатольевна Вольтская (12 декабря 1960, Ленинград) — поэт, эссеист, автор шестнадцати сборников стихов. Предыдущая публикация в «Знамени» — № 12, 2021. Признана Минюстом РФ иностранным агентом.

Татьяна Вольтская

Чёрные пастухи

* * *

Нам в Рождество дарован свыше снег,

И чёрное, как видишь, стало белым.

И ходит благодарный человек,

Большой свече уподобляясь телом.

Шаги скрипят, и в валенках тепло,

И праздничной резьбой какой-то мастер

Одел и сад, и крышу, и стекло.

И Ель идёт навстречу — Богоматерь.

И тает воск лица, и рук, и ног,

Бегут колёса звёзд, мелькают спицы,

И кажется, вот-вот родится Бог

Во тьме души. И мир от слёз двоится.

* * *

Доброе утро, Господи, это я.

Вот потолок, вот края

Занавески, вот нога, вот рука,

Новый день, не выдернутый пока

Из пачки, не распробованный ещё.

Всё у меня, Господи, хорошо —

Лампочка загорается, из крана течёт вода,

Всё у меня есть — кроме того листа

Жёлтого, на Петроградской стороне

Летящего медленно, как во сне,

Светящегося, будто окно:

Встанешь на цыпочки — на столе вино,

Дымится картошка, сидят друзья —

Вот он летит, кружится, а схватить нельзя,

Вот он — за домом, за нитками птичьих стай,

Поймай же мне его, Господи, поймай!

* * *

Снег идёт. На ходу ему снится

Дом, колодец, тропинка, дрова.

Это бабка моя, кружевница,

В сером небе плетёт кружева.

Ни деревья, ни односельчане

Не видны у неё за плечом:

Мир зачёркнут и начат сначала,

Мы с тобой не встречались ещё.

Ни войны, ни победы, ни кромки

Рва расстрельного в Красном Бору,

Ни Утёсова, ни похоронки,

Ни бегущих людей по двору.

И родимся ли мы, непонятно,

И сожмёшь ли ты руку мою —

Только валятся белые пятна

Только где-то — на самом краю,

За посёлком — готова заплакать,

Удивлённо стоит на углу

Ёлка в белых перчатках по локоть,

Как Наташа на первом балу.

* * *

Никогда меня не спрашивай,

Как бежала я к отцу

В куцей курточке оранжевой,

Сквозь осеннюю грязцу,

Через лужи, листья палые,

Быстро вспыхивавший снег,

Как бежала и не знала я,

Сколько будет длиться бег.

Всё навстречу посторонние,

Всё чужие, ну и что —

Врёте, он — не похороненный,

Вон знакомое пальто

За углом, за круглой аркою,

За мостом — сейчас пойму

И помчусь — и прямо на руки,

Прямо на руки к нему!

Вы не верили мне, рыжие

Листья плавали в пруду,

Я одна его увижу и

К вам за руку подведу.

Разве знают эти старшие.

Вот и улица в снегу.

Никогда меня не спрашивай,

Как бежала. Как бегу.

* * *

Зима, побудь ещё немножко,

Постой в дверях, не уходи —

Соседкой с ледяною брошкой,

Не тающею на груди.

Вокруг — следов густые петли,

Заденешь ветку — снежный прах.

Не уходи ещё, помедли,

Поговорим о пустяках,

Пожалуемся между делом,

О мёртвых вспомним, о живых.

Ты выбежала в платье белом,

Да потерялся твой жених.

Усядемся на кухне тесной

И проболтаем до утра.

Мне всё казалось, ты невеста,

А пригляделась — медсестра.

* * *

Заплывшие снегом дома,

За поездом — лёгкая вьюга.

На месте ли град Кострома,

И Вологда, и Калуга?

В России стоят холода,

Состав громыхает порожний.

Плодами висят города

На ветке железнодорожной.

Зайдём в привокзальный буфет —

Я ждать у окошка готова.

Сорви мне плацкартный билет

И мёрзлое яблоко Пскова —

Гостиничный бедный уют

С сомнительной водкой из фляжки,

И что-то весь вечер поют

За сквериком в пятиэтажке.

А утром — прощаясь скорей —

Сожмёшь меня крепко — до хруста,

И гирьки тугих снегирей

С заснеженных веток сорвутся.

* * *

Мы с тобой в лесу опускались на мягкий мох,

По черничным кустам, хвощам проносился вздох,

Разрывались над нами небесные кружева,

Я тебя обнимала — и знала, что я жива.

