|
НАБЛЮДАТЕЛЬ
рецензии
«О старости, о тщетности, о боли…»
Уйти. Остаться. Жить. Антология литературных чтений «Они ушли. Они остались». Том III. Сост.: Б.О. Кутенков, Н.В. Милешкин, Е.В. Семенова. — М.: Выргород, 2023.
Наконец увидел свет третий том поэтической антологии «Уйти. Остаться. Жить», посвященной творчеству рано ушедших поэтов. В новом издании опубликованы произведения поэтов, родившихся в разные десятилетия — в 50-е, 60-е, 70-е, но умерших или погибших в течение одного — в 90-е. Среди поэтов есть участники Афганской войны (Александр Банников), погибшие в результате несчастного случая (Дмитрий Долматов, Александр Егоров, Александр Пурыгин, Александр Сопровский, Яна Дягилева, Марк Белый, Евгений Борщев, Ольга Комарова, Артем Пункер), умершие от неизлечимой болезни (Катя Яровая, Евгений Лищенко, Веня Д’ркин), покончившие с собой (Макс Батурин, Иван Трунин) и, что звучит особенно страшно, убитые (Роман Бурьянов, Виталий Владимиров, Александр Рудницкий, Олег Чертов, Елена Рощина). В сборник также вошли стихотворения Ильи Кричевского, погибшего защитника Белого дома. В этом отношении книга представляет собой концентрированную горькую трагедию. Но, с другой стороны, в поэтическом сборнике, который черному забвению, скоротечности жизни и ее несправедливости противопоставляет память и любовь, изначально заложен мощный гуманистический и жизнеутверждающий пафос.
Антология особенно интересна в нескольких отношениях.
Во-первых, творчество поэтов, проживших короткие жизни на закате советской эпохи, со стопроцентной точностью попадает в нашу современность, невероятно громко резонирует с ней. Фундаментальная неправильность несвободной жизни, постепенное сползание в хаос, иллюзорная надежда на то, что все как-то само исправится и наладится, и, наконец, — падение вместо освобождения — совпадающий опыт тридцати позднесоветских лет и тридцати постсоветских. Поэтому стихотворения, написанные в 70–80-е годы прошлого столетия, читаются так, как будто, банально выражаясь, они написаны только что. Одно из лучших описаний мироощущения, которое господствует сегодня, — строчки Кати Яровой:
А если окна занавесить
И телевизор не включать,
И не выписывать «Известий»,
И «Правду» тоже не читать,
И не смотреть программу «Время»
Про знамя-племя-вымя-семя,
И двери наглухо закрыть —
То ведь, ей-богу, можно жить!
И не ходить бы на работу,
И не иметь календаря,
Чтобы не знать, когда субботник,
Когда седьмое ноября,
И на партийные собранья,
И на народные гулянья,
И в магазины не ходить —
То ведь, ей-богу, можно жить!
В десятку попадает и четверостишие Александра Сопровского:
А мне судьба всегда грозила,
Что дом построен на песке,
Где все, что нажито и мило,
Уже висит на волоске…
Повисшее напряжение, неожиданно острая враждебность и застающая врасплох недоброжелательность, которые на новом витке превращаются в пресловутый конфликт поколенческих ценностей и в конце концов выливаются в эпическое противостояние прошлого и будущего, архаики и модерна, в стихотворении Александра Егорова «Инцидент» выглядят как бытовая ссора с ядерным зарядом внутри:
На улице задел я «дипломатом»
Прохожего, конечно, извинившись.
Был удивлен, когда, внезапно взвившись,
Посыпал тот в меня отборным матом.
Старик, в своей зачуханной тужурке,
Седой как лунь и невысокий ростом,
Шагал за мной, «скотиной» и «прохвостом»
Клеймя в каком-то исступленье жутком.
Я шаг ускорил, напрягая нервы.
Вослед неслось мне, мрачное, как фатум:
И что б со мной он сделал в сорок первом,
И что б со мной он сделал в сорок пятом…
Во-вторых, бросается в глаза абсолютная несоветскость представленной в антологии поэзии советского периода. Стихотворения сборника множеством линий соединены с поэзией Серебряного века, с европейским декадансом и наследием проклятых поэтов, с религиозной философией, западным протестным роком и множеством других культурных явлений. Соединены в созвучии и в споре:
Знакомая смерть, повторяясь, стала числом. И если
служит распятье Христа деревянным плюсом,
то значит, что этот мир — уравненье с одним неизвестным:
действительно ли искупила грехи наши смерть Иисуса?
(Александр Банников)
Не прекращает мельница молоть,
Но мельник под мешком согнулся ниже.
И думается мне: насколько ближе
День гнева Твоего, Господь!
(Олег Чертов)
Я устал вдыхать своими ржавыми жабрами
городской смог и окись свинца,
научи меня дышать остатками легких,
иначе мне не дожить до собственного конца.
Дай мне силу любви!
Я пал так низко, что уже некуда падать, а я все лечу вниз.
Прошу тебя, возьми рычаг,
до которого не дотянулись
старческие руки Архимеда,
и переверни весь этот мир,
чтобы я полетел
вверх!..
(Макс Батурин)
Единственное, чего в этих стихах нет, это проникающего в ткань произведения советского налета. Советский дискурс и тем более советский официоз здесь — дистанцированный объект наблюдения, достойный преимущественно взгляда сверху вниз, или тщетно навязываемая сдавливающая рамка, но в любом случае он остается за пределами самой поэзии и не оказывает на нее ни формального, ни содержательного влияния.
В-третьих, книгу отличает чрезвычайно бережное отношение к наследию ушедших поэтов. В некоторых случаях от всего собрания сохранились лишь отдельные стихотворения и даже фрагменты стихотворений. Как будто речь идет о свитках со стихами Сапфо, сгоревшими во время пожара в Александрийской библиотеке. Удивительно, что в относительно мирном и совсем недавнем прошлом, до которого еще можно дотянуться рукой, аудиозаписи и рукописи, вопреки словам Воланда, могли быть полностью утрачены. Авторы антологии взяли на себя труд собрать и сохранить оставшееся. Сама эта задача и само отношение к тем, кто жил до нас, и к людям вообще полностью идут вразрез с духом внезапно наступившего нового железного века, когда безо всякой жалости расходуются не только свидетельства человеческой жизни, но и сами эти жизни.
Ольга Бугославская
| 
