НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

На днепровском берегу дремлет фантастическая Смоленщина…

Борис Лейбов. Дорогобуж. — М.: Livebook, 2022.

Дебютный роман Бориса Лейбова редакция сравнивает в аннотации с антиутопическими романами Сорокина. Что говорит в общем-то больше о прозе не Лейбова, а Владимира Георгиевича: исковерканная абсурдом российская реальность местами настолько походит на то, что описывает в книгах Сорокин, что он же и стал у нас главным литературным антиутопистом. Поэтому любое будущее страны, описываемое в стилистике одновременно фольклорно-сказочных и антиутопических реалий, автоматически соотносится с сорокинским миром — на эталон равняются, с эталоном сравнивают.

В случае «Дорогобужа» Лейбова, пожалуй, это сравнение все же некорректно. В его романе (точнее, в сборнике рассказов, связанных сквозными персонажами) в некоторых главах действительно обрисовано русское будущее, и местами оно действительно представлено в нарочито сказочном свете. Однако лейбовская сказка все-таки и близко не сорокинская, хотя бы потому, что использует другой литературный инструментарий для построения романного мира.

Дело в том, что любая антиутопия Сорокина при формальном раскрытии некоего условного будущего все же представляет собой суммарный слепок со всех используемых писателем приемов. Скажем, представленные в романе «Доктор Гарин» политические лидеры в образе человеческих задниц — это одновременно и сатира, и личная мировоззренческая метафора, а не пример достижений передовой медицинской науки будущего, научившейся гибридно «оживлять» части человеческого тела.

У Лейбова же будущее больше равно самому себе или, точнее, той версии, которая, на его взгляд, наиболее возможна в условиях движения российского общества в сторону высокотехнологической феодальной раздробленности. Например, в первой главе, стилистически декорирующей будущее под смоленскую старину, появляются летающие автобусы с намеком на экологическую повестку:

«Шли мы вдоль титановой полосы. Удобно было, она, как ни крути, всегда к центру, к площади выводит и к мосту. Но ступать на нее нельзя, могло убить светом. Над этой дорожкой стражниковы автобусы летали с князевыми людьми. Людям-то давно кроме лошадей и ног ничего не полагалось. А им быстрее надо добираться, успевать всюду. Тогда мы, Сереж, все за чистый воздух боролись. Даже их катафалки черные газы не выдавали, а чуть слышно шуршали над металлической лентой».

В визуальную, почти фотографическую наглядность «Дорогобужа» при этом совершенно органично вплетаются сказочные мотивы. В главу, стилистически выдержанную под соусом народно-фэнтезийного фольклора, Лейбов вкладывается по полной, так, словно он сам сказитель, на ходу придумывающий мудреную небывальщину. Тут тебе и забывший о своем происхождении князь, и говорящий медведь, буквально вылезающий из шкуры, и изуродованные несчастной жизнью русалки, горящие холодной, как днепровская вода, местью, — чудеса, да и только.

«Из медвежьей лапы выскочил коготь, как выскакивает лезвие раскладного ножичка. Вонзил его Миша себе в пуп и повел лапой кверху. Разъехался живот. Разошлась надвое грудина. Ваня таращился и не верил, даже позабыл, что околел. <…> В Мише что-то журчало и клокотало. Волевой лапой он выскреб из себя потроха. Выудил хребет, выломал и вручил Заборову.

— Послужит посохом али щупом в заметенных оврагах.

Последним он выдрал свое большое медвежье сердце и поставил его на сугроб. В свете молодой луны снег казался голубым, а красная кровь — черной. Горячее сердце подтопило оледеневшую корку над снегом, и оно медленно просело внутрь пригорка.

— Все! — медведь умер, но говорить не перестал. — Полезай в меня, Вань, иначе погибнешь».

Композиционно «Дорогобуж» устроен замысловато, в этом автор решил поэкспериментировать. Разбитая на четыре части-главы книга не ограничивается в каждой отдельной законченным сюжетом, а включает в себя истории разных людей из разных времен. Одна из связующих все истории нитей — люди, которые либо родственно связаны между собой (дореволюционная линия Бориса Радзивилла и его британской внучки Роуз), либо просто предстают в разных образных ипостасях (линия Ивана и его вечного помощника Заборова). Еще одна общая нить — место действия, Смоленская земля, с разными городами (сам Смоленск, Дорогобуж, Гжатск-Гагарин) и с величественным даже в своих истоках Днепром.

Люди и место — вот, собственно, и вся основа для хорошей литературы, а уж история, их связывающая, сама найдется, подогреет сердце писателя вдохновением. Об этом же и говорит сам Лейбов в интервью с Анной Бабяшкиной, редактором издательства «Livebook»:

«Я тот редкий москвич, чей любимый город не Петербург. Я люблю Смоленск, Большую Советскую, спуск к Храмовой горе, Днепр в низине. В Смоленске из каждого переулка таращится история. Удельные и Великие Князья, Речь Посполита, царь Алексей Михайлович, Наполеон, красные, белые, зеленые… В городе и кирхи, и соборы с церквями, и большая старая синагога. Там чувствуются какой-то общий след. И мои непосредственные предки. Русские предки с середины XIX века жили в районе Пятницкой улицы в Москве. А еврейские, Лейбовы, перебрались в Москву после Гражданской войны из Смоленска. Прадед, например, переехав мальчиком в Москву, вернулся обратно в Смоленск тридцатилетним, и был убит на своей малой родине в сорок первом году»¹.

Любопытно, что в укороченной версии журнальной публикации «Дорогобужа»² имеется еще одна небольшая подглавка, сюжет которой автор помещает в совсем близкое нам, но уже мрачноватое будущее (этот текст в книжную версию не вошел). В этой истории у Лейбова переплетение с другими частями происходит через сон главного героя, но в общее повествование ничего особо не добавляет — это просто еще одна любопытная зарисовка на свободную тему.

Из таких ни к чему автора не обязывающих зарисовок и складывается придуманный Лейбовым мир. Прием свободного разрастания романа — по горизонтально-вертикальному хронотопу, соединенному разве что отдельными общими персонажными и пространственными маячками, кажется, для некоторых современных русских авторов весьма привлекателен. Поскольку позволяет писать без оглядки на какой-то грандиозный замысел или большую идею, или же касаться их скупыми намеками в обрисовке, например, антиутопического, но совсем не отвращающего от себя мира.

В такой литературе немалую роль играет способность автора увлекать относительно скромными по нарративу и самостоятельными историями, которые тем не менее складываются воедино, позволяют погрузиться в своеобразную атмосферу всего романа в целом. Борису Лейбову в «Дорогобуже» это удалось в полной мере, что говорит о его профессиональном мастерстве и творческом потенциале, которые, хочется надеяться, в будущем помогут ему при работе над чем-то более монументальным и значимым.

Филипп Хорват

1 Борис Лейбов: «Что может быть важнее русской хтони?..», Лиterraтура, № 202, https://literratura.org/actual/5093-boris-leybov-chto-mozhet-byt-vazhnee-russkoy-htoni.html

2  Повесть «Дорогобуж», «Знамя», № 6, 2020 год.