ПЕРЕУЧЕТ

Публикация в рамках совместного проекта журнала с Ассоциацией писателей и издателей России (АСПИР).

Екатерина Агеева

Двое на одного

о причудливых формах родительства в толстожурнальных рассказах
ноября–января 2022–2023 годов

В январском «Переучете» мой коллега Станислав Секретов обозревал толстожурнальную литературу о детстве. При знакомстве с материалом мне подумалось, что у детства всегда есть если и не обратная, то теневая сторона. Родительство, ребенок и его семья ходят в культуре за руку. И в буквальном, и в символиче­ском смыслах.

Образ родителя — именно родителя, а не взрослого — возникает на литературной системе координат при пересечении осей контроля и заботы. Эти оси хоть и кажутся на первый взгляд одинаковыми, но проявляют себя по-разному. Важно и то, не становятся ли забота и контроль, внешне направленные на окружающих, отражением собственных проблем. Иными словами, быть родителем можно не только для кого-то, но и для самого себя. Это хорошо показано, к примеру, через структуру личности в транзакционном анализе, разработанном Эриком Берном.

Транзакции — коммуникации разных состояний нашего эго в психике — нередко напоминают ситуацию «двое на одного». Внутренний взрослый испытывает влияние и внутреннего родителя (карающего или чрезмерно опекающего), и внутреннего ребенка (бунтующего или инфантильного). Последний все время хочет ничего не решать, но получать много удовольствия, тогда как родитель стремится организовать жизнь — причем не только свою — по социально одобряемым нормам и наказать за отклонение от них, поведясь на склонность человеческой психики к постоянным проекциям. Обо всем этом и хочется порассуждать сквозь призму нескольких рассказов, опубликованных в литературных журналах с ноября по январь. К тому же конец года и начало следующего — особое время: главные семейные праздники на носу. И Новый год, и Рождество.

В журнале «Волга», № 11, 2022, вышел небольшой рассказ Марии Бердин­ских «Тревожные рыбки». Может показаться, что в этом тексте ничего не случается: героиня приходит на встречу с завучем, чтобы разобраться с обидчиком своей дочери Алисы. Или, по крайней мере, с родителями обидчика. Но самое интересное творится не во внешнем мире, где есть завуч, Алиса, мальчик Кирюша и его мама, а в мире внутреннем, где героиней правят материнский инстинкт, воспоминания о собственной школьной жизни и… рыбки. Тревожные рыбки в животе — в противовес клишированным бабочкам любви — олицетворение почти детского испуга перед неизвестностью. Перед необходимостью совмещать священный родительский долг и простую взрослую человечность.

Рассказ Бердинских повествует не об индивидуальной драме, чернухе или «социальщине», а о важности эмпатии и позитивного взгляда на жизнь, которые в совокупности иногда способны одержать верх и над страхом потеряться в серьезной ситуации и показать свою уязвимость, и над той самой детской травмой, разбросанной по закоулкам памяти как тертая морковь из салата. И если отличие ребенка от родителя в том, что последний не разбрасывается салатом, то отличие взрослого от родителя в том, что у взрослого еще и хватает ума не ругаться, когда морковь уже разбросали.

Рассказы Александры Шалашовой в журнале «Новый мир», № 12, 2022, из сборника «Красные блокноты Кристины» — синусоида скачков персонажей из состояния покорного ребенка в опекающего или жертвующего родителя, причем, как правило, по вине родителей вполне реальных. И конечно, тексты эти — концентрат боли. Вернее, сгусток, буквальным воплощением которого является Сонечка — существо из одноименного рассказа. Но Сонечка — не просто боль в виде странного ребенка, вышедшего вместо опухоли из груди героини Анны. Сонечка — это еще и любовь к самой себе, жалость к собственным страданиям. Это обретение свободы и ответственности за свои решения, вопреки советам матери или воспоминаниям о неудавшихся отношениях.

Для Кристины — героини другого рассказа Шалашовой — «Я жизнь люблю и умереть боюсь», роль Сонечки по сути исполняет вальс, записанный вместо гудков на линии городской больницы. Из подыгрывающего чужой музыке — нависающего материнского осуждения за неправильное лечение или неидеальную квартиру — Кристина превращается в дирижера, то есть человека, который сам управляет мелодией жизни. То же самое — хочется верить — ждет и героиню рассказа «Сумка», которая мечтала стать взрослой с помощью женского аксессуара, а в итоге превратилась в хозяйственную родительницу для самой себя, толком и не успев при этом побывать простым ребенком.

В рассказе Варвары Заборцевой «На границе степного солнца» из первого в этом году номера журнала «Звезда» стать детьми — потерянными и взволнованными — суждено всем. Ваня, Любушка, дядя Женя, мама и эпизодические персонажи являются частью картины, которую мы могли видеть осенью прошлого года на границах России со странами Средней Азии. Настоящим же — пусть и весьма очевидным — образом родителя в рассказе выступает земля, которая вскормила и вырастила и которую до смерти не хочется покидать.

Дети, хоть и беспомощны в отношении себя, но умеют помогать и даже быть гиперопекающими родителями друг для друга. Поэтому в рассказе всеобщая поддержка прямо пропорциональна нарастающей суматохе на дороге и в пограничной зоне. Увидеть ее можно не только в снах о близких людях (например, о бабушке), но и в добрых поступках случайных незнакомцев (дяди Оскара). Эта поддержка, которую легче принять со стороны, чем подарить себе самому, усложняет выбор Любушки и Вани. И выбор этот, конечно, не между Севером и степным летом, не между молочным чаем и вареньем. Выбирать предстоит между привычным детским желанием сбежать (и родительским стремлением тут же обо всех позаботиться) и взрослением, которое предполагает не только принятие последствий за поступки, но и понимание того, что не все в жизни можно контролировать. Иногда нужно отпустить детей, чтобы они вернулись, а иногда — вернуться, чтобы отпустить ситуацию. Так срывают красивый зеленый лист и зарисовывают на память, чтобы другие могли в дальнейшем узнать его и вырастить дерево.

Самая известная книга Эрика Берна по транзакционному анализу называется «Игры, в которые играют люди». И пожалуй, главный игровой сюжет для большинства героев из рассмотренных рассказов — избежать ответственности. Кто-то делает это, перекладывая жизнь на чужие плечи или пуская все на самотек, а кто-то — пробуя начать с чистого листа. В какие же игры играют писатели? Пожалуй, это вопрос для другого текста, но ясно одно: в критикующих родителях литературное детище обычно не нуждается. А вот во взрослых критиках — другое дело.