Пробивался луч меж ёлками, негасим,

Бормотала осина, дрожа — если будет сын —

И рябинный куст подхватывал на ветру —

Не забудь тогда — а дальше не разберу.

Шелушится ёлки чешуйчатая кора,

Раскрывают сойки пёстрые веера,

Ходит солнце по лесу, ищет кукушкин лён,

Ходит мальчик с корзиной меж световых колонн —

Он ходил всё лето, но не нашёл тебя.

Замирает лес перед заревом сентября.

За деревней, слышно, товарняки гремят,

Ну, а мох, где лежали мы, до сих пор примят.

* * *

Горки, насыпи зелёные,

Столбики да провода,

В небе облако слоёное.

Не поедем никуда.

Что в дороге-то весёлого —

Виражи да миражи.

Ты мне сумрачную голову

На колени положи.

Все гуляки беспокойные

Разойдутся по домам.

На лицо твоё ладонь моя

Ляжет тихо, как туман.

Не останется ни горечи,

Ни морщинки у виска,

У дороги у просёлочной

Завернутся обшлага.

Помолчим с тобой немножечко —

Словно век наедине,

И серебряною ложечкой

Звякнет месяц в вышине.

* * *

                                               Андрею Решетину

Чайник вскипел и остыл. За окном пустота.

Грустно с тарелки глядит недоеденный овощ.

Русский ночной разговор — та-та-та, та-та-та —

Едет, как поезд — не спрыгнешь и не остановишь.

Подняты мокрые вёсла петровских галер,

Слава Потёмкина невское солнце затмила,

Грозный сажает Ключевского на кол, сгорел

Танк, и стрекочет копытцами фавн Кантемира.

Стынут тела подо Ржевом. Скажи, почему

Столько напрасно убитых, когда мы наружу

Выйдем из душного круга — и снова тюрьму

Строят, пока мы болтаем, — ты слышишь, Андрюша?

Так для чего мы сидим за нехитрым столом,

Друг перед другом стеля самобранную память?

Небо смуглеет у чёрных древесных колонн,

Пятна румянца над линией крыш проступают.

Едет наш поезд, Андрюша, тот самый, в огне,

Царь убиенный в твоём возникает окошке —

Месяцем нимб золотится; в моём же окне

Он всё палит и палит по вороне и кошке.

Площадь запружена — голову рубят стрельцу,

Полк марширует, а выхода нет и не видно,
Мы заблудились, Андрюша, и только Отцу,

Сверху глядящему, ясен узор лабиринта.

Поезд летит — перелески, нечёсаных трав

Волны, да мальчик с собакой, да тётка с тележкой.

Кто пожалеет их, глядя в окно, — тот и прав.

Утро орлом подлетает — и падает решкой.

* * *

Вот же, ты видишь, они и за мной пришли.

Жёлтые листья сохнут, лежат в пыли.

Дни суетливы, ночи мои тихи,

Ходят за мною чёрные пастухи.

Ты-то слыхал осторожные их шаги,

Ты-то качал головою — беги, беги,

Я-то бегу — до красной своей строки,
Только они сужают свои круги.

Время разбить бы — бронзовый монолит,

Сесть бы на кухне, водочки бы налить,

Были бы сумерки — хрупкие, из стекла,

Плыли бы наши тающие тела

В небе, как будто их рисовал Шагал,
А по Неве бы, качаясь, плыла шуга.

Вот же, ты видишь, чёрные пастухи

Ходят за мною, горсти сырой трухи,

Глины в глаза кидают, пучки травы.

Знаю, ты прав, конечно, они мертвы —

Вот и стоят на пути, нагоняя жуть,

Воют по-волчьи — но я за тебя держусь.

* * *

Никогда не знает ловец словесный,

Отходя ко сну,

С ним ли завтра фарт его, дар небесный,

За его блесну

Зацепилась щука или коряга,

На свету блестя,

И с размаху шлёпнулась на бумагу,

Сорвалась. Хотя

Вот же, слово мерцало в воде, но ближе

Поднесёшь — оно

Высыхает, меркнет — простой булыжник —

И бултых на дно.

Ты опять дурак, а вчера был мастер

И внезапный Крёз —

Мир опять ускользает, дробясь от счастья

И двоясь от слёз.

* * *

Когда заест пластинку,

И прекратимся мы,

Останется простынка

На зеркале зимы,
И воробьёв семейка,

И чашка для питья,

Рассыпчатого снега

Остывшая кутья,

И зарево над садом,

И чайник на плите,

И чей-то голос, рядом

Звучащий в темноте,

И переулок ветреный,

И старое пальто,

И Лермонтов серебряный,

И Пушкин золотой.